Проверим словарный запас
Когда мы берем с полки словарь (в том числе и с полки виртуальной, в Интернете), то порой понятия не имеем: не устаревший ли? авторитетный ли? В скором будущем словари будут проходить экспертизу – этим займется только что созданная подкомиссия «По определению списка словарей грамматик, справочников, содержащих нормы современного русского литературного языка, а также правил русской орфографии и пунктуации». Она в свою очередь входит в состав Правительственной комиссии по русскому языку.
Наша собеседница, преподаватель филологического факультета СПбГУ, старший научный сотрудник Института прикладной русистики РГПУ им. А. И. Герцена Светлана ДРУГОВЕЙКО-ДОЛЖАНСКАЯ, участвует в работе и «большой» комиссии, и подкомиссии, а также в орфографической комиссии РАН. Как член филологического совета Тотального диктанта Светлана Викторовна уже была гостем нашей редакции; сейчас получилось продолжение разговора.
– Светлана Викторовна, чем конкретно займется подкомиссия и так ли уж необходимо утверждать перечень «правильных словарей»?
– Подкомиссия абсолютно «рабочая», в ее составе – известные филологи, например, директор Института русского языка им. В. В. Виноградова РАН Мария Каленчук, председатель орфографической комиссии РАН Алексей Шмелев, профессор Высшей школы экономики Валентина Апресян.
Да, экспертиза словарей необходима. Конечно, сейчас ситуация не такова, как в 1990-е, но все-таки и сегодня кто угодно может создать какой угодно словарь. Более того, законодательство не запрещает мне взять творческий псевдоним «Сергей Иванович Ожегов» и написать какой-нибудь «Школьный орфографо-морфолого-этимолого-фразеологический словарь». И его будут покупать.
Массовый читатель ведь не обязан разбираться в том, что словари бывают разных типов. Есть академические – предписывающие, диктующие норму. Есть словари, описывающие какой-нибудь пласт языка. Ну вот часто возмущаются: «Как можно издавать словарь мата?!». Как будто словарь дает рекомендацию к употреблению таких слов. Нет, конечно! «Словарь мата» или «Словарь народно-разговорной речи города Архангельска» просто регистрируют, описывают определенные языковые явления.
Наконец, есть словари авторские. Например, я часто упоминаю на лекциях словарь «Слитно или раздельно» Б. З. Букчиной и Л. П. Калакуцкой. В своем жанре он прекрасен! Но вот берет корректор этот словарь – и обнаруживает там, вопреки всем правилам, слитное написание «поллимона». При этом вышло уже четвертое или пятое издание, причем в издательстве «Словари XXI века», которое выпускает и академические словари. Читатель не обязан знать, что это словарь не предписывающий, а обосновывающий научную позицию авторов, и словник в нем – это примеры, подкрепление научной позиции. В предисловии все это объяснено, но кто ж читает предисловия в словарях?
– Это что же получается: мы столько заучивали, какие слова с «пол» писать слитно, раздельно и через дефис, а ученые, оказывается, сомневаются, нужны ли тут варианты?
– Пожалуй, едва ли не единственная одиозная глупость нашей орфографии состоит в том, что мы элемент «пол» пишем по-разному. Полмандарина, но пол-лимона и пол-апельсина – хотя все это названия цитрусовых. И, кстати, у элемента «пол» вполне есть автономность: оно обладает значением существительного «половина».
Я-то считаю, что все слова с «пол» логичнее писать через дефис, а, например, Букчина и Калакуцкая полагают, что слитно. Но это, повторю, мнения – в той или иной степени обоснованные.
Вообще же слитные, раздельные и дефисные написания – область орфографии, которая плохо отрегулирована. Не потому, что плохи филологи. А потому, что это область, которую отрегулировать невозможно.
– Почему?
– Ну вот что у нас пишется слитно? Части слов. Что пишется раздельно? Разные слова. А дефис оказывается компромиссным вариантом, когда раздельно писать уже/еще нельзя, а слитно – еще/уже нельзя.
Язык – явление развивающееся, поэтому отношения между его элементами могут меняться. Хрестоматийный пример, мною часто приводимый: я прекрасно помню, как в меню писали «кофе-глясе» через дефис, потому что не было отдельного слова «глясе». А потом, во-первых, появились другие напитки глясе, фрукты глясе и так далее. Во-вторых, и кофе стал мокко, капучино, эспрессо. То есть при слове «кофе» появился целый ряд несклоняемых прилагательных, и «глясе» отдельным словом вполне в этот ряд вписалось.
Иначе говоря, тут многое зависит от конкретной точки во времени и от взгляда на то, что важнее при решении проблемы «слитно или раздельно». Скажем, Букчина и Калакуцкая решили положить в основу своей теории принцип формально-грамматический. Если, например, в первой части сложного прилагательного уже есть собственный суффикс прилагательного, пишем через дефис. Независимо от того, сочинительные или подчинительные отношения между этими частями. В таком случае «общественно-полезный», по их теории, нужно писать через дефис.
