Владимир Михайлович КУТУЗОВ

ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА

Невостребованных не будет

«ЛЭТИ» 130 лет, а значит, исполнилось 130 лет высшему электротехническому образованию не только России, но и Европы: этот вуз был первым. Здесь работал изобретатель радио Александр Попов, здесь разрабатывал план ГОЭЛРО Генрих Графтио; палитра достижений вуза – от Нобелевской премии по физике до мирового студенческого рекорда по армлифтингу, силе хвата.

Университет входит в список 15 вузов, участвующих в программе «5-100», то есть претендующих на вхождение в мировую университетскую элиту – между тем наш гость хладнокровно относится к рейтингам; учиться в «ЛЭТИ» очень тяжело, однако здесь придумали, как подтянуть и отстающих.

– Владимир Михайлович, 130 лет назад так «назрела» необходимость в электротехническом образовании?

– Именно назрела. Во второй половине XIX века стала очень активно развиваться электротелеграфная связь. Это событие сопоставимо с появлением Интернета: до электротелеграфа была либо почтовая тройка, либо поезд. Быстрая связь на наших гигантских территориях была нужна как воздух.

Первый электротелеграф был придуман, кстати, в Петербурге. В 1832 году действительным членом Санкт-Петербургской императорской академии наук Павлом Шиллингом. Но в России не озабочивались патентами, поэтому в Америке изобретателем телеграфа считается Морзе, создавший несколько улучшенных вариантов аппарата. В свое время Российское техническое общество отстояло российское первенство в изобретении.

В России толчком к развитию электротелеграфа стала прокладка кабеля из Лондона в Индию, в Калькутту. Линия проходила и по территории России, представителем от Российской империи был наш будущий основатель Николай Григорьевич Писаревский. Человек был неугомонный: будучи полковником Генштаба, взялся по совету Герцена редактировать газету «Русский инвалид», в короткие сроки вывел ее в лидеры по подписке и в ней критиковал свое же военное ведомство. Написал учебник физики для школ, который был тем, чем позже для нас стал учебник Перышкина: 21 раз переиздавался. С учебником по химии не так повезло – «всего» семь переизданий.

Так вот когда Писаревский прокладывал кабель вместе с англичанами и бельгийцами, он, в частности, предложил тянуть его по дну Каспия. Это позволило сильно сэкономить, Писаревский получил высший бельгийский орден, а заодно «схулиганил»: на сэкономленное проложил еще и кабель по дну Финского залива из Кронштадта в Адмиралтейство.

Поучаствовав в трансконтинентальном проекте, Писаревский стал писать императору: доколе его указы будут до Владивостока идти месяц и месяц будет идти ответный запрос «правильно ли мы поняли»?!

Государь услышал. Но надо было решать, кто все это будет строить и обслуживать. Первое, в 1882 году, предложение Писаревского создать институт для подготовки инженеров-электриков было отвергнуто правительством. Хотя помогал «пробивать» проект Карл Генрих Сименс, он в то время вел бизнес в России, получил гражданство, дворянство, очень любил Петербург. Тогда инициаторы представили расчеты: инженеры «нашего производства» обходились бы втрое дешевле приглашенных немцев.

– И этот довод государство поняло?

– Да, в 1886 году Александр III подписал указ. Нас так и поздравляют упорно 3 июня, по старому стилю, поскольку на указе значится это число.

Так появился наш электротехнический – поначалу Техническое училище почтово-телеграфного ведомства.

Выдающийся русский инженер, работавший в Берлине, Михаил Осипович Доливо-Добровольский придумал первым в мире трехфазный ток, и резко ускорилась и завершилась электротехническая революция: паровую машину окончательно отодвинули и перешли на электропривод. Первые электрические трехфазные машины делал как раз «Сименс» в России – нынешняя «Электросила», а у нас были первая в стране кафедра электрических машин и первая кафедра электропривода.

