«Россия речью той пленилась...»
К личности Николая Михайловича Карамзина, которого современники именовали «Колумбом русской истории», привлечено особое внимание: в декабре исполнится 250 лет со дня его рождения. Вспоминают Карамзина на его родине, в бывшем Симбирске - нынешнем Ульяновске, и, конечно же, в Петербурге и Москве, с которыми была связана его жизнь. Чем сегодня интересна личность Карамзина, насколько востребована ныне его «История государства Российского»? Об этом мы говорим с доцентом Российского государственного педагогического университета доктором исторических наук Олегом ОСТРОВСКИМ.
«Историей государства Российского» в ХIХ веке зачитывалась образованная публика; многие признавались, что восприняли труд Карамзина как откровение. На фото - издание 1842 года из фондов Российской национальной библиотеки. ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА
- Олег Борисович, начнем, наверное, с того, что Карамзин пришел в историческую науку с «литературной скамьи»...
- Да, хотя его личность гораздо объемнее: он не только писатель. Карамзин - одна из важнейших фигур двух эпох, Екатерины II и Александра I. Его, как и других просветителей, отрезвила Великая французская революция, когда блестящие обещания просветителей о царстве разума обернулись массовыми бессудными расправами, казнями и другими жестокостями...
Начинал же Карамзин как журналист. Он начал издавать первый в России детский журнал и потому по праву считается основоположником русской детской литературы. А поскольку он, будучи членом масонской ложи, стремился к абсолютной нравственности (главный тезис «вольных каменщиков» - изменение мира путем самоусовершенствования и познания тайн божества), то видел в этом и задачу литературы. Работая с детской аудиторией, он наблюдал, как дети в отличие от взрослых распознают малейшую фальшь и лицемерие. И свое честное отношение к аудитории Карамзин перенес в литературную деятельность, а потом и историографическую.
Карамзин являлся основоположником русского сентиментализма и раннего романтизма. Эти художественные системы раскрепостили эмоциональную сферу человека, - точно так же, как Просвещение освободило разум. Но задача сентименталистов - не потрясти человека, нежно тронуть душу, выжать слезу, умилиться. Можно сказать, что сегодня продолжением сентиментальной традиции Карамзина является дамская литература...
Однако же, пожалуй, главная заслуга Карамзина в сфере культуры - в реформе русского литературного языка. Причем речь идет вовсе не о каком-то одномоментном действии. Своими литературными сочинениями он задавал образец стиля. Карамзин ставил благороднейшую задачу - добиться, чтобы высший свет перешел с французского языка, на котором он общался, на русский.
Писатель считал ненормальной ситуацию, когда в одной стране элита и народ в буквальном смысле говорят на разных языках. А для этого, по мысли Карамзина, надо было сделать русский язык таким же легким и приятным на слух, как и французский. И он, в частности, ввел такие сентиментальные обороты в литературу, как «чистые руки и чистое сердце», «кипарисы супружеской жизни», «цветы воспоминаний», «жизненный вечер», «сладкая вера» и тому подобные...
После Тильзитского мира, заключенного между Россией и Францией в 1807 году, дискуссия по вопросам русского языка приобрела политический характер. Русские патриоты считали мир унизительным, а себя - оскорбленными, поскольку договор в одночасье полностью исключил Россию из европейской политики и отдал ее потенциальных союзников на растерзание Наполеону.
Все общество разделилось на «карамзинистов» и «шишковистов». Президент Российской академии Александр Семенович Шишков, Гавриил Романович Державин и сгруппировавшаяся вокруг них «Беседа любителей русского слова» выступали за русский старославянский язык, против любых нововведений. И главным их оппонентом был Карамзин. Вернее, не столько он сам, сколько его эпигоны - последователи. Ведь одна только знаменитая «Бедная Лиза» Карамзина к началу 1830-х годов выдержала не менее полутора десятков подражаний - «ремейков», говоря сегодняшним языком. Шишковисты требовали заменить иностранные слова русскими...
- Например, «мокроступы» вместо калош, «топталище» вместо тротуара...
- Совершенно верно. Или другой пример. По мнению шишковистов, фраза «идет денди в салон с бильярдным кием» должна была звучать так: «идет страшилище на гульбище с шаропехом». Или как у Пестеля, кстати, ярого «шишковиста», в его «Русской правде»: не сабля, а рубня, не пика, а тыкня, не «Стройсь!», а «В рядобронь!»...
За кем была историческая правота? За обеими сторонами. Истина рождалась в споре. Язык «шишковистов» был громоздким и порой смехотворным, «карамзинисты» же грешили иностранными неологизмами. Однако в ходе полемики русский литературный язык избавлялся как от одних крайностей, так и от других. Тем не менее сегодня имена литераторов-«шишковистов», за исключением Державина, забыты.
А Карамзин сделал русский язык «сладкозвучным». Как писал князь Петр Андреевич Вяземский, «Россия речью той пленилась, // И с новой грамотой в руке // Читать и мыслить научилась // На карамзинском языке». Собственно говоря, без Николая Михайловича не было бы ни Пушкина, ни Золотого века русской поэзии.
