Сергей Довлатов. День Д.

3 сентября исполнится 75 лет со дня рождения Сергея Довлатова. Впервые в нашем городе пройдет праздник «День Д». Если получится, у нас в городе появится еще один литературный праздник - вслед за Днем Достоевского. С гением места не поспоришь. На улице Рубинштейна, где жил Довлатов, теперь сплошь рестораны, кафе, бары, полные модной публики. Праздничные мероприятия пройдут на разных площадках города в течение трех дней - со 2 по 4 сентября. Но основные события развернутся именно на улице Рубинштейна. «В этом доме с 1944 г. по 1975 г. жил писатель Сергей Довлатов» (имеется в виду дом номер 23). Квартира № 34, где писатель прожил большую часть своей жизни, остается коммунальной. 3 сентября можно будет побывать там с экскурсией «Тропой друзей Довлатова». Посетители пройдут по черной лестнице, познакомятся с нынешними жильцами, увидят комнату писателя, длинный коридор и приемную для гостей, которая располагалась в кухне. Билеты можно купить в Музее-квартире Михаила Зощенко. 4 сентября с 12.00 до 18.00 каждый час будут экскурсии по довлатовским местам на улице Рубинштейна. А в 13.00, 15.00 и 17.00 - квесты. Возле довлатовского дома с 14.00 до 17.00 - открытые чтения произведений юбиляра. В 20.00 открытые чтения переместятся в кафе «Рубинштейн». В 13.00 - уличный спектакль «Задержанный». В 17.00 в сопровождении джазового оркестра провезут памятник Довлатову работы Вячеслава Бухаева по маршруту: улица Рубинштейна - Владимирский проспект - Загородный проспект, а затем памятник установят возле довлатовского дома. С 18.00 до 22.00 - уличный джазовый концерт. Кроме того, программы, посвященные Довлатову, подготовили многие бары, располагающиеся на этой улице. В программе праздника на других площадках тоже много интересного: выставки фотографий Нины Аловерт и Марка Сермана, а еще выставка «Жизнь без помпы и парада» в библиотеке им. Лермонтова (Литейный пр., 19) и там же - сцены из спектакля Антона Шварца «Довлатов. Пять углов»: кинофестиваль фильмов о писателе в кинотеатре гостиницы «Англетер», конференция и «круглые столы» в Музее Анны Ахматовой в Фонтанном доме и на Новой сцене Александринского театра. Организаторы задумывали еще парад фокстерьеров - в честь любимой собаки Сергея Довлатова Глаши, «березовой чурочки», с которой он много раз прогуливался по улице Рубинштейна. Но пока точно неизвестно, удастся ли привлечь к этому мероприятию достаточное количество жесткошерстных фокстерьеров.

Мемориальная доска на большом доходном доме под номером 23 по улице Рубинштейна. Автор — скульптор Алексей Архипов.
ФОТО Александра ДЕМЬЯНЧУКА/ТАСС

«Есть кое-что повыше справедливости...»

Елена ГУШАНСКАЯ, литературовед

Он эмигрировал в 1978 году, оставив за плечами пятнадцать лет абсолютно безрезультатной литературной работы. За двенадцать лет в Америке Сергей Довлатов выпустил двенадцать книг, в том числе и написанные на родине, создал с друзьями и возглавил эмигрантскую газету, работал на радио «Свобода», печатался в респектабельных американских журналах. Состояния не нажил. Умер в Нью-Йорке, как в вытрезвителе Нарьян-Мара, по причине плохого медицинского обслуживания: у него не было страховки...

В силу того, что смерть и признание столкнулись в дверях, Довлатов стал добычей не критиков, а литературоведов. В итоге оказалось, что понаписано о Довлатове на порядок больше, чем написал он сам. Его признали мастером гротеска, абсурдистом, иронистом, едва ли не ярчайшим представителем постмодернизма, чуть ли ни практикующим философом. Однако самое здравое суждение принадлежит Омри Ронену, бросившему мимоходом: «Довлатова хвалят не за то, за что его надо хвалить...»

