Лилия Шитенбург

Культура 15 января 2015

Детские пьесы есть

Вопреки расхожему мнению, современная отечественная драматургия существует. В том числе и детская. Более того, новые пьесы востребованы детскими театрами – и драматическими, и кукольными. Об этом и свидетельствовали читки на Новой сцене Александринского театра, где в дни зимних каникул прошел первый драматургический фестиваль «Новая пьеса для детей». На конкурс было прислано 195 работ, семь пьес вошли в шорт-лист и были представлены в формате «актерских читок».

ФОТО предоставлено пресс-службой фестиваля

Драматургов, которые пишут для детей или о детях (тут есть некоторая разница), интересуют самые разные темы. За три фестивальных дня публике были предложены истории о детском одиночестве и подростковом суициде, о холокосте и первом опыте столкновения со смертью, о проблемах с родителями и с окружающей средой, о похвальном послушании и борьбе за свободу.

Первой в череде эскизов стала пронзительная пьеса Аси Волошиной «Анна Франк». А потом на сцену потянулись маленькие мальчики, охотящиеся на мамонтов, ученые удавы, улитки и пауки, строптивые принцессы, жестокие подростки, девочки-хоббиты, космонавты, говорящие лисы, пираты и Кощей Бессмертный. И если в основном «списочный состав» героев «новых пьес» может показаться смутно знакомым, то это только на первый взгляд.

Почти в каждом тексте (кроме, пожалуй, отчетливо вторичной, хотя и «социально значимой» драмы из жизни детского дома «Я вас всех люблю» Ирины Тауниной) содержался некий «поворот винта» – когда привычный сюжет вдруг раскрывал какие-то до сих пор не ведомые возможности.

В пьесе Юлии Поспеловой «Всего лишь игра» безмятежная история о переживаниях шестилетнего малыша, которого старший братик все никак не берет играть в охоту на мамонта, продолжается заочной дружбой мальчика с молодым солдатом, жившим по соседству. Но вместо бодрой песни про «пуговицы в ряд» и прочих «октябрятских» добродетелей неожиданно заканчивается детским видением о гибели этого солдата. Слишком жестоко для ТЮЗа? Но на самом деле это всего лишь о том, как Маленькому принцу приснилась дальнейшая судьба того, кто нарисовал ему барашка.

В остроумной, отлично написанной и изобилующей доступными ТЮЗам чудесами пьесе Юлии Тупикиной «Майя и Кощей», начинавшейся почти как «Кентервильское привидение» для юных готов, борьба добра со злом происходит в основном на территории старого парка, предназначенного бессердечными чиновниками к уничтожению (появление в этом парке сначала динозавра, а вслед за ним и кинорежиссера Стивена Спилберга выглядит вполне логично). А в финале происходит главное чудо: девочка ненадолго встречается с отцом, которого уже нет в живых.

Интересно при этом, что «Майя и Кощей» – пьеса не менее «форматная» для ТЮЗа, чем безудержно жизнерадостные творения: превосходная «Экспедиция» Александра Молчанова, не без блеска осваивающая сюжетные повороты современных американских мультиков, или прелестная малышовая инсценировка Анны Богачевой «Хочу Луну!» (про принцессу, которая сначала не кушала кашу, а потом скушала ее как миленькая).

Разумеется, классический вопрос о том, что такое детская пьеса, как отделить «правильные» детские пьесы от «неправильных», что понятно и близко ребенку и подростку, а что их может напугать, и вообще, что можно ставить в детских театрах, а чего там ставить категорически нельзя, был задан не раз и на этом фестивале. И во время «круглого стола» (где собрались профессионалы театра, детские психологи и заинтересованные зрители – вход был свободным), и во время обсуждений после каждой читки.

К единому мнению, как обычно, не пришли. З. Я. Корогодский, в свое время мастерски расправлявшийся со всевозможными строгими охранителями, как известно, утверждал, что ТЮЗ должен быть семейным театром – совместным художественным переживанием ребенка и взрослого. Новые времена уточняют: иногда этот «ребенок» и этот «взрослый» уживаются в одном человеке. И это тоже особый театр. И для него уже есть пьесы.

