Ребенок с гаджетом и без
ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА
Гость редакции — кандидат психологических наук Надежда МУХАНОВА
Бывают ли дети без проблем? Любой родитель скажет: нет, конечно. Даже самые умные, добрые и послушные, случается, заставляют своих пап и мам беспокоиться и переживать. А что уж говорить о капризных, непослушных и разных других… С ними — как на минном поле: не знаешь, чего ждать и как себя правильно вести. Есть, однако, специальная наука — нейропсихология, позволяющая как «ставить диагноз» детям с определенными сложностями развития, так и дотягивать их до нормы. Наш сегодняшний собеседник — практикующий детский нейропсихолог методист Центра психолого-педагогической, медицинской и социальной помощи Приморского района.
— Прежде чем диагностировать какое‑либо отклонение, наверное, нужно определиться с понятием нормы. Не так ли, Надежда Александровна?
— Разумеется. К определенному возрасту у ребенка должны быть сформированы определенные функции мозга. Это проявляется в его умениях: делать определенные движения, говорить, играть и многих других. Если этого не произошло, возможно, ничего страшного нет. Так называемые темповые отклонения могут хорошо компенсироваться с помощью специалиста. В редких случаях ребенок справляется сам. Возможны и более серьезные проблемы, требующие активного вмешательства команды специалистов.
Например, сейчас очень актуальная тема — развитие речи. К двум с половиной годам ребенок должен владеть фразой, с помощью которой он в состоянии описать свои желания, обратиться за помощью к кому‑то из взрослых. Однако сегодня это большая редкость. Сплошь и рядом ребенок, идущий в школу, не может составить связный рассказ из четырех-пяти предложений. И даже не описать картинку, которую ему показали, или пересказать текст, который ему прочитан, а просто рассказать, как он шел на прием к специалисту, что видел по дороге. Это тенденция последних лет пятнадцати, и количество таких детей интенсивно растет.
Почему я делаю акцент именно на речи? Потому что это некий универсальный индикатор состояния всей мозговой деятельности. Уровень развития речи у первоклассника — это то, что во многом позволит или не позволит ему успешно обучаться дальше.
Однако развитая фразовая речь — лишь «вишенка на торте». Существует масса этапов, которые ребенок проходит едва ли не с первых дней жизни, с первых криков, лепета. Сейчас довольно часто встречается ситуация, когда отклонения фиксируются уже в младенческом возрасте.
— То есть еще до того, как он получил в руки смартфон, стал смотреть мультфильмы, потреблять попкорн и т. д. Чистая физиология?
— Да, есть так называемый нейрофизиологический базис. В значительной мере он зависит от наследственности. Мы приходим в этот мир не совсем «чистым листом», а несем с собой некие генетические предпосылки, в том числе патологического свойства. Они могут включиться, а могут и не включиться. Давно известный закон — от поколения к поколению генетические нарушения усугубляются — работает и в дефектологии. Определенный генный набор (часто уже с патологическими мутациями) закладывается при зачатии.
Далее — этапы беременности и рождения ребенка. К сожалению, абсолютно нормально эти процессы протекают сегодня редко. Мало здоровых родителей, репродуктивный возраст сильно растянут. Поэтому на этой стадии будущий ребенок может получить еще ряд существенных рисков отклонений в развитии.
— А что, разве современная медицина бессильна скорректировать эти негативные моменты?
— Да, она активно пытается это делать. Но такое вмешательство требует внимательной и вдумчивой оценки. Генная структура человека устроена очень сложно, и, вмешиваясь в нее, мы далеко не всегда можем прогнозировать последствия этого вмешательства.
В последнее время наблюдается устойчивый рост детей с когнитивным снижением. Эволюционные биологи даже утверждают, что если он пойдет такими темпами, как сейчас, то через 100 лет люди уже не смогут освоить цифровые технологии даже на уровне простого пользователя. Конечно, можно надеяться, что генная инженерия сделает некий «спасительный рывок», но пока предпосылок к этому не видно.
— Итак, младенец родился, попал в семью, начинается процесс рождения личности…
— Увы, здесь тоже может появиться масса негативных факторов. Первое — это технологии, которые не дают развиваться нормальному материнству и отцовству уже на начальном этапе. Электроколыбель в отличие от «старомодного» покачивания на руках не обеспечивает полноценного развития вестибулярного аппарата, который отвечает за ползание, ходьбу и развитие координации движений. Радионяня никогда не заменит голос мамы, которая поет младенцу колыбельную и убаюкивает его своими интонациями, взглядом, ласковыми прикосновениями. Самое главное — с «электроникой» невозможно установить эмоциональные человеческие отношения, сформировать привязанность. А это фундамент для дальнейшей способности ребенка и затем взрослого к установлению стабильных длительных отношений с людьми.