Наш институт вообще притягивал людей с новыми идеями: здесь работал Александр Попов, с нами сотрудничал Александр Лодыгин (создатель лампы накаливания. – Ред.). В электротехническом «родились» первый транспорт на электрической тяге, уличное электрическое освещение, проект первых в России гидроэлектростанций. Попов рано умер, в 46 лет, но это ему принадлежала идея развивать в Электротехническом направление «дармовой электроэнергии», как называли гидроэлектроэнергию. Проектировал здесь гидроэлектростанции уже Генрих Осипович Графтио.

– Институт с ходу получал самые высокие имена: сначала – «Александра III», в 1918-м – «Ульянова (Ленина)». И оба – при жизни «покровителей».

– История такая: в голодном 1918-м Совнарком приостановил деятельность всех высших учебных заведений, кроме Университета (нынешнего СПбГУ. – Ред.) – нечем было наполнять продовольственные карточки для профессуры. И не было дров, что, по словам историков, было даже страшнее.

Графтио в то время занимался проектом Волховской ГЭС – довольно мучительным. Дело в том, что проект появился в нашем институте еще в 1912 году, была отведена земля, но в правительстве произошла утечка, и ушлые люди землю скупили. Пришлось строить на другом участке, прошли нулевой цикл – и началась Первая мировая. Стройку заморозили.

Так вот Графтио пришел к Ленину с предложением возродить проект. Вождь сказал, что таких станций должно быть много – так родился план ГОЭРЛО. Но Графтио был непростой товарищ (он потом и Сталина «обходил»), заодно ввернул: жаль, что карточки отнимают, мы же на них студентов кормим. В Электротехническом была коммуна студентов и преподавателей, преподаватели скидывались карточками и на учеников. Ленин написал Луначарскому: прошу рассмотреть и перенять опыт коммуны ЭТИ. Графтио добавил: может, еще и дров дадите? Ленин приказал дать. Генрих Осипович понял, что, как говорится, «пруха пошла», и через месяц-два пришел благодарить: Владимир Ильич, все работает, а можно мы коммуну назовем вашим именем? Ильич написал: «Согласен. Ульянов (Ленин)».

Мы от этого имени не отказались. Вообще «имени Ленина» много чего было, а «Ульянова (Ленина)» – мало. Говорят, в 1918-м Ленин в трех случаях свое имя «отдал» – бронепоезду, дивизии в Конармии и нам.

– К вопросу о «назрело». Сейчас государство каждый год увеличивает количество бюджетных мест на технические специальности...

– Семь лет назад прием в «ЛЭТИ» был около тысячи человек, сейчас – 1400. И существенно увеличился контрактный прием: раньше на платное к нам шли по гуманитарным направлениям, а в прошлом году из 566 контрактников 250 пришли на инженерное направление.

Сейчас наша главная задача – увеличить магистратуру. Потому что вуз, который готовит только бакалавров...

– Инженеры из бакалавров не очень полноценные?

– Если выпускать «на рынок» ребят с бакалаврским дипломом, то их и готовить надо сразу к профессиональной деятельности. А если намечена магистратура, программа должна быть немного другая: больше фундаментального на бакалавриате, а часть практической подготовки переносить на магистратуру. Потому мы ее и наращиваем, чтобы абитуриенты знали: после бакалавриата их «не выгонят», будет возможность продолжать учебу.

Я был одним из главных противников Болонской системы и считаю, что двухуровневая система не замена специалитету. Но признаю, что у нее есть плюсы. К примеру, работодатель может оформить студента-бакалавра, учащегося в магистратуре, на полставки – и тот будет не «просто учиться», а понимать, для чего учится и какие технологии надо осваивать с опережением.

– Государство может сколько угодно увеличивать прием «на технарей», но где набрать столько студентов, которые потянут инженерное образование?

– Мы работаем со школами – в регионах, на территории СНГ. К сожалению, ЕГЭ разъединил вузы и школы. Мы-то готовы сотрудничать, приглашаем «познакомиться», а у учителей и родителей задача одна: нам бы сначала ЕГЭ сдать...