Так что же стало причиной колоссальной популярности Довлатова?

То обстоятельство, что Довлатов вернулся весь, вдруг сыграло очень важную роль. Он появился как новый писатель и поразил абсолютной свободой, что только внешне было связано с эмигрантством. Довлатовская свобода имела корни здешние, сформированные питерской литературной средой. Его американский мир, его американские герои - те же самые советские люди, на которых «тот свет» обрушился немногим раньше, чем на остальных советских граждан дома. А читали его именно в момент зарождения нового мироустройства...

...В советской литературе конца 1970-х - начала 1980-х носителем нравственности был простой человек, человек труда. Право представлять такую фигуру, говорить от его имени было прерогативой писателей-деревенщиков. Горожанин, интеллигент, человек неручного труда, по давно и жестко выкованной традиции советской литературы, был наделен неким первородным онтологическим грехом: слабостью духа, конформизмом, нечувствительностью к живой жизни. Такой герой всегда эгоист, слабак, он пасует в любви, потому что любит и понимает только себя или в крайнем случае свою идею; сильные природные чувства ему незнакомы. Грех себялюбия, душевной опустошенности такой городской человек должен был избывать и преодолевать нелегким душевным трудом, страданиями, он должен был стремиться достичь той простоты и душевной широты, которыми герой из народа обладал по умолчанию.

Не стоит думать, что такое размежевание предложено советской властью и идеологами РАППА.

Николай Михайлович Карамзин, теневой родоначальник всей великой русской литературы (солнечный ее родоначальник - Пушкин, потому как гений), в 1803 году написал повесть «Чувствительный и холодный (Два характера)» - про арифметический здравый смысл и мир страстей, где описал двух друзей: человека рассудка и человека, живущего страстями. Карамзин создал алгоритм, который действует безукоризненно уже два столетия. Вся наша культура исчерпывающе описывается этим противопоставлением. Не из «Шинели» Гоголя, а вот из этого суховатого и не очень увлекательного сочинения (модель - она и есть модель) вышла вся русская литература. Плодом этого противостояния человеческих натур стали Онегин и Ленский, Штольц и Обломов, Базаров и Кирсанов, далее продолжите сами...

А то, что такая дихотомия в советское время приобрела отчетливо классовый, партийно-идеологический, репрессирующий характер, уже частные подробности культурно-исторического процесса.

Так вот Довлатов, мне кажется, единственный, кто в последней четверти ХХ века ухитрился соединить в себе, в своем герое, в своем художественном мире два полюса культуры: довлатовский герой, «отщепенец от всего» - интеллигент, обладающий той самой «мозжечковой» нравственностью.

Мне кажется, открытие Довлатова и природа его феноменального успеха связаны именно с этим.

Совсем юным, двадцатидвухлетним, из армии отцу Довлатов писал: «Я читал все повести Аксенова и Гладилина и повесть Балтера тоже читал. Мне все это не понравилось. Они все дружно взялись описывать городских мальчиков из хороших семей, начитанных и развитых, которые разыскивают свое место в жизни. Я знал десятки таких, да и сейчас продолжаю с ними встречаться. Все лагеря общего и облегченного режима забиты этими мальчиками. В книгах они получаются очень обаятельными, остроумными и нарядными. А мне кажется, что если писать о них, то нужно писать и про то, как они болеют триппером, совершают дегенеративные женитьбы, /.../ как бросают беременных своих подруг, то есть обо всех трагических развязках, к которым всегда (курсив автора. - Е. Г.) приводит безделье и затянувшийся поиск места в жизни. /.../ Григорий Мелехов по возрасту моложе, чем <эти> герои, но он по сравнению с ними прямо-таки Прометей».

Но есть и другой, не менее важный момент. То было время не только возвращенной литературы, но и расцвета новейшей отечественной литературы, со спазмами, до кровавых пузырей отрыгивавшей и застарелый официоз, и на глазах рассыпающуюся действительность, - время чернухи.

