Чехов в зеркалах времени

Когда в начале спектакля перед парадным занавесом БДТ появляется Людмила Сапожникова, актриса, годами не выходившая на эту сцену, и громко произносит первую чеховскую ремарку пьесы: «В доме Прозоровых. Гостиная с колоннами, за которыми виден большой зал...» - театральные завсегдатаи могут предположить, что их ожидает дальше. Современные костюмы, живой оркестр, советские песни «о главном», обязательное видео или прочие цифровые перформансы, целующиеся Соленый с Тузенбахом и многое другое...

В двойственности сестер многие находят очарование этого спектакля. Ирина (Алена Кучкова) и Ольга (Татьяна Аптикеева).ФОТО предоставлено пресс-службой БДТ

Но, к счастью, ничего подобного не последует. И это можно считать едва ли не революцией в «перечитывании» классики в сегодняшнем театре.

Занавес откроется - и мы увидим зал с колоннами (художник Максим Обрезков), очень напоминающий перрон Витебского вокзала. Тема вокзала - одна из главных в пьесе и в спектакле; лавка-диван перемещается по гостиной совсем как паровоз на перроне, меняющий вагоны. Ну а дальше, к сожалению для любителей «авангарда», все будет почти как в пьесе. Живой оркестр, к слову, будет, но «нормальный»: фортепиано, флейта, кларнет, виолончель, скрипка, труба, контрабас, ударные. Музыка композиторов Артема Кима и Сергея Родюкова звучит почти постоянно, все четыре с половиной часа спектакля: военные марши, забытые вальсы, лирические песни и целая партитура шумов и звуков жизни.

Однако одно самоуправство приглашенного из Москвы режиссера Владимира Панкова сразу бросается в глаза: на сцене вы увидите не трех, а шестерых сестер! Текст Чехова режиссер оставил в неприкосновенности, но реплики, фразы, фрагменты монологов сестер перераспределены между двумя поколениями актрис, как и некоторые реплики других персонажей, порой повторяющиеся и звучащие странным эхо.

Начинают спектакль сестры, постаревшие на 30 лет: Ирина (Людмила Сапожникова), Маша (Екатерина Толубеева) и Ольга (Елена Попова), а продолжают молодые Юлия Дейнега, Карина Разумовская и Татьяна Аптикеева, соответственно. (В первый день премьеры Машу играли Мария Лаврова и Полина Толстун, а молодую Ирину - Алена Кучкова.) Маша-старшая начнет монолог, а Маша-младшая продолжит его, Ирина-младшая уронит грустную фразу, а Ирина-старшая повторит ее с отчаянием. Либо обе Ольги произнесут свою реплику одновременно в разных концах сцены. И вздохнут синхронно... Через минуту после того, как Маша-младшая споет свою трогательную песню, Маша-старшая станет ее повторять едва слышно, как забытую молитву, в другом конце сцены. В одной из сцен две Маши бросятся в объятия друг друга: одна молодая, порывистая, с горящими щеками, другая - с бесцветным лицом, выгоревшими на солнце волосами...

В двойственности сестер - очарование этого спектакля; ничего подобного в освоении этой пьесы не помнит отечественная сцена. Странно, но это не вызывает никакого сопротивления или возмущения, двоящиеся героини, на мой взгляд, смотрятся предельно естественно. Порой кажется, что именно так и играли «Трех сестер» всегда, все сто семнадцать лет.

Давно известные привычной внешности артисты предстали в этом спектакле настолько близко, что мы с трудом узнаем их, будто видим впервые. Таких серьезных работ у этих актеров за годы работы в БДТ, кажется, еще не случалось. Много неожиданного можно увидеть в Кулыгине (Николай Горшков), Вершинине (Алексей Винников) и Андрее Прозорове (Антон Шварц). В третьем акте, где обычно кульминацией становится исповедь-покаяние Маши, у Панкова главным становится «нервный срыв» Андрея; оказывается, он не настолько нелеп и бесхарактерен, как нам зачастую показывали. Несколько непривычно «виденье» режиссером Вершинина: он очень скромен, тих, даже застенчив: и речей своих стесняется, и больной жены стесняется, и чувств к Маше стесняется.