А потом ребенка начинают активно развивать и обучать, зачастую вопреки всем законам развития психики. Это по меньшей мере бесполезно, так как возможность обучения во многом зависит от степени зрелости мозга. Даже если ребенок научится, то произойдет это за счет ущерба в развитии других сторон его личности и психики. Маловероятно, что он станет вундеркиндом, но точно не получит необходимых навыков общения, умения слушать и сопереживать, чувствовать чужую боль и искренне разделять радость. Если в первые 5 – 6 лет ребенка активно развивали интеллектуально в ущерб эмоциональному и коммуникативному развитию, то это обязательно скажется на его социализации и, в целом, благополучии сосуществования с другими людьми. В интеллектуальном отношении он потом сравняется со сверстниками, возможно, даже отстанет от них, но «окно возможностей», которое позволяло сформировать навыки, необходимые для жизни в обществе, уже будет закрыто.
— Насколько, по‑вашему, современные родители подкованы в таких вопросах? Ведь эти знания жизненно необходимы каждому…
— Разумеется, нельзя требовать от обычных людей знаний на уровне специалиста-психолога. Есть традиции, передающиеся из поколения в поколение самим укладом семьи и общества. Тип материнства и отцовства наследуется социально. К сожалению, сегодня культура передачи этого бесценного опыта утрачивается. Конечно, любой желающий может все необходимые знания почерпнуть из Интернета. Однако мало знать — нужно понимать, кого и зачем я воспитываю, чего хочу добиться. Как сейчас модно говорить, родительство должно быть осознанным! И вот этого‑то чаще всего и нет. Наше родительское сообщество страдает не от дефицита информации, а от нежелания или неумения ее использовать. Понятно почему — ведь здесь требуется постоянная серьезная работа, нужно предъявить определенные требования к себе, а к этому многие не готовы.
— Так почему же, на ваш взгляд, нарушился этот естественный ход событий?
— Видите ли, за последние 100 – 120 лет наше общество претерпело несколько мощных социальных сломов, в результате которых происходило отторжение предыдущего опыта. «Весь мир насилья мы разрушим» — да, хорошо, а что взамен? В начале девяностых, «успешно» расправившись с советскими реалиями, мы, например, получили набор рецептов типа «полюби себя», «ты лучший», «ты этого достоин» (кстати, такие рецепты часто звучат в рекламе в качестве манипулятивных позиций). Люди, воспитанные в иных традициях, оказались к этому совершенно не готовы.
Разумеется, процессы слома очень сильно задели и семейный уклад. Поколение девяностых — это «одинокие» дети, на которых в очередной раз прервалась воспитательная традиция семьи. Они уже не гуляли во дворах, потому что это было опасно, и, таким образом, лишались навыков ролевых игр. Их родители были заняты выживанием, у них не хватало времени и сил на домашнее общение.
Теперь эти дети выросли, и они передают свою недолюбленность последующим поколениям. Многие не умеют играть и разговаривать с детьми. Этому приходится учиться. Часто представители этого поколения вообще не хотят иметь детей — набирает популярность идеология «чайлд фри», сторонники которой хотят жить только для себя. Те же, кто решается стать родителями, чувствуют себя достаточно беспомощными в этой роли. Таким образом, в обществе вырастает запрос к специалистам, который можно сформулировать так: «Научите меня быть родителем!». Получается, что детей одевают-обувают, кормят, даже водят на разные занятия, а душевного контакта с ними не возникает.
— Но, кажется, самый главный бич последних лет — это гаджеты. Они убивают живое общение на корню — не так ли?
— Разумеется, сами по себе гаджеты ни в чем не виноваты — если ими правильно пользоваться, это буквально «окно в мир», колоссальный образовательный ресурс и, кстати, ресурс общения. Но если ребенок не вылезает из Сети просто для того, чтобы убить время, то развитие его сильно тормозится, искажается система ценностей, изменяется способность к волевой регуляции. А при снижении общего уровня образования и отсутствии навыков критического мышления возникает возможность манипулирования сознанием как детей, так и взрослых.
— Так сколько же в том ребенке, который к шести годам не умеет связно выразить свою мысль, биологических вложений и деформаций, привнесенных социумом?
— Думаю, обобщать здесь не стоит. Все очень индивидуально. Если мы констатируем, что у ребенка нет ограничений по интеллектуальному развитию, то это исключительно социальная история. Это означает, что ему не читали, с ним не разговаривали, от него не ожидали каких‑то ответов, объяснений, выражения своей точки зрения по поводу пусть даже каких‑то простейших бытовых вещей. Но для оказания успешной коррекционной помощи важно исследовать всю картину — здоровье родителей, ход беременности и дальнейшего развития, условия жизни и особенности воспитания ребенка. Набор современных средств и методик огромен. Важно только помнить, что проблемы в развитии всегда носят комплексный характер, и помощь тоже должна быть комплексной.
— Вы можете помочь всем?
— На самом деле абсолютно не обучаемых детей очень мало. Здесь многое будет зависеть как от потенциала самого ребенка, так и от того, насколько его родители смогут мобилизоваться и последовательно выполнять рекомендации специалистов.
В процессе работы мы видим и характер самих детей. Некоторые из них выкладываются по максимуму, чтобы преодолеть свои дефекты развития. Идут через трудности и в конце концов добиваются своего. Есть и те, кто активно сопротивляется. В этом случае результат уже не гарантирован даже при хорошем потенциале — невозможно никого обучить через силу. Никакое умение, искусственно внедренное, не удержится, если человек не будет его практиковать в своей жизни.