Слово мерзкое, но суть передает. Литература того времени жила и писала с накопившейся, закисляющей кровь ненавистью. В сочинениях самых камерных, вполне комнатных убивали из-за бутылки, издевались от нечего делать, вытаптывали друг другу душу для скотского своего удовольствия и демонстрировали всевозможные виды социокультурного озверения; мучительство стало естественной формой жизни.

Довлатов поразил не веселящей смесью иронии и абсурда, на каковую указывают двадцать из десяти пишущих о нем. Довлатов поразил нежностью: «подвернувшийся задник крошечного ботинка». «Я - чемпион Америки. Знаешь, по какому виду спорта? Я - чемпион Америки по любви к тебе!»

Невообразимо пошлые, одноклеточные эмигранты Лора и Фима (в другом изводе «Алик»), маникюрша и бухгалтер, с их убогим самодовольством... Кто выглядывает из-за их новехоньких занавесок, да-да, они самые - Пульхерия Ивановна и Афанасий Иванович...

В принципе перечисленного с лихвой хватило бы для объяснения феномена Довлатова, но есть и еще важные вещи.

Лучшие, самые мягкие и светлые авторы того времени жаждали справедливости. Довлатов стал говорить о милосердии. Так прямо и написал: «Есть кое-что повыше справедливости... Если более конкретно - милосердие...»

Довлатов раз и навсегда исключил из своего сознания, из своего миропонимания все социально-идеологические фетиши: попросту говоря, ответственность за все, что человек делает, писатель возложил на самого человека, на самого себя. Будь то отношение к отдельному человеку или к социуму.

Он говорил об общественной морали: «Вы пишете: «Есть только один враг - коммунизм!» Это неправда. Коммунизм не единственный враг. Есть у нас враги и помимо обветшалой коммунистической доктрины. Это наша глупость, наше безбожие, наше себялюбие и фарисейство, нетерпимость и ложь. Своекорыстие и продажность. /.../ А значит, главное для нас - победить себя. Преодолеть в себе раба и циника, труса и невежду, ханжу и карьериста».

Понимание вещей, свойственное Довлатову, могло бы стать основой нравственного воспитания, нравственного возрождения. Не стало.

Надо ли после всего сказанного приводить слова Довлатова о Чехове? Приведу на всякий случай: «Можно благоговеть перед умом Толстого. Восхищаться изяществом Пушкина. Ценить нравственные поиски Достоевского, юмор Гоголя. Однако походить хочется только на Чехова».

Гараж имени Сергея Довлатова

Валерий ВОСКОБОЙНИКОВ

Описаниям жизни Сергея Довлатова посвящено уже немало книг. В некоторых из них есть и мои воспоминания. Но об одном забавном эпизоде я рассказываю впервые.

Мечта о собственном автомобиле

Зимой в самом начале семидесятых в Ленинграде случилось невероятное событие, равное чуду: была объявлена свободная запись на автомобили «Жигули». Тысячи жителей немедленно отправились к Апраксину двору, чтобы исполнить свою мечту. Для этого надо было несколько суток отстоять в грандиозной очереди внутри Апраксина двора. И мы стояли, греясь по ночам у костров, сменяя друг друга и рассказывая легенды об этой машине. Мечту об автомобиле лелеяли миллионы граждан Страны советов, и мы чувствовали себя счастливчиками, успев записаться в ту очередь. Через пять лет мечта сбылась. Заняв кучу денег у родных и знакомых, я поставил свою оплаченную мечту на переполненную стоянку, где, по чудесному совпадению, сторожем был мой армейский сослуживец художник-модернист Андрей Барков. В ту полную абсурдов эпоху сторож автомобильной стоянки тоже был человеком могущественным. Он помог мне даже получить место для индивидуального гаража.

