Буква врать не будет
ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА
Гость редакции — эксперт-криминалист, почерковед Янина СТЕПАНОВА
Если верить Артуру Конану Дойлю, великий сыщик Шерлок Холмс довольно лихо раскрывал преступления, едва взглянув на какую‑нибудь бумажку с написанной на ней парой фраз. По почерку он определял буквально все: пол и возраст автора текста, время, место и обстоятельства его написания. Сегодняшние эксперты-криминалисты, как известно, тоже исследуют такие «бумажки». И тоже помогают раскрывать преступления. Наша собеседница, заместитель начальника 7‑го («почерковедческого») отдела Экспертно-криминалистического центра ГУ МВД по Санкт-Петербургу и Ленинградской области, занимается такими исследованиями уже много лет и на основе своей практики, наверное, могла бы написать не один детективный роман. Но «подвигов» в духе Холмса там, скорее всего, не будет.
— Правда ли, Янина Станиславовна, что по почерку можно определить характер человека?
— Ваш вопрос не по адресу. То, о чем вы спрашиваете, называется графологией. Определение свойств и качеств личности по почерку — это сфера не криминалистики, а психологии. Моя же профессия — почерковедение. Наша задача — идентификация, то есть установление принадлежности рукописного текста или подписи тому или иному лицу, фигурирующему в уголовном деле. Для этого нужно иметь образцы его почерка, причем трех видов. Первый — свободные, не связанные с рассматриваемым делом: письма, сочинения, записки и т. д. Второй — условно-свободные, например, собственноручно написанные показания. Третий — экспериментальные, которые выполнены по заданию следователя. Такой комплекс образцов отражает устойчивость признаков почерка и его индивидуальность.
— Почерк меняется в зависимости от обстановки?
— Обстановочные факторы могут вносить в почерк изменения. И это еще одна задача почерковедения — диагностика, то есть установление условий выполнения текста или подписи. Например, когда буквы начинают «дрожать»… Эксперт, увидев этот «тремор» в записи или подписи, при отсутствии его в образцах, может сделать вывод: у исполнителя явно что‑то было не так. Он мог испытывать сильный испуг, волноваться, находиться в алкогольном опьянении либо в каком‑то болезненном состоянии. Дрожь, например, вызывается болезнью Паркинсона. Бывает, люди пишут после перелома руки — иногда даже зажимая ручку локтевым суставом. На почерк могут повлиять и внешние факторы: письмо в движущемся транспорте, на вертикальной поверхности или на мягкой подложке.
Установить признаки такого необычного выполнения помогают специальные методики. Разумеется, конкретные обстоятельства, вызвавшие изменения почерка, мы определить не можем. Для этого эксперт изучает дополнительные документы. Если речь идет о болезни, то это медицинские карты. Если человек писал, например, под диктовку со связанными руками, об этом расскажут материалы уголовного дела.
— А вот, допустим, предсмертная записка…
— Здесь мы дополнительной информации, скорее всего, не получим. И тогда просто констатируем факт: да, текст написан именно этим человеком. Он мог находиться явно в неадекватном состоянии — возможно, в сильном душевном волнении. Или — да, это его рука, но он был вполне спокоен. Это наводит на мысль об инсценировке. А уж если выяснится, что писал не он, то тут, согласитесь, уже есть дополнительный повод для беспокойства. Но, разумеется, окончательный вывод относительно обстоятельств дела остается за следствием.
— Можно ли говорить о том, что идентифицировать человека по почерку помогают какие‑то научные приемы?
— Безусловно. В России основы научного исследования почерка были заложены Е. Ф. Буринским, который и ввел термин «судебное почерковедение». Большой вклад в систематизацию знаний о почерке внес С. М. Потапов.
