Нас ждет долгая оборона
Фото АВТОРА
Гость редакции - инфекционист, доктор медицинских наук Юрий Мазинг.
Может ли человек в конце концов стать победителем в борьбе с опасными для него инфекциями или эта борьба – лишь форма так называемой коэволюции макро- и микромира: мы меняем сообщества вирусов и бактерий, а они меняют нас? История с полной победой человека над оспой, которой теперь в природе нет (ее вирус хранится только в научных лабораториях), вроде бы дает нам надежду...
«Эта история – абсолютная случайность: оспа человека – единственный из известных нам вирусов, который циркулировал только среди людей, не затрагивая никаких животных. И поэтому удалось его уничтожить. Другое дело, что многие инфекции – полиомиелит, чуму, холеру – мы научились держать под контролем, но одолеть их, полностью ликвидировав, навряд ли получится. К тому же на такое сражение, как показывает опыт человечества, уходят не годы и даже не десятилетия, а зачастую сотни лет», – утверждает наш собеседник. Юрий Андреевич Мазинг в Институте экспериментальной медицины (ИЭМ) заведует отделом научно-исторического наследия.
– Выходит, человек должен просто научиться «сожительствовать» с опасными для него бактериями и вирусами? Как-то плохо это у нас получается...
– Ну если мы говорим о коэволюции, то зафиксировать некие результаты этого процесса можно спустя как минимум тысячу лет, а, скажем, такие науки, как эпидемиология или микробиология, возникли лишь сто лет назад. Слишком мало времени прошло, чтобы делать глубокие научные заключения о характере эволюционных изменений той или иной инфекции.
Но можно точно сказать, что человек, как показывает опыт, во время эпидемии ведет себя всегда одинаково – что сегодня, что двести лет назад. Когда в 30-е годы XIX столетия в Петербурге разразилась холера, бунты начались после объявления правительством карантина: нас дурят! – кричали бунтари.
В начале прошлого века бунты сопровождали все противочумные экспедиции в Поволжье, где располагался природный очаг чумы. А против созданного ИЭМом «Чумного форта», где производили сыворотки против многих инфекционных заболеваний, постоянно выступали газеты, утверждающие, что таким образом институт ведет целенаправленную работу по уничтожению русского народа.
– Причина – в страхе перед непонятным?
– Конечно, испуг приводит к отрицанию и бунту, в общем, типичному проявлению защитной реакции: где этот ваш микроб? Мы его не видим! Кстати, именно боязнь бунтов во время эпидемии «испанки» сто лет назад привела к тому, что информацию о распространении заболевания правительства многих стран, и прежде всего их военная цензура, просто скрывали, поскольку шла Первая мировая война.
– Это известный факт: эпидемия и получила название «испанки», поскольку только нейтральная Испания первой из европейских стран публично объявила о ней в мае 1918 года.
– По данным, которые мы имеем сегодня, тогда за два года эпидемии в мире были заражены более полумиллиарда человек (в то время это около 30% населения планеты). Тем не менее объявлялось, что недуг не связан с инфекцией, передающейся от человека к человеку, а вызывается голодом и тем, что солдаты месяцами живут в холодных окопах. Кстати, этой версии придерживались практически до конца прошлого века.
– Когда же стало известно, что «виновником» точно был вирус?
– На это потребовалось почти полстолетия. Еще в 1950-е американский ученый Йохан Халтин пытался идентифицировать инфекцию в трупах жертв пандемии, захороненных в вечной мерзлоте на Аляске (там в одном из городков во время пандемии погибли 72 из 80 жителей), но не смог обнаружить целые вирусные частицы. Лишь в 1997 году в журнале Science он прочел статью другого американского ученого, Джеффри Таубенбергера, о новом способе извлечения генетической информации вирусов из тканей умерших.
Халтин снова получил разрешение на эксгумацию жертв «испанки», отправился на Аляску один, киркой копал замерзшую землю и на этот раз обнаружил полностью сохранившиеся останки женщины. Ученый герметично упаковал ее легкие и по почте отправил Таубенбергеру, который работал в Институте молекулярной патологии армии США.
Этот образец позволил американским ученым сначала типировать грипп H1N1, а в октябре 2002 года воссоздать и генную структуру вируса. Еще пять лет спустя уже японский ученый Кобаса с соавторами сделал публикацию, что инфицированные этим вирусом обезьяны демонстрировали классические симптомы пандемии 1918 года и умирали в результате цитокинового шторма.
– С которым мы так и не научились справляться по сей день...
– Ну я бы так не говорил – нам сегодня понятны многие механизмы развития данного осложнения. Правда, патогенез вируса, вызвавшего нынешнюю пандемию, до конца не ясен.
– То есть мы не можем предсказать, какие именно осложнения инфекция вызовет (и вызовет ли вообще) у конкретного человека?
