Поиск длиной 34 года
ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА
Гость редакции — инициатор и бессменный участник Вахт памяти Георгий СТРЕЛЕЦ
Дядя Жора, Батя — так нередко по‑свойски называют нашего собеседника молодые ребята. И это неудивительно: он стоял у истоков поискового движения в нашем городе, за несколько десятилетий воспитал не одно поколение тех, кто каждый год вместе с ним выходит на Вахту памяти. По словам Георгия Владимировича, сама судьба уготовила ему быть поисковиком: по сути, он выполняет завещание отца, воевавшего на Невском пятачке… С портретами родителей-фронтовиков, сражавшихся за Ленинград, он не раз проходил в колонне «Бессмертного полка». Для них День Победы был двойным праздником, поскольку познакомились они именно 9 мая 1945 года.
— Где и как это произошло?
— В Ленинграде на Дворцовой набережной, при весьма необычных обстоятельствах…
Но сначала — несколько слов о них самих. Мама, Валентина Александровна, в самом начале войны поступила на филологический факультет Ленинградского университета. Но филологом так и не стала. Во время блокады была мобилизована и служила медсестрой в Военно-медицинской академии. Выезжала на фронт, будучи прикомандированной к 13‑й стрелковой дивизии, державшей оборону на Пулковских высотах. Однажды во время эвакуации раненых получила контузию…
Отец, Владимир Григорьевич, родом из Запорожской области, в конце 1939 года был призван в Красную армию, попал в пограничные войска, находился на границе в Средней Азии. Когда началась война, участвовал в операции «Согласие» — вводе советских и британских войск в Иран, предотвратившем приход туда немцев.
Потом он снова оказался на границе и постоянно просился на фронт, причем прежде всего на Ленинградский. Его не отпускали, но в конце концов отец своего добился и в январе 1943 года попал в ряды участников операции «Искра».
— Почему он хотел воевать именно на этом фронте?
— Среди его однополчан было несколько ленинградцев, они много рассказывали про родной город, и его тянуло самому посмотреть.
Отец оказался на Невском пятачке и после пяти дней боев был тяжело ранен. Так что в Ленинград он действительно попал, но видел его только из окна госпиталя. Потом опять действующая армия, освобождение Карельского перешейка, Выборга. И когда Финляндия в сентябре 1944 года вышла из войны, отец, как бывший пограничник, был отправлен служить на границу с Финляндией. Застава «Морская», Выборгский 102‑й погранотряд…
И там снова все время просился в Ленинград — хотя бы в командировку. Не пускали: мол, делать тебе там нечего, да и родственников у тебя там нет. Однако однажды командир заставы вызвал отца: «Твоя мечта сбылась. Поедешь в Ленинград в служебную командировку». Это было в самом начале мая 1945 года.
Отец рассказывал, что 9 мая он проснулся от шума на улице: оказалось, объявили о Победе. Он отправился гулять по городу, который заполнили ликующие толпы народа. Вечером оказался на Дворцовой набережной. Проходил мимо группы офицеров, один из которых, вытащив из кобуры пистолет, порывался устроить салют. Товарищи смогли отговорить его, посадили на скамейку, и он задремал. А в это время по набережной шла девушка. Как вы, наверное, догадались, это была моя будущая мама.
Она споткнулась о ноги военного и чуть не упала. Отец, шедший навстречу, вовремя подхватил ее, и она едва не оказалась в его объятиях. Вот так они и познакомились. Мама была тогда студенткой Первого медицинского института.
Они погуляли по городу, но отцу надо было возвращаться на заставу. Спустя почти месяц он снова приехал в Ленинград, разыскал понравившуюся девушку, и они расписались. Вот такая была любовь с первого взгляда. Родители прожили вместе в мире и согласии почти шестьдесят лет…
Так что, можно сказать, я родился благодаря Дню Победы. Не встретились бы в тот день мои родители-фронтовики — и не было бы меня на этом свете… Вообще для них этот праздник был священным. Родители рассчитывали, что если родится дочка, они назовут ее Победой. Но родился я.
— Наверное, и вам имя тоже было дано не случайно?
— Ну, конечно, в честь Георгия Победоносца…
В День Победы у нас дома бывали однополчане. Говорили о войне, только не любили вспоминать страшные вещи. Упоминали в основном какие‑то забавные, курьезные случаи. Например, отец рассказывал, как во время вражеского обстрела случайно надел оказавшуюся рядом немецкую каску. Тут же подбежал командир, стал ее стаскивать с отца: «Ты дурак, Стрелец! Сейчас тебя кто‑нибудь из наших убьет…». Не смешной, конечно, совсем случай, если вдуматься…
Теперь, спустя много лет, я понимаю родителей. Мне довелось пройти Афганистан: я служил в автомобильных войсках, получив после окончания военной кафедры звание офицера. Когда меня просят что‑то рассказать про те события, я отмалчиваюсь. Не хочу вспоминать, очень больно. Потому что были случаи, когда приходилось находиться на грани жизни и смерти. Наверное, точно так же реагировали и мои родители, когда я просил их рассказать о войне.
