Михаил Пиотровский. В Петербурге музейные пространства наполнены особым смыслом
Произошло важное событие — отреставрирован Китайский дворец в Ораниенбауме. Замечательная, блестящая реставрация пространства, которое сохранилось нетронутым. Дворец работает летом, в дни, когда нет дождя. Представляю, сколько будет протестов: почему я не могу войти, если приехал? В Китайский дворец нельзя войти в плохую погоду потому, что его надо сохранять. Там не просто красивые вещи. Интерьеры в китайском стиле, еще и русский взгляд на традиции и искусство Китая. Сегодня тем, кто живет в этой стране, он может показаться странным. Апроприация искусства и традиций.
В Петербурге музейные пространства наполнены особым смыслом. Даже в Лувре стены уже ничего не говорят. Они говорят во дворцах Эрмитажа и Русского музея, в Музее связи, который находится в доме русского масона Александра Безбородко, в Петропавловской крепости… Такое возможно только в нашем городе.
Люди должны это понимать и воспринимать. Не всегда это происходит, нужен некий опыт.
Большие просветы в Эрмитаже — особое пространство, даже без картин. Верхний свет, интерьеры… Есть теория «белого куба», с которой мы всегда боролись. Якобы для показа искусства нужен белый куб. У нас другой подход. Интерьеры играют важную роль. В зале Леонардо все кругом разукрашено. Хорошо или плохо, что Леонардо показан в интерьерах, созданных не для него? В шикарном интерьере Запасной половины Зимнего дворца картины Леонардо вместе с картинами его школы прекрасно играют. В зале произошли изменения, картины встали у стены, он иначе заполняется посетителями. Люди сидят на скамейках, отдыхают, глядя на картины Леонардо.
В музейный интерьер входят и рамы. Кто‑то пишет в соцсетях, что пришел смотреть картины, а не рамы. Рама — часть картины и музейного интерьера. Человек должен это понимать.
Кроме интерьеров во дворце есть стены, которые многое помнят. Недалеко от зала Леонардо расположен зал, где Николай I допрашивал декабристов, дальше кабинет, где арестовывали Временное правительство… Люди, которые приходят в музей, должны это чувствовать.
В пространстве Эрмитажа — в театре, в парадных залах звучит музыка. Недавно я открывал концерт оркестра Курентзиса. Напомнил публике, что она сидит в Гербовом зале, где наверху все гербы Российской империи, а рядом два исторических трона. Тут же, в Гербовом зале, место, куда упал последний снаряд во время войны, рядом Военная галерея… Наши музейные пространства уникальны.
Люди часто жалуются на запутанную навигацию по Эрмитажу. Это часть атмосферы музея. Не заблудишься, если ориентироваться по окнам. Окна тоже часть атмосферы, в них смотрят, по ним ориентируются, из них льется свет.
Залы позволяют играть с разной атмосферой. Сам по себе замечательный Николаевский зал играет с выставками. Сейчас там идет выставка «Франс Снейдерс и фламандский натюрморт XVII века». Зал создает атмосферу Антверпена. У нас была мощная выставка «Ансельм Кифер — Велимиру Хлебникову. Судьбы народов», посвященная революции и штурму Зимнего. Она «закрывала» зал, но он все равно с ней играл. В этом зале мы показывали Рембрандта, он здесь блестяще смотрелся. Здесь же показывали Матисса, который оказался маленьким для такого зала. Это игра для людей, которые приходят в музей, и для тех, кто здесь работает.
Третий этаж Зимнего дворца всегда был местом для гурманов. Когда‑то там были картины импрессионистов и постимпрессионистов. Туда ходили те, кто интересуется новым искусством. Теперь в этих залах меняющиеся выставки графики. Они для тех, кто не спешит, умеет рассматривать графику и гравюры. Запасная галерея западной живописи интересна людям, которые не раз посмотрели все остальное. Дальше экспозиции Японии, Китая, требующие от зрителей определенной подготовки.
Когда что‑то уходит, остается Память места. Сейчас уже многие забыли, что зал Матисса был на третьем этаже Зимнего дворца. Несколько лет мы играли тем, что помещали туда современные вещи. Люди помнили, что там висел Матисс. Создавался особый дизайн впечатлений.