Но это авторский словарь. И, чтобы не возникало путаницы, видимо, на определенных словарях должен быть гриф – например, «рекомендовано Правительственной комиссией по русскому языку».
Правда, когда мы с коллегами пытались составить список типов словарей, которые должны проходить экспертизу, нам это пока не очень удалось.
– В чем сложность?
– Например, невозможен какой-то один словарь фразеологический или этимологический. Авторитетно утверждать, какой лучше, могут только какие-нибудь два специалиста в мире, да они еще и друг с другом не согласятся. Нужно ли, чтобы такие типы словарей проходили экспертизу? Не уверена.
На мой взгляд, всенепременно должны проходить экспертизу словари орфографические, толковые, орфоэпические и грамматические – то есть словари нормативные.
– Кто-то компетентный, узнав о создании комиссии, удивился: есть ведь орфографическая комиссия РАН.
– Орфографическая комиссия имеет очень странный статус: она межведомственная, ее учредителем является Российская академия наук. Конечно, в силу того, что в комиссию входят известные лингвисты, в частности, авторы академического орфографического словаря, на ее заседаниях обсуждаются весьма серьезные языковые вопросы. Но они получают статус решенных только в тот момент, когда оказываются закрепленными в словаре или в правилах орфографии.
Нам есть над чем работать, потому что общественный запрос на новую редакцию правил русской орфографии и пунктуации очень велик.
– В чем он выражается?
– В том же, в чем он выражался и в 1900 году. Тогда создание орфографической комиссии началось с того, что учителя Казанского и Петербургского педагогических обществ написали в Академию наук: пора наконец принять правила орфографии, а то каждая газета как хочет, так и пишет.
Вот и сейчас в Российскую академию образования, в Думу приходят письма: «правила необходимо корректировать!». Причины выдвигаются разные: то правила слишком сложны, то не слишком внятны, то еще что-то.
Мы-то, филологи, уверены, что нормы правописания не нуждаются в какой-то решительной корректировке. И уж тем более корректировку никогда не надо называть реформой: никто с завтрашнего дня не будет призывать писать по-другому. Обычно речь идет об очень частных случаях, которые вносятся в словари потихоньку, общественность этого даже не замечает. Как, скажем, была вариантность написания «зОрянка» и «зАрянка», а потом орфографическая комиссия решила, что давайте уж остановимся на одном варианте, «зарянке». Никто и не заметил.
Или слово «розыскной»: оно долго было таким «исключением из исключения», но уже давно рекомендовано писать «рАзыскной».
А вот правила пунктуации, на мой взгляд, действительно нуждаются в переформулировании. В огромном числе случаев мы обнаруживаем формулировки такого типа: «как правило, обособляется», «обычно обособляется», «запятая между определениями такого-то типа может ставиться для придания тексту художественности»...
– То есть нет определенности: можно так, а можно и эдак?
– Да. И даже по тому, как много поступает вопросов о пунктуации в справочные службы интернет-порталов «Грамма.ру» и «Грамота.ру», видно, что нередко установить единственно верный вариант расстановки знаков препинания просто невозможно. Поэтому мне кажется (но я могу быть тысячу раз не права), что пунктуационные правила надо поделить, условно, на обязательные и необязательные.
Это не значит, что вот тут ты обязан ставить знак препинания, а там не обязан. Самое главное – нужно объяснить пишущему «основу». Есть правила структурные, следование которым определяет, как ты будешь понят: «казнить нельзя помиловать». В остальных случаях изменятся разве что нюансы. Вопрос, ставить ли запятую в предложении «На ветках висели крупные тяжелые капли» между «крупные» и «тяжелые», не скажу, что не значимый, но смысл высказывания от наличия или отсутствия запятой не слишком изменится.
Если бы задать эти координаты в правилах, было бы очень хорошо.
– Вы входите в экспертный совет Тотального диктанта – не эта ли работа вас примирила, что ли, с нашим неуверенным использованием пунктуации?
– Точнее говоря, я потому так с Тотальным диктантом и сроднилась, что у меня всегда было такое отношение к пунктуационным правилам.
Как говорил Чехов, «знаки препинания служат нотами при чтении». Песенку «В лесу родилась елочка» можно, не меняя нот, сыграть так, что она будет звучать, будто написана Шопеном, или Прокофьевым, или Софьей Губайдуллиной. Мелодия сохранится, но это будет разная музыка. То же самое со знаками препинания. Конечно, от того, насколько точно я их поставлю, будет зависеть то, как полно я передам свою мысль читающему. Но в первую очередь важно в принципе передать мысль.