В своеобразном формате «ста дней после детства» блеснули «мэтры» «новой драмы» – читки пьес Павла Пряжко, Максима Курочкина и Юрия Клавдиева неизменно завершались творческой встречей с этими известными драматургами. «Детство не вовремя» Максима Курочкина – как всегда, блистательно написанный текст, начинающийся словами: «Мне десять лет, и больше всего я боюсь родиться в прошлом». У героя пьесы есть такая возможность – ведь он родился в далеком будущем. В его мире компьютерные процессоры внедряют прямо в мозг (по несколько штук), папа-космонавт летает спасать другие планеты, а еще есть ручные мамонты, черные дыры и трудолюбивые инопланетные трубочники.

Но пьеса Курочкина, вызвавшая у аудитории ассоциации с рассказами Брэдбери, – это даже не история семьи на фоне космоса (хотя и этого уже было бы немало). Это сложный психологический опыт отношений мальчика с отцом, который (вследствие космической болезни, разумеется) сам временами становится ребенком. Более того: запутанные путешествия во времени делают возможным встречи героя с самим собой – но в иной версии и в ином возрасте, а проблема отца перестает быть чистой фабулой и оказывается частью работы подсознания. Для детей тут история про космос, для взрослых – про микрокосм.

Дети не как цель, а как повод – и в бунтарской пьесе Юрия Клавдиева «Тявкай и рычи». Все начинается деревенской пасторалью у курятника на темы «Людвига Четырнадцатого» и «Бесподобного мистера Фокса» – с участием любопытной девочки и золотистого лиса. Сумерки постепенно сгущаются до самых мрачных уголков Нарнии, зловещим чучелом на кукурузном поле приходит привет от Стивена Кинга, а в финале нас ждет эпохальная битва добра со злом (с участием зверей и людей с одной стороны – и змей и пауков с другой), на которую выйдет всякий, кому небезразлична судьба детей, включая лисят. Как выходит на нее до поры сомневавшийся девочкин папа, которого даже местная фауна называет «творческой личностью». Занятно, что кажущийся прозрачным «антидраконовский» пафос сказки Клавдиева на самом деле амбивалентен: стоит за интерпретацию пьесы взяться режиссеру отличных от драматурга общественных взглядов, как черное и белое могут поменяться местами и превратить сказку в «битву бобра с козлом». К счастью для лисят, такие режиссеры обычно не отличаются внятностью высказывания.

Самой трогательной попыткой создания детской пьесы оказалось творение Павла Пряжко «Цыпленок с большими глазами». Для тех, кто в курсе дел современного отечественного театра, само сочетание «Пряжко и детская пьеса» – достаточный повод для когнитивного диссонанса и чистого восторга. Пряжко постарался. «Цыпленок» – это очень старательная и очень смешная пьеса. И действительно создана для зрителей «6+». Там есть гоблины, хоббиты, фея, цыпленок с большими глазами (и зубами), пират с фасолевыми ногами по имени Бенуа Мандельброт (это такой реальный великий ученый), песни Высоцкого и Сержа Генсбура и несколько гениальных сюжетных линий. В одной из них черная дыра поглощает все вокруг, но из нее продолжают доноситься звуки: корова говорит «му-му», собачка «гав-гав», а кот – «мяу». Теплые младенческие знания как последний рубеж перед окончательным холодом небытия. Одновременно это и совершенный опыт самого драматурга: его нарочито упрощенная назывная техника (использование простых нераспространенных предложений, подробное описание простейших бытовых действий) обнаружила истоки в коровкином «му-му».

Если целью фестиваля было создать условия для встречи детских театров с новыми детскими пьесами, то затея почти удалась (пьесы были – а вот представителей театров практически не было). «Новая пьеса для детей» на Новой сцене Александринки обещает стать ежегодной. И это правильно. Если детство еще может случиться «не вовремя», то у театра такой возможности нет.

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 004 (5377) от 15.01.2015.