Наблюдая за тем, как ребенок проявляет себя в этой борьбе, можно с большой долей уверенности сказать, как он будет преодолевать жизненные невзгоды, став взрослым.
— А ленивого ребенка вы бойцом уже не сделаете?
— Лень — это сложное понятие. Есть дети, у которых мало энергии от рождения. Расходовать ее на преодоление трудностей им тяжело. Они такие, и надо адаптировать их к жизни с пониманием того, что серьезных нагрузок такие дети не выдержат. Часто «лень» — благоприобретенное качество, компенсаторная реакция на нарушенные значимые для ребенка отношения (чаще всего с родителями). Ребенок может стать «ленивым», если к нему изначально предъявляются слишком завышенные требования. Он не может их выполнить и решает, что лучше вообще ничего не делать.
Есть лень манипулятивного характера — если ребенок знает, что порученное ему дело может кто‑то сделать за него, он устроит «саботаж». Не секрет, что современные родители часто сами одевают и раздевают уже достаточно больших детей. Им некогда ждать, когда ребенок научится завязывать шнурки или застегивать пуговицы, и они делают это за него. В итоге мы получаем первоклассника, для которого переодеться на уроке физкультуры — это история со слезами, так как навыка самостоятельного одевания нет. Между тем все базисные выводы о жизни ребенок делает до шести лет. Если он почувствовал, что можно жить чужим трудом, это в дальнейшем может стать для него нормой жизни.
— А как чаще всего ведут себя родители, услышав «диагноз»?
— Большинство тех, кто к нам обращается, настроены на совместную работу. Есть люди, которые вызывают у меня искреннее восхищение — они буквально бьются за своего ребенка, не считаясь со временем и силами, вкладывая в такую борьбу массу терпения и любви. И это, как правило, дает результат — «сложные» дети оказываются хорошо скомпенсированы, иногда даже до полной нормы.
— Есть ли надежда, что прогресс в вашей науке позволит повысить эффективность коррекционной работы?
— Нейропсихология — одна из наиболее перспективных и прогрессивных областей знания. Все время появляются какие‑то новые интересные данные, в том числе и из смежных областей — биологии, медицины, генетики. Это дает надежду.
Разумеется, в соответствии с требованиями времени меняется и инструментарий, с помощью которого мы работаем с детьми. Часто это дидактические или коррекционные игры и упражнения, которые модифицируются. Современный ребенок просто не будет играть в те игры, которые были интересны его сверстникам из девяностых. Приходится постоянно придумывать что‑то новое, использовать современные средства. Появляется масса электронных коррекционных игр. Само собой, весь этот «арсенал» нужно разумно использовать в работе с конкретным ребенком.
Впрочем, исходный набор инструментов все же традиционный: скакалки, мячи, лестницы, резинки, качели, а также неструктурированные материалы типа песка или глины. Применяется масса печатных пособий, выбор которых сейчас огромен. Но главное все же — не разнообразие предметов, а понимание того, что и зачем ты делаешь и какой результат ожидаешь.
Половина современных первоклассников, например, при игре в мяч не могут его ни бросить, ни поймать, то есть недостаточно сформирована крупная моторика и координация движений. О какой мелкой моторике на этом этапе можно говорить! Следовательно, у ребенка будут значительные сложности с обучением письму. Методы моторной коррекции как раз и предназначены для компенсации этих дефектов.
— Часто ли встречается ситуация, когда ребенок с дефицитом развития учится в обычной школе?
— К сожалению, часто. Это называется «инклюзивное обучение». Хотя его идея во всем мире по большей части не оправдала себя. Страдает сам ребенок, его одноклассники и учителя. Эффективной коррекции имеющихся трудностей не происходит, и коррекционная школа справилась бы с этими задачами гораздо лучше. Однако, по российским законам, место учебы определяют родители. И многие из них считают коррекционную школу приговором ребенку. Хотя это абсолютно не так. Ребенок после какого‑то периода обучения там бывает хорошо скомпенсирован и может продолжить учебу в обычном учебном заведении. Другое дело, что коррекционных школ у нас катастрофически не хватает. Их нужно в пять — семь раз больше, чем сейчас.
— А вот некоторые считают, что ухудшение нашего интеллектуального потенциала — результат идеологического влияния Запада…
— Я не сторонник конспирологических теорий. Хотя то или иное идеологическое воздействие есть и будет всегда. Но мы, взрослые люди, должны думать, что можно давать нашим детям, а что нет. Пора уходить от бездумного копирования западного образа жизни и мыслей — как в жизни, так и в науке. У нас была и есть прекрасная педагогика, в том числе коррекционная. И наши коррекционные традиции — одни из сильнейших в мире. При этом мы и Запад отличаемся по основному подходу в коррекции. Там стараются дать человеку с отклонениями какие‑нибудь «суперкостыли», чтобы улучшить качество его жизни (что тоже важно). Мы же делаем все, чтобы он сам максимально реализовал свои собственные возможности, смог развить дефицитарные функции. В идеале — жил полноценной жизнью, гармонично вписываясь в социум.
Комментарии