Анонимка с «Авроры»

«Ты, Керенский, не социалист, ты являешься убийцей русского народа, ты весь пропитан кровью наших солдат... Если не уйдешь с поста до 10 июля, будешь убит как собака!» - такими словами заканчивалось письмо, направленное военному и морскому министру летом 1917 года. Подпись гласила: «группа матросов крейсера «Аврора». Подробности этой истории раскрыли документы Российского государственного исторического архива.

Иллюстрация BluOltreMare/shutterstock.com

Расследование обстоятельств появления анонимки, проведенное командиром «Авроры» старшим лейтенантом Н. К. Никоновым вместе с судовым комитетом, привело к 25-летнему матросу Федору Силаеву. Он был известен своей активной «большевистской» позицией и беспокойным характером.

Выяснилось, что ему принадлежало авторство письма в поддержку «товарища Ленина и его друзей», ранее направленное в редакцию газеты «Солдатская правда» от имени «большевиков крейсера «Аврора». Причем никаких полномочий выступать от их имени у Силаева не было: он признал, что написал обращение исключительно по собственному почину. Однако от авторства «угрожающего послания» в адрес Керенского категорически отказался.

Чтобы разобраться, судовой комитет «Авроры» направил письмо Керенскому и образцы почерка Силаева известному судебному эксперту А. А. Захарьину. Тот пришел к заключению, что матрос с большой долей вероятности мог быть автором «анонимки», а также добавил, что доставленные образцы «обличают большую для его малой грамотности способность изменять почерк». Участь Федора Силаева была решена: 26 июля он оказался в «Крестах».

Еще до ареста, когда на «Авроре» проводилось «внутреннее» расследование, Силаев в поисках правды обратился к председателю Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов Н. С. Чхеидзе. В архиве сохранился этот пространный 24-страничный документ под заголовком «Моя жизнь». Федор Силаев заявлял о своей невиновности: «Какой-то негодяй написал письмо Керенскому, а меня обвиняют, вроде я шпион и провокатор».

А далее - сообщал, что родился в 1892 году в многодетной бедной крестьянской семье Орловской губернии. Летом пас скот, зимой учился в деревенской школе. Был способным учеником: на экзамене в уездном городе на него обратили внимание, предложили отцу отдать его «в учение», но средств на это у семьи не было, и Федор остался в деревне. Повзрослев, отправился «искать счастья» в Киев, где перебивался случайными заработками.

В первый раз, по его словам, он попал в тюрьму по глупости: возвращаясь с работы, засмотрелся по сторонам, «разинул рот и толкнул городового в спину». Суд приговорил юношу к двум неделям тюрьмы. Там он познакомился с «фулиганами», затем к компании уголовников добавились политические: «товарищи студенты» стали снабжать молодого человека нелегальной литературой, ознакомившись с которой он стал «еще сильнее презирать кровопийц-помещиков».

В 1910 году, «когда помер Лев Николаевич Толстой», Силаев был арестован за участие в уличных манифестациях. За вторым заключением вскоре последовало третье, затем четвертое... За несколько лет Федор побывал в Киевской, Курской и Орловской тюрьмах, «многое перенес и испытал». Осенью 1913 года был призван на военную службу и после прохождения учебки попал матросом на «Аврору».

На судне неугомонный нрав и тюремное прошлое привели к постоянным конфликтам Силаева с боцманами и офицерами. Причиной, по его словам, было их обращение с матросами: «вместо того чтобы виноватому растолковать, объяснить, усовестить его - сразу же из человека делают скотину». Дисциплинарные взыскания за годы Первой мировой войны были для Силаева обычным делом. Естественно, события февраля 1917 года он встретил восторженно: «ходил в опьяненном угаре радости»...

Возводимые на Силаева обвинения грозили ему лишением всех прав состояния и каторгой. Однако суд над матросом затягивался: в революционной столице, потрясаемой политическими кризисами, никто не хотел брать на себя ответственность вынести решение - как знать, чем завтра все обернется?

Дело пошло гулять по инстанциям. В августе прокурор Петроградского окружного суда передал его военно-морскому прокурору, посчитав, что оно заключает в себе признаки «воинского преступления». Тот препроводил его военно-морскому следователю, который пришел к выводу, что деяния, в которых обвиняется Силаев, носят политический характер, и он должен нести «общеуголовную» ответственность. В итоге документы решили направить гражданскому судебному следователю, «в участке коего находится место стоянки крейсера».

Сам обвиняемый Федор Силаев все это время томился в «Крестах», откуда забрасывал правительственные и судебные учреждения письмами протеста. Он не только не признавал свою вину, но и обращал внимание на расхождения своей биографии с текстом «анонимки». В частности, ее автор обвинял Керенского в гибели своего брата во время июньского наступления русской армии 1917 года, между тем как брат Силаева погиб еще в марте 1915-го. Аноним указывал, что имеет отца и мать, в то время как отец Федора умер за несколько лет до Первой мировой...

По словам матроса, обвинения командира и судового комитета «Авроры» в его адрес стали следствием известного на судне факта: «До революции я слал анонимные письма своим офицерам. И поэтому они решили, что я послал и это проклятое письмо»...

Между тем в сентябре дело снова вернулось в Петроградский окружной суд, который признал его подсудным военно-морскому суду. Однако последний опять-таки отказался принять его к производству и 10 октября отправил документы в Сенат, чтобы уже тот решил вопрос о подсудности. Разбирать его предстояло Общему собранию кассационных департаментов под председательством выдающегося юриста и судебного оратора А. Ф. Кони.

История распорядилась иначе. Утром 25 октября, по распоряжению Петроградского военно-революционного комитета, объявившего Временное правительство низложенным, матрос Федор Силаев вместе с другими заключенными был освобожден из тюрьмы. Дальнейшая его судьба остается неизвестной.