Ему же принадлежит первое научное определение почерка как «системы привычных движений, выраженной в письменных знаках». Дальнейшим развитием методов исследования почерка занимались известные ученые-криминалисты, например, А. И. Винберг, В. В. Томилин, В. Ф. Орлова. Их выводы основаны на том, что почерк каждого человека индивидуален и устойчив. Да, хотя все мы начинали учиться на одних и тех же прописях, но в итоге пишем по‑разному. В процессе обучения письма и последующего совершенствования этого навыка накапливается комплекс особенностей, которые в совокупности и создают наш неповторимый «портрет». У человека формируется динамический стереотип — он пишет «на автомате», не задумываясь над видом каждой буквы. И, если отбросить все привходящие факторы, существенные признаки начертания этих букв всегда одни и те же, характерные именно для этого человека. Они сохранятся даже тогда, когда, например, в результате инсульта он будет писать другой рукой.
— Приходилось читать о людях, которые, по каким‑то причинам лишившись рук, обучаются писать, зажав ручку пальцами ног…
— …или зубами. И, представьте себе, почерк, «приспосабливаясь» к новым условиям, сохраняет свою индивидуальность! Потому что «пишет» не рука или нога, а мозг, в котором уже «впечатаны» определенные стереотипы. То же самое относится к переученным левшам или к очень редким людям — амбидекстерам, которые в одинаковой степени владеют и правой, и левой рукой. Иногда они даже могут писать обеими руками одновременно. Но в каждом случае в почерке будут отражаться признаки конкретного исполнителя.
— Итак, ваша наука — абсолютно точная, и ее выводы дают стопроцентную гарантию?
— Не совсем так. В почерковедении предусмотрено несколько форм выводов. На вопрос, выполнены ли текст или подпись конкретным лицом, мы можем ответить «да» или «нет», но в обоих случаях — «категорически» или «вероятно». Есть и другой вариант — «установить не представляется возможным». Это происходит тогда, когда нам не хватает информации — либо недостаточно образцов, либо объект сам по себе не информативен. Например, состоит из одной буквы или содержит какие‑то очень простые начертания. Подобную «опасность» представляет для нас очень простая подпись. Иногда ее ставят намеренно, чтобы не «расшифровывать» себя. Но часто этим пользуются люди, которым приходится подписывать много документов. Одна буковка, крючок или петля — попробуй‑ка идентифицируй по ней человека.
— Такую подпись легко подделать…
— Конечно! Но человек об этом не думает, пока не окажется, что эту петлю кто‑то поставил, например, под договором дарения его квартиры. И он будет долго ходить по судам, доказывая, что ничего такого не подписывал.
Между тем достаточно сложная — например, с несколькими изменениями направлений движений — подпись является даже более надежным средством идентификации, чем простой по строению почерк. Этим «инструментом» человек пользуется чаще, и потому он отличается большей устойчивостью и выработанностью. Не случайно, когда злоумышленники хотят скрыть участие в каких‑нибудь махинациях, они специально искажают свою подпись под важными документами. И если нет какой‑либо дополнительной информации, «привязать» эту закорючку к конкретному человеку оказывается практически невозможно.
— А возможно ли опознать чью‑то руку по надписи, выполненной, к примеру, на стене в виде граффити или на человеческом теле в виде татуировки?
— Чаще всего невозможно. Это, по сути, не тексты, а рисунки, не содержащие индивидуализирующих признаков почерка исполнителя. То же самое относится к текстам, выполненным специалистами-каллиграфами. Они не пишут, а рисуют, украшая буквы некими вензелями. При таком «искусстве оформления знаков» отсутствует автоматизм письма, а тексты не содержат необходимой эксперту информации.
По этой же причине мы не исследуем иероглифы, а также иные тексты, написанные не латинским или кириллическим алфавитом.
— А не проще ли разработать компьютерную программу, которая сама все будет сравнивать, сопоставлять, выявлять и делать выводы?
— В настоящее время эксперты МВД таких методик не применяют. Да, в каких‑то простых случаях компьютер может провести сравнительный анализ. Но оценить степень нажима, динамику и темп письма, а также характер всевозможных отклонений может только человек с его опытом и знаниями. Если же говорить о компьютерах, то они нам, скорее, становятся не помощниками, а врагами. Люди все меньше пишут рукой. А против текста, набранного на клавиатуре, вся наша наука, разумеется, бессильна.
— Интересно, а где обучают этой науке?
