Сергей Глезеров

Наследие 04 мая 2016 Время прочтения ⁓ 8 мин.

Путешествие за железный занавес

Понятие «железный занавес», как правило, связывают со знаменитой Фултонской речью Уинстона Черчилля 1946 года, ставшей отправной точкой в истории холодной войны. Однако применительно к СССР его уже в первой половине 1920-х годов публично применил шведский писатель Пер Эмиль Брусевиц. Он объехал всю нашу страну, а затем изложил свои впечатления в книге «За железным занавесом России», увидевшей свет в 1923 году. На русском языке она никогда не издавалась.

Ни бездорожье, ни разруха не остановили Пера Брусевица. ФОТО предоставил Геннадий КОВАЛЕНКО

– Геннадий Михайлович, почему вы заинтересовались фигурой Брусевица, практически неизвестной в нашей стране?

– Он был весьма неординарной личностью: писатель, адвокат, профессиональный военный, дипломат, экономист, эксперт по России. Его жизнь была яркой и насыщенной. Представитель старинного дворянского рода, любимец женщин, он увлекся революционными идеями, стал членом Социал-демократической партии Швеции, оставил карьеру юриста и отправился в Россию.

В 1917 – 1918 годах Брусевиц, довольно хорошо знавший русский язык, исполнял обязанности атташе в шведском консульстве в Москве и Петрограде, где стал очевидцем революционных событий. Он был так очарован Россией и русским народом, что строительство нового общества в нашей стране стало делом всей его жизни. Впоследствии в своей книге он отмечал: «Русский народ способен переносить лишения и страдания и сразу же забывать все печали и наслаждаться настоящим. Вот качество, которое делает этот народ, несмотря на безмерные страдания, счастливым».

Грандиозный социальный эксперимент в России вызывал большой интерес в Швеции, и в 1920 году Брусевиц вновь приехал сюда, на этот раз в качестве журналиста. Советские власти были благожелательны к журналисту, поскольку знали о его просоветских симпатиях и были заинтересованы в благоприятном освещении страны за рубежом. Результатами этой поездки стала книга «Красное царство: Впечатления и опыт поездки в Россию в 1920 году».

Через два года, когда в России уже закончилась Гражданская война, был отменен военный коммунизм и введен нэп, Брусевиц решил предпринять новое путешествие. Причем средством передвижения он выбрал... мотоцикл.

– Как соотечественники отнеслись к его поездке по России?

– Она представлялась им просто немыслимой. Многие отговаривали его, а чиновники предупреждали, что русские крестьяне суеверны и коварны, и советовали ночевать не в крестьянских избах, а на сеновалах. Только самые оптимистично настроенные полагали, что он сможет доехать до Москвы. Но он не внял этим предостережениям и в конце лета 1922 года отправился в путь, чтобы преодолеть 3500 километров от Петрограда до Тифлиса на спортивном мотоцикле «Харлей-Давидсон».

18 августа Брусевиц прибыл в Белоостров на поезде из Финляндии. Здесь его заставили заплатить пошлину за мотоцикл, хотя он и пытался доказать, что ввозит его для собственного употребления. После того как он заплатил 63 рубля золотом, служащие угостили его кипятком без чая и грубым черным хлебом без масла. Это была их обычная еда.

Первые впечатления об экономической ситуации в стране Брусевиц мог составить не только по скудному угощению, но и по тому, что с поезда, пришедшего из Петрограда, сошла толпа крестьян с пустыми молочными бидонами и узлами купленных взамен промтоваров.

Брусевиц вспоминал: «Мне с трудом удалось втиснуться в вагон, набитый исключительно рабочей публикой, одетой в грязную одежду, как нельзя более соответствующую понятию «люмпен». Они получают зарплату на необходимое пропитание, но ее не хватает на одежду»...

Однако журналист считал, что русским людям вообще свойственен низкий уровень потребностей. Поэтому неудивительно, отмечал он, что лица людей, снова получивших возможность жить, лучатся радостью и надеждой.

– Что вообще знали в Швеции о том, как живет Россия?