Мечта о гараже

Но могущество моих знакомых не распространялось на приобретение самого гаража. Недели три я уныло слонялся по разным инстанциям, всюду получая отказ. Гараж под названием «Ижорский», собирающийся из металлических деталей, казался недосягаемым. И тут случилось еще одно чудо: из состояния отчаяния меня вывел звонок основоположника ленинградского джаза друга нашей семьи Иосифа Владимировича Вайнштейна. Знаменитый музыкант, он был соседом по нарам в ГУЛАГе с моим отцом-профессором. «Валерушка, - сказал он, - что же ты меня забываешь? Тебе ведь нужен гараж? Поезжай завтра в строительный магазин (он назвал адрес), спроси Георгия, скажи, что от меня, и он все тебе сделает. Никаких приплат не надо». Через неделю металлические части моего гаража, т. е. будущие стены, крыша и двери, были свалены в сугроб на выделенном для них месте. Чтобы на эту кучу металла не посягнули посторонние, ее требовалось немедленно превратить в изделие, соответствующее замыслу конструктора. Для этого моих не слишком умелых рук было недостаточно. Тут-то я и подумал про Сергея Довлатова.

Наше знакомство

С Довлатовым я познакомился в июне 1967 года в доме талантливой поэтессы Татьяны Галушко. С тех пор он не раз бывал у меня дома, а я - дома у него. Могучий гигант, идя по улице, он обращал на себя внимание всех прохожих, особенно - женщин. Очень скоро он вошел в круг молодых, но уже известных прозаиков. Его рассказы мы пересказывали друг другу, однако публиковать их не желал ни один журнал. Он уехал в Эстонию, и там его дела быстро наладились: он стал корреспондентом главной республиканской газеты, книга его лежала уже в типографии. Но вдруг все сорвалось: КГБ во время обыска у компании националистов обнаружило его рассказы и на всякий случай приказало рассыпать набор книги, а его самого - уволить. Он вернулся в Ленинград в отчаянном состоянии: без работы, без денег, без надежды на публикации. А я работал тогда в детском журнале «Костер», заведовал отделом литературы, моя сотрудница уходила в декрет, и я решил немедленно спасать его от беды. Так он, не имеющий прежде никакого отношения к литературе для детей, стал работать в детском журнале. Он оказался прекрасным работником и, видимо, в знак благодарности время от времени повторял: «Если тебе понадобится поднять и перенести что-то тяжелое, сразу зови меня».

Подвиг Сергея Довлатова

Но и двоих для сбора гаража недостаточно. И тут случилось новое чудо. Из Владивостока прилетел в командировку мой брат Григорий - тогда молодой специалист - морской биолог, а сейчас - известный профессор, автор многих научных трудов. Он привел с собой двух людей: героя обороны острова Даманский Александра Ядыкина и Анатолия Дроздова - тоже молодого специалиста, а нынче - знаменитого морского биолога. Эта компания будущих знаменитостей и взялась впервые в жизни за сборку гаража. К началу ранних февральских сумерек задняя и боковые стены, а также крыша были собраны и поставлены на места. Мы уже считали работу почти законченной, но вдруг выяснили, что перепутали левую и правую стены. Чтобы поменять их местами, надо было все разобрать и собрать заново. Только тогда передняя стена с дверью встала бы на место.

«Все не так! - сказал вдруг Довлатов. - Я буду держать крышу, а вы - меняйте стены». Он встал во весь рост, вытянул вверх руки и слегка приподнял все сооружение. Такой муж-

ской мощи мы и представить себе не могли! Это был настоящий подвиг могучей силы. Те двадцать минут, когда мы отделяли стены от металлической крыши, Довлатов, как мифический атлант, держал ее над нашими головами. Прошло много лет, но этот эпизод все участники действа вспоминают до сих пор. Потом был товарищеский ужин у меня дома, и никто из нас не догадывался, что сидим мы с будущим всемирно знаменитым писателем.

Чтобы снять невольный пафос, скажу лишь, что история эта имела анекдотическое продолжение. Через неделю мне в «Костер» позвонила мама Сергея, Нора Сергеевна. «Валерушка, - сказала она, - мне неловко об этом говорить, вы ведь все-таки Сережин начальник, но зачем же вы строите гараж по ночам, неужели вам дней не хватает!» А гараж тот стоит на прежнем месте в районе парка «Сосновка», правда, у него давно уже другие владельцы, которые зовут его гаражом имени Сергея Довлатова.

Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 161 (5778) от 01.09.2016.