– Сейчас активно обсуждается, откуда вирус появился – из природного очага или из лаборатории ученых? Это, возможно, животрепещущий вопрос, но не суть принципиальный. Ведь до сих пор никто не знает, откуда взялась, например, лихорадка Эбола, но это никого особо и не интересует, поскольку данный вирус редко преодолевает границы Африканского континента.
Те же самые споры – о путях заражения SARS-Cov-2. И в них звучит больше гипотез, нежели ссылок на серьезные научные исследования. Хорошо, согласимся с тем, что вирус распространяется воздушно-капельным путем и через грязные руки. Но сколько частиц SARS-Cov-2 должно попасть в организм, чтобы его инфицировать? Неизвестно. Потому-то врачам в красных зонах и приходится носить специальные костюмы. К тому же вирус там в активной форме и находится везде, зачастую в воздухе внутри капель влаги, что особенно опасно.
Дальше. Важно понять, какие ткани он поражает в первую очередь. Тут опять пока лишь предположения. Легкие? Но мы сейчас уже знаем, что он разрушает и эндотелий кишечника, и ткани головного мозга.
А как организм реагирует на вторжение в него вируса? Он старается купировать инфекцию? Или возникают некие токсические субстанции от взаимодействия вируса и клетки человека, которые и поражают организм?
Наконец, еще один вопрос, пока остающийся без ответа: как влияет коронавирус на иммунную систему? Он ее подавляет? И гибель наступает непосредственно от вируса или от осложнений? Вот при СПИДе – мы теперь понимаем – от осложнений.
– Вопросы, вопросы... Когда же получим ответы?
– Ну патогенез той же палочки Коха, являющейся причиной развития туберкулеза, стал полностью ясным лишь спустя сто лет после ее открытия.
– Однако слова «эпидемия туберкулеза» и по сей день не исчезли из лексикона человечества.
– Верно. Со временем мы поняли, что вселенная микромира столь же бесконечна, как и космическая. Даже если взглянуть на наш собственный «внутренний» мир: если с большинством бактерий мы худо-бедно разобрались, то чем заняты в нашем организме вирусы, которых куда больше, – понимаем плохо. Согласно одной гипотезе, с их помощью клетки обмениваются генетической информацией, согласно другой – как раз вирусы регулируют численность представителей животного мира на планете.
Кстати, зачастую открытия лишь множат вопросы. Слышали когда-нибудь о таком биологическом явлении, как «контактное торможение»? Впервые в 40-х годах прошлого столетия его описала исследовательница из Южной Африки Джой Адамсон, наблюдая за львами в национальном парке Танзании «Серенгети»: она зафиксировала некое критическое расстояние, которое животные в определенной ситуации неизменно сохраняют, не приближаясь друг к другу. Затем, в 1950-е годы, уже другие ученые – Аберкромби и Хейсман – описали это же явление в микромире: они наблюдали за поведением фибробластов в культуре куриных клеток, когда клетки строго соблюдали дистанцию между собой. То же поведение свойственно и бактериям: если ими засеять среду в чашке Петри, они начинают активно размножаться, пока не происходит столкновения друг с другом – после этого размножение прекращается.
Дальнейшие исследования показали, что контактное торможение происходит у всех видов жизни на земле. Как только концентрация данного вида на какой-то территории превышает определенное количество, животные либо перестают размножаться, либо идет волна миграции. Суслики, например, могут даже в море сигать – бегут не останавливаясь.
– Так важно уйти от контакта?
– По какой-то причине это крайне важно. Важнее сохранения жизни. С моей точки зрения, то, что мы наблюдаем сейчас в поведении людей в странах Западной Европы, есть не что иное как контактное торможение. Этим объясняется падение рождаемости, обостренное внимание к бесполым бракам... Люди меняют свое поведение, поскольку, как суслики, в море бросаться не могут.
– От чумы в прошлые века тоже убегали...
– Чума и сегодня одно из самых высоко смертельных заболеваний, вызываемых бактерией Yersinia pestis, названной так в честь ее первооткрывателя швейцарца Александра Йерсена. Он открыл чумную палочку в 1894 году, и, собственно, с этого года начинается эра научного изучения заболевания. Появляются противочумные сыворотки и варианты вакцин, организуются первые экспедиции в очаги инфекции.
И работа идет по сей день, поскольку чума продолжает оставаться одной из самых эпидемиологически значимых природно-очаговых болезней: в Монголии и на Мадагаскаре ее вспышки регистрируют ежегодно. Другое дело, что мы научились контролировать эти процессы.
Кстати, постоянные вспышки этой болезни на юго-востоке России заставили правительство в 1897 году создать особый оперативный орган, который ведал всеми противочумными мероприятиями, – КОМОЧУМ. Возглавил его принц Александр Ольденбургский, который к тому времени достиг апогея своей военной и придворной карьеры – генерал-адъютант свиты императора, член Государственного совета и сенатор. Его заместителем назначили С. Ю. Витте, бывшего в то время министром финансов России, а членами комиссии являлись министры внутренних и иностранных дел, юстиции, путей сообщения и военный, а также государственный контролер. Благодаря Витте бюджет КОМОЧУМ в отдельные годы достигал двух миллионов рублей, а канцелярия Особой комиссии находилась во дворце принца Ольденбургского на Дворцовой набережной. Чувствуете, насколько важной была признана борьба с чумой?