— В вузах системы МВД готовят экспертов-криминалистов, а почерковедение — одна из экспертных специальностей. Так что в принципе овладеть этой профессией может любой человек, удовлетворяющий требованиям поступления в данные учебные заведения. Но возможны и другие варианты. Я, например, сначала получила высшее техническое образование, а потом, уже во время службы в экспертном подразделении, прошла дополнительное обучение в Университете МВД, получив несколько специальностей: портретная экспертиза, дактилоскопия, экспертиза холодного оружия, технико-криминалистическая экспертиза документов, почерковедческая экспертиза. Последняя, как видите, победила.
— Но это, наверное, довольно тяжелая, скрупулезная работа…
— Безусловно. Каждую буковку приходится рассматривать под лупой или микроскопом. Важно ведь не только начертание, но и масса других признаков. Как, например, отличить подлинную подпись от поддельной? Когда человек расписывается сам, он делает это легко и непринужденно. А когда подражает чужой подписи, то начинает стараться, выводить каждый элемент. Нажим оказывается совершенно другим, темп меняется. Внешне подделка может казаться неотличимой от оригинала, но эксперт разницу видит сразу.
Подпись, полученная при помощи сканера и вставленная в документ, при увеличении распадается на мелкие фрагменты — пиксели. А под ней могут быть посторонние штрихи или следы удаленного текста. А ведь сегодняшние технические средства позволяют вообще обойтись без помощи человека — графопостроители имитируют человеческий почерк. Но в таком тексте обязательно будут особенности, которые мы сразу заметим.
Да, конечно, работа эксперта-почерковеда требует терпения и усидчивости. К концу дня глаза устают. Но здесь работают только те, кого захватывает азарт поиска истины. При этом нагрузка на наших сотрудников очень большая — вчера, например, один следователь назначил по делу сорок экспертиз!
— А посвящают ли вас следователи в существо уголовных дел?
— Как правило, это для нашей работы необходимо. Одно из самых частых наших исследований — это проверка на подлинность документов по отчуждению недвижимости, которые фигурируют в делах о квартирных мошенничествах. В качестве потерпевших там чаще всего проходят одинокие пожилые или не очень здоровые люди. Схема преступления проста. Откуда‑то берутся «благодетели», окружающие беспомощного человека заботой, приносящие ему продукты и лекарства. А потом они предлагают ему якобы «для отчета» показать свой паспорт и подписать, например, благодарность за проделанную работу. Человек с чистой душой это делает. А потом оказывается, что он свои квадратные метры кому‑то подарил.
— Подпись оказывается подлинной — что тут можно сделать?!
— Можно! Вот для этого мы и знакомимся с материалами дела. Хорошо известно: чтобы подарить или продать квартиру, нужно расписаться в нескольких разных документах. Мы получаем их полный комплект и видим, что настоящая подпись — только в одном из них, а в остальных — отсканированная и вставленная компьютерным способом. Часто приносят только копии документов, и в них — одно и то же изображение подписи. Но так не бывает — расписаться абсолютно одинаково никто не может. Мошенничество налицо!
Приходится нам исследовать и завещания, которые «чудесным образом» возникают после смерти пожилых людей. Их «наследниками» становятся какие‑то совершенно чужие для них лица. Чаще всего это аферисты. И действуют они порой очень искусно. Подделывая подписи, имитируют даже дрожание руки завещателя. Мы изучаем его подлинные подписи и видим — да, рука у него дрожала, но дрожь была другого характера!
Вы не представляете себе, какая это радость — добраться до истины, защитить человека, которого пытались выкинуть на улицу, или отстоять права реальных наследников…
— Неоднократно приходилось слышать, что почерковеды занимаются идентификацией подписей на произведениях искусства и исторических документах…
— Хорошо, что вы об этом вспомнили. Действительно, были очень интересные сюжеты. Один из них касается картин, которые некоторое время назад продавались в наших комиссионных магазинах, выдаваемые за подлинные работы художника Михаила Шемякина. Было известно, что каждую свою работу он подписывает. Мы получили образцы оригинальных подписей, сравнили их с теми, что были на тех самых продававшихся картинах, и пришли к однозначному выводу: фальшивки! Хотя и сделанные очень искусно.
