В Арктике надо жить, а не выживать
Гость редакции - Почетный полярник России Виктор БОЯРСКИЙ. ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА
Ледокол «Арктика» проекта 10520, больше десяти лет простоявший у причальной стенки в Мурманске, после демонтажа ядерного оборудования могут отдать на металлолом. Все меньше надежды, что это судно, первым в мире достигшее в свободном плавании Северного полюса, окажется в Кронштадте и превратится в плавучий музей. Но Виктор Боярский, отстаивающий этот проект вместе с другими петербуржцами, верит в успех. Наш сегодняшний гость - руководитель Полярной комиссии Русского географического общества (РГО), кандидат физико-математических наук и член Союза писателей России - пробиваться через преграды умеет.
- Виктор Ильич, многие представляют себе Арктику бескрайней мертвой пустыней. Чем она манит вас?
- Для меня это привычная среда обитания, находиться в которой людям моего склада так же естественно, как дышать. Она вовсе не безжизненна, как принято считать, и ей присуща своя красота. Но передать притягательную силу этого края, подобрав нужные слова, поверьте, непросто.
- Но вы пытались это сделать в своих книгах?
- Мои книги, посвященные экспедициям, в которых я участвовал, основаны на дневниках. Желание вести путевые записи в конце дня, когда смертельно устал, а паста в авторучке замерзла, вскоре отпало, и я стал наговаривать свои дневные впечатления на диктофон.
Вот так лежишь в спальном мешке минут десять перед сном и вспоминаешь вслух дневные события, а температура в палатке - как «за бортом», и кругом тысячи километров снега и льда... Привыкнуть к холоду, мне кажется, невозможно, остается одно: научиться его терпеть. Но ошибается тот, кто думает, что такие странствия связаны только с невзгодами и лишениями. Нет, чем сложнее цель, которую ставишь перед собой, - например, пройти на лыжах тяжелый участок, - тем больше удовольствия получаешь, когда ее достигаешь...
- Сколько же таких странствий было всего?
- Трудно сказать. В Антарктиде я был четырежды, а сколько раз доводилось возвращаться в Арктику, даже не знаю, сбился со счета. Но это были разные заходы: одно дело, когда тебя доставили до полярной станции, где есть все необходимое, и совсем другое, если ты пешком или на собачьей упряжке преодолеваешь немыслимые расстояния и можешь положиться в пути только на себя и тех, кто рядом. Ощущения разные.
Опасности подстерегают полярника всегда: мне приходилось, двигаясь через ледяные торосы, проваливаться в океанскую воду и отпугивать выстрелом из ружья оголодавшего белого медведя. Но самое страшное, мне кажется, это заблудиться в пургу и пропасть. Работая на метеостанции «Новолазаревская», я оказался как-то в такой ситуации: полная потеря ориентации в двух шагах от товарищей, когда снежная вьюга может кружить несколько дней... Это сильная встряска.
Но если при всем том, полагаясь на опыт полярника, ты хорошо подготовился к экспедиции, трудностей у тебя будет меньше. Первопроходцы, которые шли такими же маршрутами сто лет назад, когда не существовало вертолетов и спутниковой связи, рисковали больше: для них это был, по сути, билет в один конец.
- А как вы стали полярником?
- Честно говоря, я мечтал работать на море, как отец, который был радистом и плавал на торговых судах. Мы жили в городке Щербаков (ныне Рыбинск), на ярославской земле, а когда отца перевели в Грузинское морское пароходство, наша семья оказалась в Батуми. На берегах Черного моря прошло мое детство. При этом, как многие мои сверстники, я обожал рассказы Джека Лондона, особенно про «белое безмолвие».
После окончания школы приехал в Ленинград, но поступить в морской вуз не удалось - не взяли по зрению. Тогда я решил попасть на море другим путем: подал документы в Электротехнический университет и поступил туда на радиотехнический факультет, чтобы выучиться на радиста. В то же время мне хотелось связать свою жизнь с наукой: книги Владимира Санина, где он рассказывал об экспедициях в Антарктиду, я тоже любил.
Одно из подразделений отдела морских экспедиционных работ Академии наук СССР, имевшей свои научно-исследовательские суда, возглавлял тогда легендарный полярник академик Папанин. Студентом я поехал в Москву, чтобы встретиться с ним и устроиться позже на такое судно, но не попал к нему на прием. На следующий год связался с ленинградским Арктическим и Антарктическим институтом, где на одну имевшуюся вакансию претендовали кроме меня семь человек, и стал с трепетом ждать распределения.
Повезло. Меня взяли туда в отдел радиофизики, и в том же 1973 году я впервые оказался в Антарктиде, на одной из ее станций.
- Получается, полярный стаж у вас без малого полвека?
- Выходит так. Сначала это были научные поездки (институту я отдал 15 лет), потом в составе международных экспедиций пересекал снежные просторы в Гренландии, канадской Арктике, на Шестом континенте, и одна из них («Трансантарктика») вошла в «Книгу рекордов Гиннесcа», когда на лыжах и собачьих упряжках мы прошли более 6 тысяч километров за 221 день.