Вот сейчас физику стали сдавать чуть больше и чуть лучше. Мы в сентябре каждый год проводим тестирование по физике, математике и информатике – смотрим, «кого приняли». Раньше средний балл по физике по пятибалльной системе был низкий...

– ...то есть большинство поступивших слабоваты, если измерять не по ЕГЭ, а по гамбургскому счету?

– Если судить по нашим заданиям – да. Всех, кто получал тройку и ниже, мы обязывали заниматься дополнительно по субботам. Это бесплатно, но некоторые родители возмущались: «Мы по субботам семьей на дачу ездим!». Тогда мы показывали результаты отсева после первой сессии: «Вы хотите, чтобы ребенок попал в эти 20%?».

– Каждый пятый вылетает?!

– Если ничего не делать, то каждый пятый. Если устраивать дополнительные занятия, вылетает в два раза меньше.

Последние наши сентябрьские тестирования показывают, что ребята лучше подготовлены: по математике средняя оценка перевалила за тройку, физика приближается к тройке.

– Во многих вузах отстающих «тянут», потому что отчислишь – уменьшится финансирование, сократят преподавателей.

– Уже около 30 российских вузов были таким образом «наказаны рублем», причем вдвойне: государство сокращало объем ранее выделенных средств (которые уже потрачены) и уменьшало финансирование на будущий год.

И вопрос: планку опускать и не отчислять? Или принимать на освободившиеся места ребят со стороны, по переводу? Или заниматься со своими дополнительно?

Мы идем по третьему пути. С 1 сентября в «ЛЭТИ» создается специальный институт, он будет обеспечивать поддержку обучения первокурсников. Сейчас рабочие программы корректировали, это непросто: надо, чтобы и сильные студенты не заскучали и слабые подтянулись.

– Есть множество вузовских рейтингов. Присутствие в каких для вас ценно? Вот недавно «ЛЭТИ» стал одним из трех самых востребованных у работодателей инженерных вузов.

– Это новый рейтинг, от агентства «Россия сегодня». Агентство откликнулось на призыв Министерства образования разрабатывать российские рейтинги: в зарубежных слишком много «фокусов».

– Каких?

– Например, рейтинги могут сталкивать лбами маленькие, большие и средние университеты, и появляется соблазн укрупнять вузы, чтобы брать массой. В важном рейтинге QS 50% баллов дают эксперты, а это всегда субъективно. И QS каждый год меняет правила игры, причем задним числом: как подсчитывают, мы не знаем. К тому же есть казус, который мне не смогли объяснить: почему в рейтинге университетов стран БРИКС (Бразилия, Россия, Индия, Китай, ЮАР. – Ред.) «ЛЭТИ» оказывается выше некоторых вузов, а в общем рейтинге – ниже их?

– Как объясняют?

– «Нюансами методики подсчетов».

Например, для университетов Гонконга участие в рейтингах понятно: там образование платное и цена определяется местом вуза в рейтинге. Гонконг покупает ученых, в том числе наших. Я беседовал с российскими коллегами, которые там работают (они так и называют себя – «наемники»): ученый должен написать в год, скажем, 10 научных статей. Поскольку я работаю в той же сфере, мне понятно: это невозможно.

Раньше смотрели не на гранты и статьи, а на наличие в техническом вузе науки, за которой стоит реальный заказчик. Если предприятия заказывают работы – значит вуз востребован. И «ЛЭТИ» в этом был одним из лидеров. Но потом появилась идея интернационализации науки, и нам пришлось прорываться в международные журналы. Для этого как минимум на первых порах нужно искать компаньонов за рубежом, это требует затрат. И, к примеру, Михаил Ковальчук (президент НИЦ «Курчатовский институт». – Ред.) говорит: я просто не разрешаю своим сотрудникам писать в западные журналы, потому что это утечка ноу-хау.

Хорошо то, что сейчас и у серьезных ученых в Америке, в Европе появилась от рейтингов оскомина. Я беседовал с немцами, американцами, финнами: из-за увлеченности статьями, говорят, жить стало «скучнее». Читаешь статью – не можешь понять, зачем она написана.