А вот подпись на халате Шаляпина, который нам предоставил Музей театрального искусства, мы, к сожалению, идентифицировать не смогли — она оказалась недостаточно информативной. По теории, для идентификации необходимо обнаружить определенное количество существенных, совпадающих с образцами признаков. Здесь столько не набралось. Халат, видимо, неоднократно стирали, и часть штрихов оказалась утрачена. Так что принадлежит ли подпись великому певцу, осталось неизвестным.
Обращаются к нам и поисковики, ведущие раскопки на местах боев. Мы помогаем им читать записки из солдатских медальонов или надписи на каких‑то предметах. Недавно, например, установили фамилию владельца ремня, поднятого со дна Ладожского озера. Но все это, как вы понимаете, занятия «для души». Главная же наша сфера деятельности — уголовные и административные дела.
— Ваши выводы, надо полагать, никто сомнению не подвергает?
— Такое в принципе возможно. Например, тогда, когда заключение эксперта прямо противоречит всем обстоятельствам дела. Допустим, мы делаем вывод, что данная подпись выполнена неким конкретным лицом. А все свидетельские показания и даже записи видеокамер говорят, что его в момент подписания этого документа там не было. В таких случаях следствие или суд могут назначить повторную экспертизу. Но ее, конечно, поручат уже другому эксперту.
Существует и механизм оспаривания экспертизы. Можно направить ходатайство следователю или жалобу в прокуратуру. Разумеется, свои сомнения надо как‑то аргументировать. Время от времени этим пользуются адвокаты — они, например, заявляют, что эксперт использовал недостаточное количество образцов. В этих случаях могут быть назначены дополнительная, повторная или комиссионная экспертизы.
Гораздо печальнее, когда наши выводы оспариваются со ссылкой на альтернативное заключение одной из многочисленных «независимых» коммерческих экспертиз. Человек приходит в экспертную организацию, платит деньги и получает нужный ему результат. А там, между прочим, работают люди со всеми необходимыми дипломами, сертификатами и, согласно документам, с большим стажем работы по данной экспертной специальности. Свои результаты они прекрасно оформляют — большие плакаты, красивые презентации, цветные таблицы и диаграммы. Попробуйте с ними поспорьте!
И вот на стол судьи ложатся два противоположных заключения. Что он должен делать? Когда речь идет об уголовных делах, мы все‑таки имеем приоритет. Доверие к заключениям экспертов нашей службы достаточно высокое. Ни с подозреваемыми, ни с потерпевшими эксперты МВД при производстве экспертиз непосредственно не общаются, и как‑то «договориться» с ними невозможно. Но гражданскими делами мы не занимаемся, и там по одним и тем же исследуемым объектам можно увидеть «всю палитру» выводов. Часть из них, увы, не будет объективной. При этом привлечь «независимых» экспертов к какой‑то ответственности за сомнительный вывод очень трудно. Выступая в судебном заседании, на вопрос, почему вы сделали такой вывод, человек спокойно ответит: «А я так вижу»… Это больная тема, она неоднократно поднималась, но результата пока нет.
Разумеется, не собираюсь обвинять всех огульно. Конечно, в системе коммерческих экспертных учреждений работают много грамотных, имеющих большой опыт, преданных своему делу специалистов, для которых личная ответственность и честность являются определяющими в их деятельности.
— А ваша деятельность, извините, чем регламентирована?
— Федеральным законом «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации», ведомственными приказами, Уголовным и Уголовно-процессуальным кодексами. Любая наша экспертиза начинается с подписки о том, что эксперту, в соответствии с законодательством, разъяснены его права и обязанности и он предупрежден об ответственности за дачу заведомо ложного заключения, которая предусмотрена статьей 307 УК РФ.
— В вашей практике были случаи, когда эксперты эту подписку нарушали?
— Я слышала о таких случаях в других регионах. Но в нашем подразделении за многие годы моей работы ничего подобного не было. И, надеюсь, не будет.
Комментарии