А после увлекся арктическим туризмом и стал открывать для других людей притягательные эти края.
- Расскажите о первом этапе... Чем вы занимались в научных поездках?
- Отряд гляциологов, в который я входил, «просвечивал» сверху ледники, используя специальные локаторы, которые мы сами же разрабатывали (промышленные, действовавшие в сантиметровом диапазоне, тут не годились), и составлял карту застывшего рельефа континента.
Без этого трудно изучать процессы, связанные с таянием ледников, невозможно оценивать их массу: спутниковые снимки позволяют только узнать количество айсбергов и посчитать общую площадь скованной замерзшей водой поверхности. Зная толщину льда, окутавшего материк, легче интерпретировать полевые геофизические данные и выявлять, к примеру, зоны распространения полезных ископаемых. Впрочем, выяснилось, что Антарктида не совсем материк: скорее, это архипелаг, группа островов...
- Насколько точен такой радиолокационный метод?
- Судите сами. Когда петербургские специалисты обнаружили недалеко от полярной станции «Восток» подледниковое озеро, получившее ее имя, и пробурили к нему скважину, толщина льда там соответствовала показаниям радиолокационных приборов. Расхождение оказалось мизерным, менее 1%. В общем, сегодня это незаменимый геофизический инструмент...
- Вам приходилось бывать и на макушке Земли, и на Южном ее полюсе. Есть разница?
- А как же, существенная. Арктика - океан, покрытый постоянным и дрейфующим льдом, а ее «антипод» больше похож на Гренландию, это земная твердь.
Арктический лед - нередко нагромождение торосов, комбинация ровного и битого льда - все время в движении, и ты это слышишь. В любой момент он может разойтись под палаткой, и, чтобы не случилась беда, нужно ночью дежурить. Словом, там нет ощущения покоя. Другое дело - Шестой континент, покрытый спящим льдом, которому можно доверять. Хотя трещины и там представляют большую опасность.
Различается и климат. В Антарктиде он суровее: пик холода, минус 88,3 градуса по Цельсию, зафиксировали как раз в тех краях (спутник NASA, впрочем, регистрировал и более низкие показания). А на температурный режим в Арктическом регионе оказывает влияние водная масса Ледовитого океана, хранящая энергию тепла. Зимой столбик термометра в Центральном арктическом бассейне редко опускается до минус 40 - 45 градусов.
- Глобальное потепление реальность, а не выдумка?
- Да, и тому есть подтверждения. В Арктике площадь морских льдов сокращается, ее ледники по сравнению с айсбергами заметнее деградируют. Но постоянным этот процесс не назовешь, он имеет пульсирующий характер: ледники то сжимаются в размерах, то восстанавливаются в прежних пределах.
Правда, в последние годы изменение циркуляции воздушных потоков вызвало преобладание «молодых» льдов - многолетние не успевают формироваться. И если 20 - 30 лет назад они двигались со скоростью один-два километра в сутки, то сейчас - чуть ли не в десять раз быстрее, что очень заметно.
Климатические сдвиги сказываются и в Антарктиде, где площадь льдов тоже уменьшается, а участники экспедиций обнаруживают ныне айсберги в тех районах, где раньше их никогда не было. Но потепление (затронувшее, кстати, и Гренландию) проявляется там не повсеместно, а локально. В отличие от Арктики, где не стало дрейфующих полярных станций, поскольку найти подходящий лед уже невозможно.
- Когда они свернули работу?
- В результате экономического кризиса, начавшегося в 1991 году, полярники стали покидать Арктику. А когда дрейфующие исследовательские лаборатории вновь встали на вахту (станция «Северный полюс-32» начала работать в 2003 году), выяснилось, что прочный многолетний лед стал редкостью. Последние российские станции дрейфовали в районе канадского сектора Арктики, где найти его больше шансов.
В 2013 году ученые, работавшие на «СП-40», попали в тяжелую ледовую обстановку, их пришлось эвакуировать. С той поры они обосновались на мысе Баранова (архипелаг Северная Земля), где находится стационарная база петербургского Арктического и Антарктического института, что ускорило принятие решения по созданию первой в мире ледостойкой самодвижущейся платформы «Северный полюс». Эти работы ведутся на «Адмиралтейских верфях».
Благодаря особому яйцевидному корпусу она сможет противостоять сжатию льдов. Хотя это, конечно, не современное изобретение: деревянные парусные суда такой формы с конца XIX века строили поморы. Но, поскольку судовые установки, управляющие платформой, могут влиять на работу чутких приборов и ухудшать качество результатов, некоторые исследования будут проходить чуть в стороне от нее, на льдине.
- Как вы в целом оцениваете нынешнюю госпрограмму развития Арктики?
- Смотря с чем сравнивать. В советские годы был сделан колоссальный рывок: там появились морские порты, аэродромы, военные базы, и осваивали этот край не временщики, а северяне, жившие там постоянно. На смене эпох решили: поддерживать жизнедеятельность объектов на Крайнем Севере слишком накладно, и свернули финансирование, хотя строить заново дороже. А что такое не доставить топливо по морю? Значит разморозить коммунальную систему, это смерти подобно. Конечно, люди стали оттуда уезжать.
