Плач по Конармии и земле
22 и 23 января на Новой сцене Александринского театра показали спектакль «Конармия», поставленный режиссером Максимом Диденко со студентами мастерской Дмитрия Брусникина в Школе-студии МХАТ. Зрители увидели и балет, и мюзикл, и драму – в общем, яркий пример того, что сейчас называют «синтезом искусств». Кроме того, режиссер ставит на Новой сцене Александринского театра сценическую версию фильма «Земля» (1930). Премьера состоится весной. С Максимом ДИДЕНКО побеседовала наш корреспондент.
ФОТО предоставлено пресс-службой Новой сцены Александринского театра
– Как появилась ваша странная «Конармия», в которой проза Исаака Бабеля превратилась в мелодичные песни?
– Я давно лелеял мечту воплотить прозу Бабеля на сцене. Когда Дмитрий Брусникин предложил мне что-нибудь поставить на его курсе при Школе-студии МХАТ, я в свою очередь сразу предложил «Конармию» Бабеля. Идея понравилась, мы получили грант от департамента культуры Москвы. Для начала поехали в Комарово, в Дом отдыха творческих работников, где десять дней репетировали. С нами поехал композитор Иван Кушнир, да и сами артисты много предлагали в разных жанрах. Старушки, которые с нами жили, были в шоке. Надо сказать, я сам был в шоке от этих идей. Очень сложно было переделать прозаический текст в песни, но как-то удалось. Некоторые называют это мюзиклом, другие – саунд-драмой. Я сам назвал «Конармию» балетом-ораторией. Дмитрий Брусникин сказал, что это «плач» – по аналогии с народной песенной формой.
– Теперь поговорим о «Земле». В чем сегодня актуальность этого шедевра отечественного немого кино?
– В последнее время меня волнует тема Родины, земли, на которой я родился, а если точнее, тема владения землей, одна из самых болезненных в мировой истории. Я поставил вопрос шире: кому принадлежит земля? Мы боремся за землю и думаем, что можем ею обладать, но на самом деле земля – это то, что нас родит и во что мы уходим. Земля прекрасно обойдется без нас. Иллюзия обладания опасна. Вместо того чтобы без конца делить землю, лучше заняться выращиванием здоровой пищи, благоустройством домов, чистотой улиц, лечением больных и воспитанием детей. Это гораздо важнее, чем решать вопросы владения.
Фильм Александра Довженко я видел в детстве и за основу своего художественного высказывания взял только структуру, «скелет» фильма, но прежде всего меня интересуют сегодняшние смыслы. Я сам еще не знаю, кто будет героем, а кто – антигероем. Потому что непонятно, к какому классу отнести сегодняшнего героя. На чью сторону вы встанете, тот и будет для вас героем. Наше совместное путешествие будет совершено в поисках героя, а фильм Довженко станет картой этого путешествия. Но надо понимать, что это очень старая карта – сегодня ландшафт существенно изменился.
– Какой же у зрителя будет выбор?
– Все будет происходить на условной спортивной площадке. Две команды, которых я для себя разделил на «западников» и «славянофилов». Сейчас сильно обострилось это противостояние. Меня оно тревожит, потому что я как отец двоих детей хочу, чтобы они выросли в здоровой стране, где можно находить общий язык без драки, посредством диалога.
– После того как в 2013 году Кирилл Серебренников поставил спектакль «Идиоты» по мотивам фильма Ларса фон Триера, в театре появилась своеобразная тенденция переносить на сцену сюжеты кинофильмов.
– Мне кажется, это новый, самый действенный и интересный способ взаимодействия кино и театра. Что касается моего спектакля, мне было важно соприкоснуться с опытом поколений. По моему мнению, в нашем обществе произошла катастрофа – в 1990-е годы память поколений стерлась. И моя задача – вернуть память поколений. И с точки зрения изобразительного ряда мы перенесли все в 1990-е. В большей степени это танцевальный спектакль, не уверен, что нам понадобится текст. Я планирую использовать эстетику ток-шоу. Перед спектаклем будут бесплатные показы фильма, хочется привлечь внимание к произведению Довженко.
– Максим, кажется, в творчестве для вас нет преград: вы ставили мюзиклы, балеты, цирковое шоу, драматические спектакли, авангардные перформансы в камерных пространствах и на сценах государственных театров.
– Я воспитывался в атмосфере постоянных творческих экспериментов. Моя бабушка Любовь Ермолаева – театральный режиссер – основала в Омске, откуда я родом, свой театр поэзии. А мой дядя – тоже режиссер – занимался пантомимой, клоунадой, театром движения... Я поступил в петербургскую театральную академию на курс Григория Козлова, который в ту пору был авангардистом, едва ли не самым смелым из театральных режиссеров. Он занимался театральным сочинительством, и мы бесконечно сочиняли, сочиняли, сочиняли... Я достаточно долго работал актером. Переход от актерской профессии в режиссуру был сложный.
Все явления, о которых я говорю, все эти эксперименты на стыке жанров – альтернативная волна, представители которой тогда с государственными театрами не взаимодействовали.
– Сейчас эти два параллельных вектора объединились.
– Это здорово. Но все равно сохраняется конфликт разных взглядов на театр. Происходит довольно болезненный процесс поиска компромисса. Но в результате рождается что-то новое, и это радует. Я вижу, что есть новое поколение талантливых артистов, режиссеров...
– По вашему мнению, какие задачи стоят перед современным театром?
– Я убежден, что это важный общественный институт, который способствует внутреннему преображению человека. В чем-то функция театра терапевтическая. Лицедейство сродни служению. У меня есть ощущение, что наше общество в большинстве своем ленивое. Моя задача – его взбудоражить.
Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 011 (5384) от 26.01.2015.
Комментарии