Открытием спектакля стал Тузенбах Виктора Княжева: строен, подтянут, тщательно причесан, настоящий молодой офицер царской армии начала века. Этому барону присуща необыкновенная серьезность и требовательность в отношении к окружающим, но в первую очередь к себе самому, какая-то патологическая честность. Своей скрытой страстностью и романтизмом Тузенбах Княжева бесспорно более походит на Лермонтова, чем Соленый. Поэтому дорогого стоят редкие взрывы эмоций Тузенбаха, молнии в глазах, вздохи или тихо произнесенные им слова.

Людмила Сапожникова (Ирина-старшая) - единственная актриса в труппе, кто играл в легендарном спектакле Георгия Товстоногова 1965 года. Именно Ирину после временного ухода из театра Эммы Поповой играла молодая актриса-дебютантка. Когда ушли из репертуара «Три сестры», началась работа над знаменитыми «Мещанами», где Сапожникова в партнерстве с Кириллом Лавровым долгие годы играла Полину. Когда сегодня в финале третьего акта мы слышим чистый, чувственный голос актрисы («Лучше Москвы нет ничего на свете! Поедем, Оля! Поедем!»), сразу вспоминаются спектакли, бывшие на этой сцене полвека назад. Сейчас так не играют, сейчас так не говорят, нет таких голосов...

Время по Панкову - вечная, неизменная субстанция. Меняются только люди. Проходят в зеркалах, уныло причесываясь либо счастливо поправляя растрепавшуюся прическу. Обнимающиеся Маши или Ирины, между которыми разница 30 - 40 лет, - действуют гипнотически. Ты словно попадаешь в некое зазеркалье. На сцене наличествует только одно зеркало, но меня не оставляло ощущение, что сцена полна зеркал, их десятки, они на каждом шагу! Все у режиссера идет от автора: «...таких, как вы, после вас явится уже, быть может, шесть (вот, вот! - Ю. К.), потом двенадцать и так далее, пока наконец такие, как вы, не станут большинством...» - произносит еще в первом акте Вершинин.

В «Трех сестрах» БДТ, как и в пьесе, нет героя - ни одного, ни трех или даже шести. Не оставляет ощущение, что двадцать персонажей и десяток музыкантов обступили тебя со всех сторон, и ты оказался в эпицентре переплетения и скрещения их судеб. Режиссер каждому персонажу разработал подробную индивидуальную партитуру физического существования, подкрепленную музыкой, которую актеры едва успели освоить к премьере.

«Вселенная представляется мне большой симфонией: люди - как ноты...» - заметил однажды художник Чюрленис. Эти слова, пожалуй, наиболее точны для описания спектакля Владимира Панкова. «Симфонией» называл «Трех сестер» и великий швед Ингмар Бергман. «Театральная симфония» - можно было бы смело указать в афише жанр спектакля.

По Панкову, история трех сестер не заканчивается. Подобные истории были и в 1900-е годы, и в 1930-е, и гораздо позже. Эта история вне времени - говорит нам режиссер, она длится и по сей день, они всегда с нами. Она, может быть, сейчас повторяется где-то за стенами вашей квартиры, а возможно - на соседней улице...

Прошли два премьерных спектакля с двумя составами, и в будущем, оторвавшись от родительских рук, спектакль заживет самостоятельной жизнью и, безусловно, будет меняться. «Громкость», которая сейчас на всех одна, изменится: какие-то дуэты, монологи, трио и ансамбли зазвучат громче, какие-то, напротив, - тише... Какие-то темы из его многоголосия «выкристаллизуются», выйдут на первый план, какие-то уйдут в тень. Это уже зависит от душевного опыта актеров и от того, что будет происходить вокруг нас, вне стен театра. Через год-два мы увидим другой спектакль, будем надеяться, более зрелый...