Мама изредка упоминала про ужасы блокады. Например, о том, как получила серьезную травму, когда, будучи в отряде МПВО, тушила зажигательную бомбу на крыше Военно-медицинской академии. У нас в семье, кстати, сохранились мамины брезентовые рукавицы, которыми она пользовалась на дежурствах. Совсем недавно я передал эту реликвию в Музей обороны, теперь это экспонат…
Отец был награжден медалью «За отвагу», но он никогда не говорил, за что. Когда я спрашивал, отвечал односложно: «За участие в боевых действиях». И про Невский пятачок он почти ничего не рассказывал, но какая‑то неумолимая сила влекла его туда.
Он очень увлекался рыбалкой и часто брал меня с собой. Мы бывали в разных местах Ленинградской области, и везде, куда мы с ним приезжали — а это было в начале 1960‑х годов, — как правило, еще были отчетливо видны следы боевых действий.
На Невском пятачке у женщины, которая была смотрительницей памятника, отец брал лодку и выходил на середину Невы. А я в это время ходил по бывшему полю боя. Его вид был тогда поистине апокалиптический. Вся земля была усеяна военным «железом», под ногами попадались ржавые каски, саперные лопатки, колючая проволока и множество осколков. В еще сохранившихся окопах были видны солдатские фляжки и котелки, позеленевшие гильзы, задубевшие солдатские сапоги…
На берегу стояли поврежденные советские танки, на борту одного из них, Т-26, помню, масляной краской было написано «Чапаев». Позже его увезли в металлолом.
Естественно, я лазал по бывшему полю боя, находил опасные предметы. Отец возвращался, отбирал «трофеи» и иногда наказывал меня ремнем.
— Хотя это поле боя его чем‑то притягивало, как вы говорили, прогулок по нему он избегал?
— Особенно его почему‑то настораживала та часть Невского пятачка, где когда‑то находилась деревня Арбузово (там сегодня мемориал в ее честь). Потом оказалось, что именно там он и был ранен.
Но самым главным потрясением для меня было то, что среди всего военного «железа» встречались человеческие кости. Отец горестно вздыхал: среди погибших были и его однополчане…
С одной стороны, эта ситуация его возмущала: как же так, столько лет прошло после войны, а бойцы не похоронены?! С другой — он объяснял, что большинство из них погибли от огня артиллерии и минометов, их засыпало землей, и вынести их с поля боя, чтобы похоронить, физически было просто невозможно.
Так что, условно говоря, именно отец завещал мне достойно предать земле павших героев Невского пятачка.
Свою первую поисковую находку я запомнил на всю жизнь. Произошло это в начале 1970‑х годов, когда я был уже студентом Ленинградского университета. Рядом с останками солдата я обнаружил медальон, содержимое которого до сих пор помню наизусть: «Минченков Алексей Игнатьевич 1921 г. р., младший сержант. Место рождения и адрес семьи — Смоленская область, Глинковский район, Новояковлевский сельсовет, деревня Долголядье, призван Глинковским райвоенкоматом Смоленской области».
Медальон я отнес в милицию. Там поначалу отнеслись очень скептически: мол, непохороненных у нас нет. Через несколько недель мне сообщили: отправили запрос в архив Министерства обороны, сведений не получили.
Когда я всерьез стал заниматься поисковыми работами, то понял, почему запрос остался без ответа. Естественно, тогда еще никаких автоматизированных баз данных не было, поиск шел вручную, причем действовала негласная установка: если сразу, за двадцать минут, не удалось найти информацию, следует отвечать, что данных нет.
Что же касается этого солдата, то относительно недавно, лет десять назад, мне удалось найти его родных — сына, внучку и правнучку. Они приезжали на место его гибели на Невский пятачок. Кстати, оказалось, что Алексей Минченков до войны служил в том же самом погранотряде НКВД, что и мой отец. Возможно, они даже знали друг друга. Вот такие удивительные бывают пересечения.
— Сегодня вы одновременно и поисковик, и сотрудник музея…
— Одно другому, несомненно, помогает, тем более что с Музеем обороны и блокады Ленинграда, в котором я нынче работаю хранителем оружейно-технического фонда, многие годы шел рука об руку. Собственно говоря, в него меня привели именно поисковые дела. Когда в 1989 году музей еще только возрождался, мы, представители поисковых отрядов, проводили в нем встречи.
Поисковое движение тогда только-только стало легальным, признанным государством. Вахты памяти начались с Новгородской области, проходили в Мясном Бору, на местах боев 2‑й Ударной армии. Я в ту пору участвовал в поисковой группе «Возвращение» — затем это название перешло к объединению поисковых отрядов Ленинграда и области.
Наше учредительное собрание состоялось как раз в стенах Музея обороны и блокады, именно на нем мы приняли решение о проведении в мае 1990 года первой Вахты памяти в Ленинградской области. Удалось получить согласование от всех официальных инстанций. Вахта проходила на дорогом мне Невском пятачке.
