Текст Мольера дополнят «отсебятиной»

Комедия Мольера «Тартюф, или Обманщик» - неожиданный выбор для режиссера Григория Козлова, который крайне редко ставил стихотворные тексты. Всегда казалось, что он очень дорожит той свободой, что дает большая проза - с ее «воздухом жизни», не уложенным в жесткие «пьесные» рамки, с возможностью одни линии романа поставить во главу угла, а другие оставить за кадром.

ФОТО предоставлено пресс-службой театра «Мастерская»

В «Идиоте», «Братьях Карамазовых», «Тихом Доне», «Днях Турбиных» и других спектаклях петербургской «Мастерской» герои любовно и участливо рассматривались на фоне семейных противоречий, столь волнующих Козлова. И вдруг - скандальный, злой «Тартюф», в котором высмеяны ханжество и религиозный фанатизм. И какой уж тут «воздух жизни»: мольеровская манера письма отточена, афористична, подчинена регламентам классицизма.

Пышности мольеровской эпохи сценограф Николай Слободяник предпочел аскетизм и темный колорит; площадку, на которой разворачиваются события, окружает мрак. Из него и выступают герои: Оргон Сергея Бызгу - милый простак и большой ребенок; молодая хозяйка дома, «уютная» и чувственная Эльмира (Полина Воробьева); бойкая проказница-служанка Дорина (Алена Артемова)... Начинается все с «переполоха в одном семействе»: мать Оргона госпожа Пернель, массивная и крикливая дама (Галина Бызгу), с руганью покидает дом, где никто, кроме нее и сына, не ценит набожного Тартюфа. При всей неожиданности выбора пьесы она откликается важной для Козлова теме: дом, которому угрожают бури.

Вспомним сюжет. Оргон как-то увидел Тартюфа в церкви, очаровался им и ввел в свою семью, не видя, какой это волк в овечьей шкуре. Любимчик цинично вертит благодетелем, портя отношения меж домочадцами, а к финалу пьесы и вовсе прибирает дом к рукам. Если бы не посланник короля, чудом разрешивший сюжетные сплетения в пользу Оргона, все кончилось бы трагично. Особенность пьесы в том, что виновник всех этих передряг появляется аж в середине представления и автор интригует зрителя, который невольно гадает: каков же он, этот коварный Тартюф, околдовавший хозяина дома и его мать?!

В этом спектакле - весьма неожиданный: очень молодой человек с простодушным лицом и ощущением себя сексапильным. В первом появлении Тартюфа в исполнении Максима Студеновского намечено эротическое напряжение: женские пальчики скользят по оголенной мужской спине, оставляя на ней шрамы (эффект видеографики). Удар хлыста. Лампочки, мерцающие, как свечи, в черноте зеркал. Сам облик Тартюфа - обнаженный торс и брутальная татуировка на руке, красные обтягивающие штаны с черными подтяжками: да, сей Тартюф не показной подвижник благочестия и нет в нем ничего «идейного».

Эротическое томление поддержано отсылками к эпохе сексуальной революции. Стильные парички каре и костюм «мини-юбочка-чулочки-подвязки» на молодых героинях. Кадры из фильмов французской «новой волны», принесших в кино новую чувственность. А любовное объяснение Тартюфа с Эльмирой происходит под музыку Je t,aime... Moi non plus (персонажи поют, подражая Генсбуру и Биркин), ставшую символом эротизма. Талант Студеновского не ограничен актерством, он также пишет музыку и обозначен в программке как композитор. В данной сцене артист играет на электропианино, что тоже как бы повышает статус героя-любовника.

Актеры живо и азартно откликаются на новые для них «условия игры», на остроумный текст, который иногда разбавляется «отсебятиной» - органично и забавно. И при этом выражен пессимизм мольеровского юмора. Но все же механизм спектакля не работает ладно, происходит какой-то сбой. Как Тартюф добился расположения в этом доме? Если он вооружен не способностью «глаголом жечь», а эротическими чарами, то Оргона следовало сделать мужчиной «уайльдовского» типа. Но персонаж Сергея Бызгу традиционен до мозга костей и никакой скрытой порочности не транслирует. Тот же вопрос и к родительнице Оргона: если Галина Бызгу играет шумную домовитую клушу, а не даму в летах, падкую на молодых людей, что заставляет ее столь рьяно отстаивать Тартюфовы интересы?

Если бы этот Оргон не был таким недотепистым и добрым, а держал семейство в ежовых рукавицах, флюиды Тартюфа еще имели бы смысл: дескать, паренек привнес в мрачные стены глоток чувственной свободы. И стало бы понятно, почему женский пол так тянется к нему. И может, жена Оргона Эльмира, которая прячет мужа под стол, чтобы он удостоверился в любовных притязаниях на нее Тартюфа, стала бы более сложной, чем она есть. Пока получается, что примерная супруга доказывает мужу лживость его любимца, и это без внутренних противоречий, хотя искра-то меж нею и Тартюфом пробежала и в искренность чувства к благоверному поверить сложно. И поскольку сам Оргон так и не набрал к развязке человеческого «объема», героя не особо и жаль, когда он умирает от разрыва сердца...

И все же, несмотря на вопросы к режиссеру, пьеса говорит сама за себя. У Григория Козлова нет ничего нарочито «актуального», однако ощущается: в наши дни, когда духовная и коммерческая сферы так тесно соприкасаются, когда ханжество цветет буйным цветом, эта комедия очень остра. Мольер как-никак.