– Там многие задавались вопросом о том, не возвращается ли она, введя нэп, к старым, дореволюционным, порядкам. Даже известный шведский социалист Нильс Линд, хорошо знавший Россию, считал, что революция 1917 года была не социалистической, а буржуазной, благодаря которой Россия должна была перейти от феодального к капиталистическому способу производства.

Брусевиц же пришел к выводу о том, что русскую революцию осуществили пламенные идеалисты. И теперь в стране растет новое поколение, которое с юношеским энтузиазмом, смешанным с честолюбием, защищает революцию, а люди старшего поколения ради России поддерживают новый режим. Один зажиточный крестьянин на Кубани в беседе с журналистом так завершил свои рассуждения по поводу продналога, ограбления церквей, а также затыкания рта оппозиции: «Царя Петра в свое время ненавидели священники и народ из-за войны и налогов, но потом он стал Петром Великим. Может быть, и правление Ленина в будущем оценят по-другому».

Есть в его книге и такие слова: «Возможно, советская власть – это птица Феникс царизма и панславизма, возрождение русского двуглавого орла, но в новом обличии: одна голова – это все еще Россия, а другая – Третий Интернационал. Она возрождается из пепла царизма, еще слепая и слабая в отчаянной борьбе за сохранение своей молодой жизни. ... Время покажет, таит она в себе семя гибели или однажды расправит свои крылья над всем миром».

– Каким предстал перед журналистом Петроград?

– Он увидел в нем не только следы былого запустения и разрухи, но и зримые приметы того, что нет больше той «сонной России», которую он застал в 1920 году. Брусевиц отмечал: «Ее пробуждение – неоспоримый факт. Таких наполненных хлебных лавок не было и перед революцией. На Невском такие же, как в Лондоне, уютные и симпатичные кондитерские, где можно выпить молоко или чай с вкусными булочками».

Брусевиц сравнил Россию с человеком, который постепенно приходит в себя после тяжелой операции и наркоза, открывает глаза, шевелит руками и ногами, кровь начинает пульсировать по полупарализованному телу. Вот яркая цитата: «Таково мое первое впечатление, но большой вопрос состоит в том, какая это кровь: старая больная или новая, что осталось от революции и мечты, это действительно выздоровление или временное улучшение?».

«Вечером я опять проехал по Невскому, – писал Брусевиц. – Как много гуляющих и флиртующих мужчин и женщин... На Михайловской улице электрические фонари и гостиница «Европа» восстала из руин... Все как и пять лет назад... наплыв постояльцев, элегантные дамы и господа... комфортабельные номера с ванной и туалетом. Портье, как и раньше, вежливо разменял мои кроны на рубли: рубль за крону, как и в 1917 году».

При этом журналист отметил, что наибольшие выгоды от нэпа достались спекулянтам: «Сорняки, как обычно, выросли быстрее травы. Частные спекулятивные биржи разместились в полудюжине мест города».

Перед тем как покинуть Петроград, Брусевиц посетил Царское село, Павловск и Петергоф. «Дворцы русских императоров были те же, что и раньше, – читаем в его книге. – Картинные собрания и гобелены были нетронуты. Те же служители, что и раньше, показали мне сокровища искусства... В летнем ресторане в Павловске играл оркестр и танцевали артисты для многочисленной публики, может быть, не такой изысканной, но более восторженной».

По его мнению, нэп был задуман всерьез, и любая возможность повторения военно-коммунистического эксперимента исключена, всякая мысль об этом – фантазия. Тем более что он уже дал первые положительные результаты: «всюду в городе и деревне, на фабрике и крестьянском хозяйстве идет интенсивная восстановительная и созидательная работа».

– Каков был путь Брусевица по России?

– Его мотопробег был увлекательной поездкой, полной встреч и мечтаний о справедливом мироустройстве. Он побывал в Москве, Туле, Муроме, Харькове, Ростове, Донецке, Грозном, Владикавказе, Нижнем Новгороде, Тифлисе. Встречался с рабочими, крестьянами, предпринимателями, шахтерами, нефтяниками, а также со священниками (обновленцами, принимавшими советскую власть) и казаками (также признавшими новые порядки).