Что же касается исторического поприща, то на него Карамзин ступил достаточно случайно. В 1804 году его ближайший друг Михаил Никитич Муравьев, попечитель московского учебного округа, поэт, полиглот и, кстати, отец двух будущих декабристов, предложил Александру I, своему бывшему воспитаннику, назначить Карамзина придворным историографом с целью написания «Истории государства Российского». Царь согласился, Карамзин принял предложение - лестное, хотя в материальном отношении не очень выгодное: за руководство журналом «Вестник Европы» в 1801 - 1804 годах он получал почти в два половиной раза больше, чем в должности придворного историографа.
Главное же препятствие состояло в том, что до этого он никогда прежде не занимался подобными изысканиями. Да, он сочинял исторические повести, например, «Марфу-посадницу» или «Наталью, боярскую дочь», однако они были далеки от достоверности. По крайней мере созданный им образ царя Алексея Михайловича не имел ничего общего с реальным прототипом. Это был идеал самого Карамзина: монарх строгий, но справедливый, внимательный ко всем, доступный в общении, думающий исключительно об интересах государства и окружающий себя людьми, преданными не ему лично, а интересам Отечества...
Впрочем, Карамзин, не имевший профессионального исторического образования, всего за несколько лет овладел всем комплексом вспомогательных исторических дисциплин. Он объездил практически всю европейскую часть России, неустанно рылся в библиотеках монастырей, государственных учреждений, частных усадеб. В результате он ввел в научный оборот колоссальный объем ранее неизвестных источников. Фактически он открыл россиянам их собственную историю. До этого они представляли ее фрагментарно - были труды Ломоносова, Татищева и других авторов, но не было связной, систематической, панорамной картины русской истории с древнейших времен до Смутного времени.
В своем труде Карамзин впервые в отечественной практике исторических сочинений отказался от провиденциализма - объяснения событий и явлений Божьей волей. Он первым пытался исследовать их социальные, экономические, политические причины. Его «История...» написана блестящим, лучшим на тот момент литературным языком, и потому читать ее в отличие от работ Ломоносова тогда было легко (сегодня, правда, тоже трудновато). Карамзин ввел массу характеристик исторических деятелей. Он стал первым русским историком, который фактически использовал метод психологического анализа.
Отдельные фрагменты «Истории государства Российского» публиковались в журналах с 1808 года. В 1816 году Карамзин представил восемь томов из двенадцати Александру I, и тот велел печатать их без прохождения цензуры. Первый том вышел в 1816 году, а остальные выходили, как правило, по одному тому в год до 1829 года.
- Как Карамзин относился к норманнской теории?
- Он однозначно ее придерживался, то есть считал Рюрика основателем Российского государства. Именно после Карамзина норманнская теория стала официальной, поскольку очень импонировала Романовым. Напомню, что всего за полвека до карамзинской «Истории» диссертация Георга Фридриха Миллера, обосновывавшая норманнскую теорию, под давлением Ломоносова и его единомышленников была приговорена к сожжению... Что же касается идеи происхождения российской государственности от Рюрика, то Карамзин видел в этом доказательство связи Руси с Европой.
- Некоторые современники считали Карамзина «западником»...
- Да, например, одним из них был Сергей Глинка, издатель «Русского вестника» - самого шовинистического и франкофобского журнала того времени. Был ли действительно Карамзин «западником»? Едва ли. Он был убежденным сторонником абсолютной монархии, и вся «История государства Российского» построена по княжениям и царствованиям. То есть фактически летопись Отечества Карамзин подменил историей царей. В «посвящении» (предисловии) он прямо написал: «История принадлежит царю».
Карамзин считал, что самодержавие есть «душа России». Он проводил мысль о том, что когда на русском престоле сильный царь, то страна благоденствует, а когда самодержавная власть ослабевает, начинаются иностранные вторжения, мятежи и смуты... В то же время Карамзин, считая самодержавие благом для России, резко негативно относился к Ивану Грозному. Никогда прежде в русской историографии царь не изображался тираном! Рылеев писал в дневнике: «В Петербурге белые ночи, а на улице нет народа. Все читают очередной том «Истории» Карамзина. Ну, Карамзин! Ну, Грозный!»...
Правда, не жаловал Карамзин и Петра Великого, считая его виновником многих российских бед. Основание Петербурга он называл «блестящей ошибкой». Критиковал Петра за преследования русской одежды, за реформу русского языка.
- Взгляд Карамзина на историю был пристрастным?
- Конечно. Прав был Василий Осипович Ключевский, когда писал, что Карамзин «не изучал того, что находил в источниках, а искал в источниках, что ему хотелось рассказать живописного и поучительного. Не собирал, а выбирал факты <...> Он не объяснял и не обобщал, а живописал, морализировал и любовался».
