Осенний крик ворона
IX Международный Александринский театральный фестиваль открылся премьерой – сказку Карло Гоцци «Ворон» на основной сцене театра поставил Николай Рощин.
Актеры в этом спектакле действуют под масками, одинаковыми для всех персонажей. На этом снимке под маской – Дженнаро (Тихон Жизневский).
ФОТО предоставлено пресс-службой Александринского театра
Спектакль идеально вписан в зеркало сцены, а лучшего начала для торжественного открытия фестиваля и пожелать нельзя: в ложе справа появляется высокопоставленная итальянская гостья с приветственной речью. Своим присутствием премьеру почтила прекрасная синьора, прямой потомок и наследница графа Карло Гоцци, президент фонда его имени, глава секции изучения фьябологии Академии Граннелески (пьесы Гоцци именуются «фьябами») и полномочный посол Общества любителей венецианского карнавала...
На самом деле титулы не имеют ни малейшего значения, потому что публику попросту дурачат. Дивное златокудрое создание вдохновенно тараторит по-итальянски, и, будь у молодой актрисы Алисы Горшковой чуть больше опыта, иллюзия «визита дамы» продержалась бы подольше. Но Самозванка успеет еще привлечь к себе внимание – особенно в тот роковой момент, когда волшебная сила примется вращать вопящую девицу в ложе вверх тормашками. Бывшей императорской сцене на самом деле очень идут подобные шалости.
Но если раззадоренная публика ожидала увидеть в спектакле Николая Рощина какое-то особенно злонамеренное «глумление над классикой», то была жестоко разочарована. Никаких волюнтаристских переписываний сюжета, никаких коварных режиссерских интерпретаций, никакого сомнительного «осовременивания» и даже – вот уж, казалось бы, форменная невинность – никакого откровенного бреда, который так легко выдать за полет необузданной фантазии. Совсем напротив – тщательное, даже скрупулезное воспроизведение сюжета. Пристальное внимание к тексту, трогательный буквализм в деталях, сосредоточенность на особенностях авторской поэтики, бережное очищение классического наследия от навязанных ему позднейших штампов. Мечта ретрограда, словом.
Лишь один нюанс: надо понимать, к какому именно результату приводит подобная похвальная режиссерская последовательность. И если кому-то из зрителей покажется, что «Ворон» Рощина – образчик того самого актуального искусства, от которого он так хотел укрыться среди бархатных лож Александринки, то он будет прав. Это известный закон: чем последовательнее архаизм – тем радикальнее новаторство.
Пересказать сюжет «Ворона», ни разу не сбившись и не потеряв внимания слушателей, практически невозможно – Карло Гоцци взял за основу сказку ныне хорошо известного российской публике (благодаря фильму Гарроне «Страшные сказки», который сейчас демонстрируется в кинотеатрах) Джамбаттисты Базиле, навел на нее еще и собственные поэтические чары, и в итоге получилось нечто запредельно прихотливое.
Принц королевства Фраттомброза Дженнаро похитил дочь могущественного волшебника Норандо дамасскую принцессу Армиллу. Совершил он этот неблаговидный поступок в сугубо медицинских целях: брат Дженнаро король Фраттомброзы Миллон смертельно болен, и спасти его, согласно пророчеству, может лишь красавица, в чьей внешности сказочным образом сочетается белое, черное и алое. А страдать король начал оттого, что как-то раз на охоте убил ворона, который был хитрым способом посвящен некоему людоеду. Людоед расстроился и проклял короля Миллона. Поэтому Дженнаро, поклявшийся спасти брата, везет к нему похищенную Армиллу. Но по пути – о, злой рок! – успевает присмотреть еще пару симпатичных заграничных подарочков: дивного сокола и совершенно сногсшибательного коня.
Все это хозяйство он грузит на корабль, чтобы отплыть в эту свою Фраттомброзу. Но помимо бури, морского чудовища и прочих мелких несчастий Дженнаро видит вещий сон: ему является призрак, который сулит Миллону верную смерть, как только тот насладится полученными дарами. А предупредить брата принцу Дженнаро никак нельзя, поскольку, стоит ему даже прозрачно на что-нибудь намекнуть, как он тут же превратится в камень.