Из Тифлиса в Москву он вернулся поездом и до отъезда в Швецию успел побывать на IV Конгрессе Коминтерна, даже послушать выступление Ленина. «В Советской России не надо стесняться. Если только проявишь заинтересованность, то будешь любезно принят, особенно, если проехал на мотоцикле через всю страну», – отмечал Брусевиц.

Будучи в Ростове, журналист добился даже аудиенции у Семена Буденного, в то время члена Реввоенсовета Северо-Кавказского военного округа, заместитель командующего округом. Вот как он описывал эту встречу: «В большом зале, стены которого были увешаны картами, стоял Буденный, обожествляемый казаками и крестьянами после того, как он положил конец ужасам махновщины».

«Какую цель преследует подготовка русской армии?» – спросил Брусевиц. «Создание сильной и надежной армии. То, что и в других странах», – отвечал Буденный. «Солдатам дается подготовка, дисциплина в той же мере, что и при царском режиме?» – допытывался журналист. «Дисциплина такая же строгая, что и раньше, но разница в том, что теперь солдаты знают, кто их враг. Они подчиняются не вслепую, а понимают, о чем идет речь», – объяснил герой Гражданской войны...

– Неужели шведскому туристу было все позволено в советской стране?

– Что касается ограничений... Об этом ярко повествовал сам Брусевиц, рассказывая о том, что потратил в Москве две недели, чтобы получить разрешение на фотографирование. Переговоры в Генштабе зашли в тупик, и журналист получил отказ. И все-таки он сунул маленькую камеру в карман. «Пока я был на мотоцикле, меня никто не проверял, и я снимал рабочих и школы, крестьян и солдат», – вспоминал журналист.

Когда же он попытался сфотографировать рынок на станции Кавказская, чекисты сразу же задержали его, потребовав разрешение на фотографирование. Аргументом стало дуло пистолета у виска. Правда, потом, когда выяснилось, что это тот самый мотоциклист из Швеции, о котором сообщалось в газетах, его отпустили. И еще даже проводили до поезда...

Вместе с тем Брусевиц вовсе не был ослеплен «статусом» друга Советской России, подобно некоторым представителям западной общественности, посетившими СССР в 1930-е годы, «не заметившим» голод и репрессии. Он упоминал о голоде, поразившем многие регионы России весной 1922 года, за полгода до его путешествия. Вот цитата из его книги: «Везде, где живут казаки, в селах в сельсоветах, в городах в клубах, даже там, где еще полгода назад свирепствовал такой голод, что безумные матери поедали своих детей, теперь танцуют. Урожай в этом году хороший, хлеб и фрукты в избытке, так что нужда и лишения мгновенно забыты, и все довольны».

– Как дальше сложилась судьба героя нашего повествования?

– В Швеции его считали экспертом по Советскому Союзу. При этом просоветская позиция отрицательно повлияла на его политическую карьеру и жизнь его семьи. Так, в 1944 году он написал книгу «Сталин строит: его политическая жизнь и деятельность», в которой охарактеризовал его как выдающегося организатора и стратега. Со временем Брусевиц превратился в утратившего популярность лектора, а потом всеми забытого старика, отставшего от политического развития.

Его внук художник Лео Брусевиц попытался вернуть личность деда из забвения. В прошлом году он проехал по его российскому маршруту на мотоцикле. После автопробега он представил на шведском телевидении документальный фильм «У моего деда была собака-космонавт». Он получил такое название, поскольку в нем был сюжет о том, что Брусевиц, побывав в СССР в 1960-х годах, будто бы привез оттуда побывавшую в космосе собаку Белку.

Между тем известно, что Белка дожила до глубокой старости в Институте авиационной и космической медицины, и ее чучело находится в Мемориальном музее космонавтики. Скорее всего, Брусевиц привез в Швецию подаренную ему собаку той же породы, что и Белка, или ее щенка, и представил ее как собаку-космонавта. Это было вполне в его характере. Лео Брусевиц охарактеризовал своего деда как очаровательного авантюриста, одной ногой стоящего в аристократии, а другой – в революции...

Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 077 (5694) от 04.05.2016.