Именно тогда удалось найти место последнего боя его защитников в апреле 1942 года, когда они оказались отрезаны от своих начавшимся ледоходом. Немцы захватили плацдарм, и последним очагом сопротивления оказался расположенный под береговым обрывом Невы блиндаж штаба 330‑го полка 86‑й стрелковой дивизии. В нем находились начальник политотдела дивизии старший батальонный комиссар Александр Щуров и другие офицеры штаба полка и дивизии. Из них спаслись только двое. Они смогли преодолеть реку и рассказали о том, что произошло.
Одним из них был майор Александр Соколов. В мае 1990 года он вместе с нами выехал на Невский пятачок и лично показал, где находился «щуровский блиндаж». Мы раскопали его и собственными глазами как будто бы увидели то, что происходило в последние часы жизни «первого» Невского пятачка.
Мы нашли там останки одиннадцати человек, из которых по «смертным» медальонам, документам и «подписным» предметам удалось опознать шестерых. В том числе Александра Щурова. Кроме оружия в блиндаже были обнаружены шанцевые инструменты, пишущая машинка, патефон, обломки пластинок, печка из кирпичей с самодельной трубой, сделанной из артиллерийских гильз…
В том месте, где и указал Соколов, была найдена стопка планшетов, один из них был его.
Останки последних защитников Невского пятачка были захоронены в первых двух братских могилах — в числе 574 воинов, найденных во время первой вахты. На торжественном захоронении 6 мая 1990 года присутствовали племянник и племянница комиссара Щурова.
Была среди гостей и Ольга Ивановна Будникова: в 1942 году она служила санинструктором 330‑го стрелкового полка. Бойцы про нее говорили, что она будто бы ходила по полю боя не пригибаясь… Именно к ней было обращено письмо погибшего в блиндаже майора Бориса Аграчева: «Оленька, прощай, больше мы с тобой никогда не увидимся…».
Сегодня на мемориале, устроенном на плацдарме, покоятся уже более 20 тысяч павших воинов, найденных поисковиками, — опознанных и неопознанных. И это притом что изначально речь шла о проведении на Невском пятачке лишь разовой Вахты памяти, потом власти планировали провести благоустройство территории и поставить на этом точку.
Но мы‑то знали, что эта работа надолго. Я тогда думал: наверное, лет на десять. Прошло уже больше тридцати, а до сих пор из земли не поднят последний солдат.
Да, я досконально знаю Невский пятачок, каждый его метр. Когда в 2005 году был создан 90‑й поисковый батальон Министерства обороны, я был в нем инструктором и показал место, которое мы раньше просто не могли копать: лесопосадки за шоссе, где проходил кабель. Как только мы начинали там работать, сразу же приезжала милиция и нас прогоняла. Когда были получены все официальные разрешения, поисковый батальон за десять дней нашел там останки более девятисот воинов…
Поисковики постоянно пополняют коллекцию Музея обороны и блокады Ленинграда. Как известно, экспозиция в Соляном городке будет расширяться, и, согласно концепции развития музея, на его базе должен появиться еще и центр поисковых отрядов. Он станет объединяющей площадкой, штабом, здесь также будут обучать будущих участников Вахт памяти.
— Если для вас Великая Отечественная война — это что‑то очень близкое, связанное с родителями, то для современных ребят — это весьма далекая история, судьбы их прадедов…
— Мне действительно все это очень близко. Не только потому, что мои родители были фронтовиками. У меня оба деда погибли во время войны. Отец моей мамы, Александр Александрович, умер от голода в первую блокадную зиму — 30 декабря 1941 года. Его жена была мобилизована еще в «зимнюю» войну, работала в госпитале, а во время Великой Отечественной была врачом на фронте.
Другой мой дед, Григорий Тихонович Стрелец, жил в селе Григорьевка Запорожской области. Его сосед, недруг, стал полицаем. Он донес немцам, что мой дед прячет партбилет и оружие, что один из его сыновей (то есть мой отец) служил в частях НКВД, а другой и вовсе ушел в партизанский отряд. Деда забрали в гестапо, где он умер от пыток… Вот такая история, которая до сих пор не дает мне покоя.
Когда я беседую с молодыми поисковиками, стараюсь говорить с ними без особого пафоса, самыми простыми словами. Нет никакой специальной «технологии» передачи памяти, этот процесс должен быть искренним и естественным, идущим от сердца к сердцу. Говорю, что слова «никто не забыт и ничто не забыто», которые в прежние времена постоянно звучали, не всегда, к сожалению, соответствовали реальным обстоятельствам, потому что тысячи, десятки тысяч наших воинов оставались лежать на полях боев «пропавшими без вести».
В том же Кировском районе Ленинградской области к непогребенным останкам бойцов местные власти, да и, что греха таить, сами жители относились едва ли не как к неизбежным следам войны. Это отношение удалось переломить, убедить всех, что это неправильно, что каждый солдат должен быть найден и похоронен с воинскими почестями.
Именно этим и занимаются участники поисковых отрядов, которые каждый раз перед Днем Победы приходят на места бывших боев. В этом году вместе с ребятами мы уже вышли на Невский пятачок. Так что знаменитые слова Ольги Берггольц, на мой взгляд, сегодня звучат гораздо более честно…
Подготовил Сергей ГЛЕЗЕРОВ
Комментарии