Дальнейшие события столь же сложны, затейливы и фантастичны: там и приключения, и превращения, и убийства, и трагическое недопонимание, и кризис доверия, и удивительные подвиги самопожертвования. Если этот и подобные сюжеты средневековые итальянские бабушки на протяжении поколений рассказывали своим внукам, то тем ничего не оставалось делать, как только вырасти титанами Возрождения.
Николай Рощин в этом спектакле изобретателен, терпелив и остроумен. Все сказочные перипетии изложены четко и внятно, а для того чтобы публика не запуталась, к примеру, рассказ об охоте на ворона сопровождается иллюстрациями: на экране возникают анимированные рисунки, похожие на творчество кровожадных школяров на задней парте. Эта лукавая наивность на самом деле дорогого стоит.
Проницательно отказавшись от попыток сыграть сказку Гоцци, используя доставшиеся нынешнему веку штампы комедии дель арте, режиссер оставляет от поэтики фьябы самую основу: здесь не действуют принципы жизнеподобия, здесь нет места плебейской комедии характеров и социальной проблематике, столь любимой другим венецианцем соперником Гоцци – Карло Гольдони. Здесь нет понятия о «чрезмерности» (страсти не могут быть «преувеличенными», ибо они изначально чудовищны) – поэтому актеры могут декламировать без стеснения, выразительно и во весь голос.
В этих фантастических событиях, как и в этих сказочных чувствах и страстях, нет ничего обывательского, «слишком человеческого» – поэтому бытовые манеры и интонации столь же запретны, как и модная ныне вульгарная театральная истерия. Только пластические этюды и старый добрый пафос – ежеминутно переворачиваемый и снижаемый трагикомическим отстранением: мы верим в великанов и людей, способных думать и чувствовать, как великаны, и смеемся над своей верой.
Это тонкая старинная техника – и актеры Александринки делают все возможное, чтобы освоить не только пафос, но и иронию. Молодые актеры Тихон Жизневский – Дженнаро и Александр Поламишев – Миллон – в этом спектакле вышли на новый уровень.
Без масок в таком деле не обойтись. Но это не маски комедии дель арте – это авторские маски, странные, почти одинаковые у всех персонажей, как и фальшивые золотые кудри, к ним прилагающиеся. Это лишенные индивидуальных черт маски фантастического хора – не случайно во многом похожие на маски хора античного. Только Виктор Смирнов – Норандо – не носит маску, всего лишь темные очки: он и так великий трагик, его некуда «укрупнять».
Сказочный хор состоит из «министров» (маски и черные деловые костюмы) – Александринской сцене, начиная с «Ревизора», обычно бесподобно удаются истории про чиновников, будь то гротескные куклы, живые мертвецы, злодеи или сказочные комедианты. Главный из министров – Панталона (в выдающемся исполнении наконец-то нашедшей своего режиссера Елены Немзер) – камертон спектакля.
«Ворон» – игра на конструкции и одновременно игра в конструктивизм. Высоченная замковая башня на сцене (на вершине – оркестр и волшебник-дирижер) менее элегантна, чем Эйфелева, но также не скрывает деталей своего устройства. Корабль, клетки животных, чудовище, дракон (здоровенная тумба с лестницами-крыльями и огромными зубами) – все сделано с той суровой простотой и щеголеватой грубостью, театральности в которых куда больше, чем в любых кисейных оборках. Как и в сцене, где шокированной публике демонстрируют руины стойла, взорванного вместе с дивным конем – реки крови, оторванная голова лошади и так далее. Картина, достойная гран-гиньоля.
В итоге два с лишним часа спектакля, не имеющего никакого отношения к так называемым проблемам сегодняшнего дня, напротив, погрузившего публику в реальность, невообразимо далекую от привычного мира, зал неотрывно следит за странными приключениями причудливых существ, без устали декламирующих стихи в вызывающе старомодной манере. А это значит, что, как бы фантастически это ни звучало, но современному Петербургу оказана большая честь – служить очередным местом бесконечного поединка Гоцци и Гольдони.
Если вспомнить, что Гольдони к тому же потерпел идеологическое поражение на собственной территории в спектакле БДТ Zholdak dreams, можно сказать, что команда Гоцци ведет по очкам. А театральный Петербург и впрямь заслуживает титула «Северной Венеции».
Если этот и подобные сюжеты
средневековые итальянские бабушки
на протяжении поколений рассказывали своим внукам,
то тем ничего не оставалось делать,
как только вырасти титанами Возрождения.
Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 178 (5551) от 24.09.2015.
Комментарии