– Но вуз входит в программу «5-100» как раз с тем, чтобы попасть в мировой рейтинг.

– Мы сейчас вынуждены играть в эти игры. Но сама программа полезная. Разрабатывая ее, мы, в частности, продумали адаптационные программы для первокурсников (о чем я уже говорил) – это очень оценили и на Западе: наш завкафедрой ездил в Аризонский университет «опытом делиться».

Или еще одна вещь, которую мы по программе реализуем: матричное управление научными проектами.

Объясняю, в чем смысл. Самая большая проблема вузов в том, что кафедры – как маленькие княжества: не знают, что делается у соседей. А сейчас время междисциплинарных проектов. И примеры междисциплинарности были: в 1990-х при вузах, но в подчинении непосредственно Министерству образования, появилось около 200 НИИ и научных центров. Их руководство не подчинялось ректорам и деканам, но могло привлекать к проектам людей с любой кафедры. Появлялись межкафедральные, межфакультетские коллективы, и результаты были впечатляющими: у нас, к примеру, над совместным с финнами проектом по трансграничному переносу воздушных и водных загрязнений работали технари, ботаники, физики.

После дефолта 1998 года институты подчинили вузам, самостоятельность исчезла, и междисциплинарные проекты закрылись.

Сейчас встал вопрос об их возрождении.

– Какие междисциплинарные проекты уже делаете? Кажется, что-то с Алмазовским центром...

– С Алмазовским у нас несколько разработок. Например, такая: когда пациент выписывается, его состояние оказывается вне контроля, а мы создали такое контролирующее устройство. Оно анализирует данные (в базе 40 тысяч вариантов кардиограмм, характерных для разных заболеваний), учитывает специфику конкретного больного и, если что-то не так, сигнализирует пациенту, чтобы он связался с врачом. Устройство способно и само подать сигнал о помощи, если человек потерял сознание. Эти разработки близки к широкому применению, но медицина – это долгое внедрение.

А с Институтом Пастера мы создали «лабораторию на чипе». Врачам, чтобы проверить наличие инфекции, нужно высеивать бактерии, и это требует нескольких дней – наша микролаборатория дает ответ за 3 – 4 часа.

– По программе «5-100» ежегодно 15 вузам выделяется от 150 до 900 млн рублей. У «ЛЭТИ» – 150 млн. Это мало? Нормально?

– Когда мы финансировались по нацпроекту «Образование» как инновационный вуз, на оборудование выделялось по 350 млн в год. И цены были другие. Вот мы недавно купили реактор для выращивания наноструктур, чтобы замкнуть технологическую цепочку и начать зарабатывать, цена – 80 млн рублей.

Но нынешние 150 млн рублей даются не столько на оборудование, сколько на изменение в системе управления. А вообще бюджетное финансирование несколько развращает. Появляется соблазн купить не то, что нужно, а такое, чтобы больше ни у кого не было. Самим зарабатывать надо.

– В «ЛЭТИ» есть радиотехника и телекоммуникации, электроника и автоматика и много чего еще. Какой из факультетов сейчас наиболее востребован у предприятий?

– Не осталось факультетов невостребованных. Вот раньше был у нас корабельный факультет – назывался «Электрорадиотехники и автоматики», но в 1990-е годы судостроительные компании перестали брать наших ребят и пришлось факультет ликвидировать. Но кафедры остались. Сейчас идет возрождение судостроительной отрасли – ребята нарасхват.

– В списке известных выпускников помимо ученых, инженеров – композитор Александр Колкер, футболист и комментатор Виктор Набутов, сатирик Михаил Мишин. А выпускник Владимир Кожин, помощник президента по военно-техническому сотрудничеству, поддерживает?

– Конечно. Он сейчас возглавляет наблюдательный совет «ЛЭТИ». Вообще наш наблюдательный совет – это люди неудобные. С ними тяжело. Но они не побоятся сказать правду, если мы не туда пойдем. Такие люди нам нужны.

Подготовила Анастасия ДОЛГОШЕВА

Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 112 (5729) от 24.06.2016.