Зинаида Арсеньева

Культура 27 апреля 2017

Могучий гул в шелесте страниц

В Музее Анны Ахматовой представили книгу «Золотая клинопись фонарей в Фонтанке». Она написана старшим научным сотрудником музея Татьяной Поздняковой и директором Ниной Поповой.

Петр Нерадовский. Портрет Владимира Шилейко из фондов Музея Анны Ахматовой в Фонтанном доме. 1922. ФОТО Игоря ЛЮБИМОВА

В книге - сплетения судеб Анны Ахматовой и Владимира Шилейко, самого странного из всех ее мужей, выдающегося востоковеда, поэта, переводчика, знавшего, по одной версии, 40 языков, по другой - 62. А также сплетения времен: далекого прошлого, теряющегося в глубине даже не веков - тысячелетий, и двадцатого столетия, Ассирии и России. И еще - таинственные связи между эпосом «Гильгамеш», который перевел Владимир Шилейко, и стихами Ахматовой, ее «Поэмой без героя», пьесой «Энума элиш. Пролог, или Сон во сне».

Началась презентация с прогулки по старинному саду Фонтанного дома, еще не очнувшемуся после зимней летаргии. Мы собрались у северного флигеля Шереметевского дворца, где Ахматова и Шилейко прожили с 1917-го по 1920 год. Татьяна Сергеевна Позднякова показала нам окна мрачной сырой комнаты, которую они делили друг с другом. Жили очень бедно. «На двоих - одна шинель и одна папироса», - вспоминала позже Ахматова это странное и страшное время. Владимир Казимирович ночи напролет разбирал покрытые клинописью шумерские глиняные таблички, которые лежали у них в вазочке на столе, как печенье. Настоящего печенья в обескровленном революцией Петрограде было не сыскать. Впрочем, Владимир Шилейко вряд ли замечал это. Он был кофеманом, этот напиток нередко заменял ему завтрак, обед и ужин. Свое жилище они называли «Шумерийской кофейней».

Сложнее было не замечать то, что происходило вокруг, когда расстреливали прямо на улицах. Как можно было защититься от ужаса, не сойти с ума? Только бегством в заповедное пространство культуры. Ахматова жила с Шилейко, будто проходила послушание в монастыре. Она целыми днями записывала тексты, созданные 46 веков назад, которые он диктовал ей, расшифровывая клинопись прямо «с листа». Так рождался перевод древнего эпоса «Гильгамеш».

«Ахматова и Гильгамеш, Ахматова и аккадская культура - 26 веков до нашей эры... Но, оказывается, это очень важно для того, чтобы понять, какого масштаба перед нами поэт и личность, как она противостояла превращению людей в зараженную идеологическими лозунгами массу, - рассказала Нина Попова. - Мы хотели проследить, как аукнулось в творчестве Ахматовой это погружение в ассиро-вавилонскую глубину, как отразилась это в ее творчестве тридцатых и шестидесятых годов, особенно в драме «Энума элиш. Пролог, или Сон во сне».

Среди табличек было много древних магических заклинаний. В частности, магические формулы, с помощью которых можно было вызвать мертвых. Погребальным ритуалам, сложившимся еще в древности, всегда уделялось большое внимание. Считалось, что души непогребенных и неоплаканных мертвецов не могут обрести покой. В стихах Ахматовой отразились эти заклинания, она вызывала тени Николая Гумилева и Бориса Пильняка, дорогих ей людей, которые стали жертвами революции и не обрели даже могил, чтобы провести над ними символический ритуал, оплакать и восстановить складывающийся в течение тысячелетий порядок вещей. О мертвых, неоплаканных, которых невозможно вернуть, - «Новогодняя баллада», написанная Ахматовой в 1923 году.

Заключительная глава книги посвящена загадочной драме «Энума элиш», написанной Ахматовой в Ташкенте в эвакуации, а затем сожженной. Описанные в ней события происходят в пространстве Фонтанного дома, который был для Ахматовой отчасти «Элизиумом теней».

«Когда мы говорим о пьесе «Энума элиш», мы, конечно, не исчерпываем ее только обращением к ассиро-вавилонскому эпосу. У этой пьесы миллион разных комментариев: здесь можно говорить и о быте, именно быте Ахматовой, и о боярыне Морозовой, из жития которой она тоже берет материал, и о Жанне д,Арк... Мы не знаем последовательности текста «Энума элиш», мы не знаем композиции, а может, и не нужно было этой композиции Ахматовой... Эта пьеса во многом предвосхищает и Беккета, и Ионеско, и Кафку», - считает Татьяна Позднякова. По ее словам, в пьесе можно найти и параллели с романом Булгакова «Мастер и Маргарита», в котором тоже сочетаются несколько планов - бытовой, сатирический и мистический. В пьесе Ахматовой есть эвакуированные в Ташкент писатели с портфелями, откуда торчат выданные пайки - селедочные головы и хвосты, висящий на мухе портрет Сталина, орел Федя, записывающий тексты под диктовку героини.

Первая часть книги называется «Шумерийская кофейня», а вторая «Могучий гул в тихом шелесте страниц» - это строчка из стихотворения Шилейко.

Это о том, что Бог сохраняет все, как написано по-латыни на фронтоне Шереметевского дворца, рукописи не горят, а «царственное слово» оказывается долговечнее, чем сталь и мрамор.