Вообще идеи Карамзина, его взгляды на самодержавие и крепостное право стали основой официальной идеологии - сначала эпохи Николая I, а затем вплоть до 1917 года. Знаменитая триада министра просвещения Уварова «Православие - самодержавие - народность», по сути дела, была развитием идей Карамзина.
В отношении православия - и я считаю, что в этом он был прав, - Карамзин осуждал синодальную реформу Петра Великого, которая сделала Русскую православную церковь нищей, бесправной, по сути дела, «шестеркой» государственного аппарата, вынужденной освящать церковным авторитетом любые деяния самодержавных режимов. И потому, вполне естественно, после 1917 года Русская православная церковь и разделила судьбу государства. Я полагаю, что Карамзин предвидел подобное развитие событий. Потому и призывал Александра и Николая Павловичей «возвысить духовенство»...
Однако Карамзин никогда «не торговал» убеждениями и в личном плане был образцом «самых честных правил», во всяком случае до 14 декабря 1825 года. Один только пример, но очень характерный: с 1814 года императрица-мать, Мария Федоровна, стала целенаправленно создавать культ своего сына - Александра Благословенного как «восстановителя царств» и «сокрушителя Наполеона». Ей требовались мастера искусств, способные достойно воплотить эту идею. И Карамзин в ее списке был под № 1.
Императрица писала ему лестные письма, призывая его скорее перейти в своих изысканиях к современной эпохе. А Карамзин пять лет под благовидными предлогами уклонялся от личной встречи с Марией Федоровной. Это притом что императрица летом жила в Павловске, а москвич Карамзин каждое лето проводил с семьей в Царском Селе, где по приказу Александра I им был выделен отдельный дом.
Сближение Карамзина и Александра I произошло в 1811 году благодаря великой княгине Екатерине Павловне, любимой сестре царя. С этого времени историк стал постоянным спутником Александра I в прогулках по Царскосельскому парку. Думаю, многие попытались бы воспользоваться такой близостью к императору, но Карамзин жил под лозунгом «римляне не одолжались» ...
- Он пытался что-то советовать царю?
- Да. Карамзин призывал императора ограничить произвол помещиков по отношению к крестьянам «грозным указом». Но он был против отмены крепостного права, тем более - наделения крестьян землей. Крепостное право он рассматривал в сентиментальном духе, как добродушно-патриархальные отношения отца-помещика с детьми-крестьянами - хорошими, но темными, неграмотными, склонными к лени, пьянству и воровству, а потому недостойными владеть свободой и собственностью.
Главное же, что Карамзин пытался внушить государю, - мысль о недопустимости каких-либо преобразований в области государственного управления. Он был непримиримым противником реформ Сперанского, польской конституции и конституции вообще. Он считал, что дать России конституцию - это то же самое, что нарядить какого-нибудь важного человека в шутовское платье.
Вообще в своих публицистических произведениях Карамзин впадал в непримиримые противоречия. Он, например, призывал прекратить импорт иностранных специалистов, профессоров и ученых, заменить их россиянами, в том числе из мещанского сословия, но при этом считал университеты и гимназии «пустой тратой государственных средств»...
Когда случилось восстание декабристов, Карамзин расценил его как «преступный бунт преступных авантюристов». Кстати, 14 декабря 1825 года по просьбе впавшей в истерику императрицы Марии Федоровны он каждый час бегал на Сенатскую площадь «в мундирном одеянии и дворцовых туфлях». В этот день у него и началась скоротечная чахотка, которая менее чем за полгода свела его в могилу...
Однако, узнав об участии в восстании многих лиц, кого он знал лично и уважал, пересмотрел свое мнение и умолял Николая I смягчить их участь. Ему посчастливилось умереть в мае 1826 года, не дожив до приговора и казни декабристов, с верой в грядущую царскую милость.
В то же время тяжело больной Карамзин каждый день по просьбе Марии Федоровны являлся в Зимний дворец и вел с ней в присутствии Николая I жаркие дискуссии об ошибках предыдущего царствования. Государь, не имевший еще государственного опыта, воспринимал речи историка как руководство к действию. Полагаю, что во многом благодаря этим беседам родилась формулировка сверхзадачи всего царствования Николая I, которую он озвучил в своей коронационной речи в июле 1826 года: «Революция на пороге России, но клянусь, я не допущу ее в Россию, до тех пор, пока во мне сохранится последнее дыхание жизни»...
- Есть ли факты, изложенные в «Истории» Карамзина, которые были впоследствии опровергнуты наукой?
- Безусловно. Их великое множество - наука ведь не стоит на месте. После Карамзина была обнаружена масса неизвестных прежде документов, да и археология постоянно приносит новые открытия... К тому же ни один историк не в состоянии изучить все источники по исследуемой теме.
Тем не менее я сегодня со спокойным сердцем рекомендую студентам изучать «Историю» Карамзина. Особенно тома, посвященные «Удельной Руси», поскольку и в школьной, и в вузовской программе история Тверского, Муромо-Рязанского, Смоленского, Галицко-Волынского и других удельных княжеств лишь бегло упоминается.
Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 205 (5822) от 02.11.2016.
Комментарии