При нашем институте, также созданном по инициативе Ольденбургского, открыли специальные курсы для врачей, желающих подробно ознакомиться с данной инфекцией, а в отделе эпизоотологии под руководством профессора А. А. Владимирова начались работы по изучению чумного микроба. Для производства сыворотки использовали сто лошадей, которых разместили в конюшнях Летнего дворца Ольденбургских на Каменном острове, откуда каждый день на лодках перевозили их в ИЭМ через Большую Невку.
К изготовлению противочумной сыворотки приступили в начале 1897 года, а к производству противочумной вакцины – «лимфы Хавкина» – в 1898 году. С августа 1899 года все работы по особо опасным инфекциям стали проводиться только в приспособленных помещениях «Чумного форта», в стойлах которого находились около двадцати лошадей, причем от некоторых из них по три года получали противочумную сыворотку.
– В историю даже вошел конь по кличке Йерсен.
– Да, он был гордостью конюшни форта, первым получивший инъекцию возбудителя чумы. Жеребец прожил длинную жизнь и дал колоссальное количество сыворотки.
– То есть держать чуму под контролем мы научились через сто лет. Перспектива понятна...
– Ну сейчас у нас другие возможности, и срок в изучении патогенеза ковида, надеюсь, будет покороче. В истории с тем же клещевым энцефалитом, к слову, все получилось быстрее. В конце 1930-х годов началось активное освоение Сибири: люди отправлялись в тайгу, где вскоре заболевали и умирали. Тогда «в поле» отправили экспедицию ученых, которая тоже сначала несла потери, пока наконец не удалось понять, что это вирус, и выделить его.
– Как? В те годы еще не было электронного микроскопа.
– Но уже был специальный фильтр, который отделял бактерии от вирусов: сыворотку крови больного пропускали через него и полученную жидкость вводили животным, которые заболевали энцефалитом. Правда, что переносчик вируса – клещ, поняли еще несколько лет спустя. А еще через пару десятков лет получили вакцину.
– А против вируса, вызывающего СПИД, вакцины так и несоздали. Патогенез инфекции непонятен?
– Понятен, тайной остается особенность возбудителя, которая не позволяет создать вакцину, как и препараты, которые бы этот вирус уничтожали. Но есть лекарства, тормозящие развитие осложнений, что позволяет инфицированным доживать до старости. И эти схемы лечения появились уже спустя двадцать лет после открытия самого ВИЧ.
– Почему эти препараты поначалу стали использовать для лечения и SARS-Cov-2?
– Когда начинается эпидемия, вызываемая незнакомой инфекцией, естественно, пробуют все: а вдруг сработает? Вот попробовали лечение, применяемое при СПИДе (ВИЧ тоже относится к группе так называемых ретровирусов), но получили ноль эффекта.
Сейчас обсуждается вопрос о воссоздании в ИЭМе отдела патологической анатомии, чтобы изучать коронавирусную инфекцию у домашних животных. Иначе как понять патогенез инфекции, чтобы потом уже помогать и человеку, и его «брату меньшему»? Параллельно идет работа по созданию принципиально новых антимикробных препаратов – так что будем животных заражать и пытаться лечить...
Но пока у ученых предположений больше, нежели ответов, надо соблюдать элементарные правила. Мыть руки, носить маски и вакцинироваться.
– К последнему многие почему-то относятся с недоверием.
– Да уж. Почему-то против гриппа вакцинировались без проблем, хотя именно противогриппозная вакцина у ученых вызывает некоторые вопросы: мы наблюдаем зачастую серьезное снижение иммунитета у тех, кто ежегодно вакцинируется. И потом, по статистике, например, при оперативном лечении аппендицита гибнут 3% пациентов, но вопрос: если у вас завтра обострится аппендикс, вы обратитесь к хирургу? Скажете мне: что за странный чудак! А почему же тогда вы выступаете против вакцины от смертельно опасного вируса?
– Выходит, быстрой победы над ним ждать не приходится. Впереди – долгая оборона?
– Пока никто не понимает, как развивается эпидемия. Данных о том, как все будет происходить дальше, ни у кого нет. Строятся различные математические модели, но они зиждутся на основе эпидемий прошлых лет.
В бесконечном противостоянии человека и инфекции мы пытаемся, по сути, сократить ареал обитания микробов. И только подумали, что вроде нам это удается, как тут же получаем ответ. Наверное, в этой ситуации победителями мы себя никогда назвать не сможем. Но в отличие от вирусов и бактерий мы способны создавать цивилизации, и для того, чтобы сохранить свою, нам необходимо... больше мудрости что ли, способности находить правильные пути противостояния микробам, а точнее – грамотного сожительства с ними, понимая, что впереди нас действительно ждет долгая оборона.
Комментарии