На Диксоне, где проживали около 6 тысяч человек, трудно было получить квартиру, и строили там не хилые избы, а пятиэтажки. Многие эти дома теперь стоят пустые, там остались от силы 300 - 400 жителей. Жуткое впечатление. Схожая картина - в поселках Хатанга и Тикси, где жизнь била ключом. Исключение составляет только Чукотка, в развитие которой Абрамович, бывший ее губернатор, вкладывал частные средства. В последний раз я там был, когда мы шли на яхте по Севморпути. Перемены меня удивили: современные коттеджи, спутниковые антенны, в магазинах всего полно. То же самое я видел на севере Канады, и это нормально: люди должны жить в Арктике, а не героически выживать.
В советскую пору, правда, были и перекосы - взять хотя бы тысячи брошенных на полярных островах бочек из-под мазута. Японцы предлагали: пустите, мы сами их вывезем, нам нужен металл. Так нет же, секретная зона, туда доступ закрыт, хотя из космоса вся она как на ладони. Только сейчас стали приводить эти земли в порядок, хотя работы еще непочатый край.
- А разве не возрождается там судоходство?
- Грузопоток по Севморпути растет, увеличились сроки навигации (повторю, это циклический процесс: говорить, что скоро здесь растает весь лед, абсурдно). В нынешнем году будет достигнут новый рекорд - 29 миллионов тонн, но по-прежнему за счет нефти, сжиженного газа и продукции «Норильского никеля». На оживлении поселков в Заполярье мало отражаются и транзитные перевозки, доставка грузов из Китая в Европу, хотя это тоже важно, как и наращивание присутствия там Минобороны РФ. Арктика многим обязана военным, строившим дороги, базы, аэродромы двойного назначения. Когда они оттуда ушли, все стало разваливаться.
Но воссоздать то, что было, нельзя: экономическая ситуация ныне другая. Ямал, превратившийся в центр газодобычи, уже не узнать, изменился облик Салехарда, где стояли убогие покосившиеся дома. Думаю, воспрянет и Диксон, недалеко от которого возобновили разработку мощных пластов антрацита, залегающих почти на поверхности. Там будут строить терминал. Но если эти районы продолжат осваивать вахтовым методом, Арктику не возродить: чужаков, кроме прибыли, ничего не интересует. Заработали и исчезли.
Нефтяники вкладывают деньги в развитие нужной им инфраструктуры: порт «Сабетта», когда рядом построили мощный завод «Ямал-СПГ», расцвел. А как быть местным жителям? Товары им завозят самолетом, дороговизна страшная. Чтобы вернуть северный завоз, нужно обновить атомный и дизельный ледокольный флот, и это уже происходит. Петербургские верфи строят мощнейшие в мире суда, без которых, к слову, не получит развития полярный туризм.
- И что, многие рвутся полюбоваться ледяными красотами?
- Не так чтобы многие, удовольствие-то дорогое, но это перспективное направление. Ледокол «50 лет Победы», построенный на Балтийском заводе, направляясь из Мурманска на север, берет 120 человек и по дороге заходит на Землю Франца-Иосифа: впечатления незабываемые. А если двигаться на восток, вдоль побережья студеных морей, показывать туристам будет нечего, кругом запустение. Да и как пробиться туда иностранцам: оформить нужное разрешение раньше, чем за два месяца, вряд ли удастся, и кто согласится ждать?
Везти путешественников на открытые для посещения острова, где полно мусора, тоже не будешь. Есть круизные рейсы с заходом в северные города, поблизости от которых можно увидеть стойбища оленеводов и многое другое, но развитие их сдерживает отсутствие гостиниц и слабое транспортное сообщение. Можно вспомнить и про экстремальный туризм, когда любителей экзотики самолетом доставляют из Шпицбергена на полярную базу, потом вертушка перемещает их на другую стоянку, и оттуда на лыжах они идут к Северному полюсу, километров за 100, ощущая себя героями. Но таких, понятно, пока тоже немного...
- Петербург претендует на звание полярной столицы России. По праву?
- Вроде бы да: в Петербурге мощные научно-образовательные, исследовательские, промышленные организации, связанные с освоением этого края. В Смольном создан комитет по делам Арктики... Но IV Международный арктический форум прошел в нашем городе, минуя Архангельск, мне кажется, не в силу особых заслуг: просто в Петербурге более развита гостиничная сфера.
Сегодня энтузиасты пытаются отстоять ледокол «Арктика», построенный в Петербурге, который может пойти на металлолом, чтобы доставить его в Кронштадт, переоборудовать и сделать филиалом нашего Арктического музея.
Стоимость этих работ оценивается в 2 миллиарда рублей. Но процедуры по демонтажу ядерных установок неизбежны, и это серьезная доля затрат, а годовое содержание плавучего музея, если он появится, обойдется городу в несколько миллионов рублей. Даже если потратиться на оснащение его музейным оборудованием, это не такие большие деньги...
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 146 (6499) от 09.08.2019.
Комментарии