В Концертном зале много десятилетий стояла рака Александра Невского. Она преобразила зал. Так торжественно она нигде стоять не будет, даже в большом Троицком соборе. Сейчас раки в Концертом зале нет. Но мы оставили экспозицию, посвященную Александру Невскому. Там будут виртуальные копии гробницы и ковчега. Все для того, чтобы Память места сохранялась.
Музей хранит то, что, казалось бы, сохранить трудно. Крест на эрмитажной церкви был всегда, его не снимали. Возможно, потому, что рядом на Александровской колонне крест, который снять невозможно.
В Главном штабе сохраняется историческая атмосфера министерств: коридоры, идущие подряд кабинеты… Там есть кабинет и квартира Нессельроде, кабинет Горчакова. Надо напоминать, что в этом здании работал Пушкин, здесь церковь Александра Невского, посвященная памяти императора Александра I и его верного сподвижника Аракчеева. У музейного пространства много смыслов.
Мы сохраняем атмосферу имперской бюрократии. Но в историческое пространство во время реставрации внедрились большие перекрытые дворы, которые соревнуются с залами Нового Эрмитажа и Зимнего дворца. В них прекрасный верхний свет, громадные двери и стены-трансформеры, которые до сих пор еще не вполне освоены сотрудниками музея. Посетители постепенно привыкают к тому, что в Главном штабе интерьеры исторические и одновременно просторные. По ним удобно ходить, больше воздуха и света. На четвертом этаже в залах импрессионистов и постимпрессионистов нет люстр, но четыре уровня освещения. Те, кто приходит часто, замечают, что изменилась и экспозиция. Она построена интереснее. Соединив коллекции Щукина, Морозова и несколько немецких коллекций, музей создал пространство, которое напоминает, что рядом с импрессионистами был и Парижский салон, который сейчас тоже в моде.
Главный штаб — пространство, созданное музеем. Пример, как музеи осваивают исторические здания и живут в них.
Еще один пример освоения — Биржа. Мы завершили основные реставрационные работы. Здание уже не рушится. Начинается новый этап реставрации, на который нужны деньги. Строительными работами будет заниматься Министерство культуры. Мы готовим музеефикацию. Что делать с этим пространством?
Место непростое. Здание на Стрелке Васильевского острова Кваренги не достроил. Его построил Тома де Томон. Напомню, Биржа — один из немногих архитектурных шедевров нашего города. Не ансамбль, которыми мы гордимся, а шедевр сам по себе. Это блестящее сооружение в духе античного греческого храма. В нем торговали сначала пенькой, потом ценными бумагами, затем здесь размещались модели кораблей. Музей возвращает зданию дух храма. В этом смысл освоения этого пространства. Громадный центральный зал, куда многие в детстве ходили смотреть модели кораблей, теперь воспринимается как церемониальный, посвященный русской военной славе. Его украсят батальные картины, знамена. Здесь можно будет проводить торжественные церемонии, в частности, вручения наград. В экспозиции будут залы наград и залы гвардии, которые переедут в Биржу из Главного штаба. В них можно будет вспомнить всю русскую военную историю, увидеть шляпу Петра, простреленную в Полтаве, шпагу Наполеона… Главными станут геральдические залы. Геральдика — государственная символика, имеющая огромное значение сегодня. Пространство памятника наполнится духом и символами русской истории.
Центр «Эрмитаж-Амстердам» располагался в историческом здании Амстердама. Мы его освоили, в течение двадцати лет он функционировал. Память об Эрмитаже там будет всегда. Случилось то, что случилось. Нидерланды стали страной нам недружественной, отношения прерваны. Достаточно долго центр сохранял название. Теперь он называется H’Art Museum. Первое, что там показали, — большая выставка Кандинского. Заголовок в «Нью-Йорк таймс» — «Кандинский порвал свои связи с Россией. Так сделал этот музей». А директор музея Аннабель Бирни сказала, что разрыв с Эрмитажем связан с политикой и экономикой, но не с русским искусством. Не оно стало причиной заморозки отношений. Русское искусство там продолжают показывать, но не из наших коллекций. Кандинский — часть культуры мировой.
В то же время в Эрмитаже на выставке «Франс Снейдерс и фламандский натюрморт XVII века» мы показываем фламандское искусство из русских музеев. Блеск фламандского искусства — тоже часть мировой культуры. Парный сюжет о музейных пространствах. Может быть, это способ, как жить в нынешней ситуации.
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 115 (7691) от 26.06.2024 под заголовком «Память места не исчезает».
Комментарии