При проверке Тотального диктанта мы видим в длинных предложениях порой до полутора, а то и двух десятков вариантов постановки знака препинания! Причем знаков, которые не запрещены правилами. Человек, который пишет диктант, может воспринять вставную конструкцию в предложении менее тесно связанной с основной мыслью – и отделит ее скобками. Или более тесно связанной – тогда отделит тире или запятыми. А от того, какой знак он поставил тут, будет зависеть, например, возможность двоеточия в другом месте предложения – и вот уже вариантность нарастает как снежный ком.
Спустя все эти годы, что существует Тотальный диктант, мы можем точно сказать: больше 80% участников прекрасно знают правила, которые изучаются в школе, особенно орфографические. Хотя приходят писать люди разные, в том числе те, для кого русский язык не родной. Основные болевые точки – в области пунктуации.
При этом любой знает функциональную нагруженность знаков препинания. Всем понятно, что запятая нужна, например, для перечисления. Или когда певица поет что-то там про любовь: «Я поставила бы точку, но опять запятая» – всем понятен этот образ: некая неоконченность, будет продолжение. Или когда читаем в рецензии на фильм, что «его сюжет сводится к тому, чтобы измерить длину тире в поговорке «с глаз долгой – из сердца вон»», мы прекрасно понимаем, что имеется в виду: некое зияние, замена того, что очень значимо, но при этом не названо. Так и в предложении тире ставится вместо пропущенного сказуемого, или когда нужно показать, что одна часть предложения резко противопоставлена другой.
И так про любой знак можно сказать. Наше языковое сознание все это точно знает. А мы пытаемся начетнически в этих правилах ковыряться: вот тут можно, а вот тут нельзя, а если вот тут такое условие, то здесь надо...
Часто говорят: «у меня врожденная грамотность». Это, как правило, значит, что человек просто понимает отношения между, скажем так, элементами действительности – и, соответственно, способами их оформления на письме.
Например, моя замечательная коллега Наталья Романова основала «Школу грамотности»: еще работая с детьми с дисграфией, она создала систему, которая позволяет грамотно писать, наверное, в 90% случаев. При этом Наталья – маргинал в нашей же филологической среде, потому что учит писать правильно «не по правилам», не заставляя заучивать их, а опираясь на какие-то другие вещи.
– Забавно, когда народ попрекает ученых за то, что те «идут на поводу» у народа же и изменяют правила. «Не допустим!»
– Да-да. «Последний бастион грамотности мы не отдадим». На рубеже двухтысячных была предложена очень маленькая корректировка: например, писать «брошюра» и «парашют» через «у». Причем «жюри» не трогали, потому что мягкое «ж» еще встречается в произношении, но уж «парашют» с мягким «ш» никто не произносит лет семьдесят. Но – «не допустим!».
Несколько лет назад многие возмущались: «До чего дошло! Лингвисты в словаре зафиксировали «кофе» среднего рода!». Но это ж чистая неправда. В словаре у «кофе в среднем роде» остается помета «разговорное», как еще в словарях времен Ушакова. Ничего не изменилось за почти сто лет.
Вообще прогнозировать изменения нормы можно только в одном смысле: понимать, что вот такое-то может быть, а вот такого быть не может никогда.
Например, для филологов совершенно не неожиданность, что многие говорят «звОнишь». Новая форма в ударении возникает чаще всего по аналогии, и это слово встраивается в ряд себе подобных, глаголов на «-ить»: «варишь», «солишь». На протяжении последних 200 лет большинство таких глаголов (правда, переходных, с зависимым словом в винительном падеже) изменили свое ударение. У Пушкина еще было «варИшь», у моей бабушки было «солИшь». Моему поколению словари рекомендовали «включИшь», но уже десятилетней давности академический словарь фиксировал и «вклЮчишь» как так называемую «младшую норму» – то есть молодое поколение, которое говорит так, не совершает ошибку.
И любое изменение орфоэпической нормы может проходить этот путь. Сначала как бы «на полях» словаря фиксируется еще один вариант с комментарием, что это неправильно. Потом «неправильное» может стать «просторечным», «разговорным». Затем, возможно, станет равноправным, но и тут будет важен порядок: если «творОг» в словаре стоит на первом месте, значит, такое произношение предпочтительнее, чем «твОрог». Но потом они могут и поменяться местами.
И в большинстве случаев никто этой перемены не заметит. Но есть некоторые слова и формы (их по пальцам пересчитать), за которые образованный носитель языка будет держаться. Пусть все завтра начнут говорить только по-китайски, но не смей путать «одеть» и «надеть»! Притом что смешение «одеть» и «надеть» было зафиксировано как частотная ошибка еще в одном из первых «словарей трудностей» в 1870-е. И смешение это настолько распространенное, что норму можно воспринимать как искусственно поддерживаемую. Что, кстати, тоже неплохо. Но кидать булыжник в человека, который допускает такие смешения... Ну все мы совершаем оговорки.
– Возвращаясь к комиссии. Когда будет составлен перечень рекомендованных словарей, что это изменит «в жизни»?
– Я-то вижу пользу комиссии даже не в том, чтобы верифицировать словари. Да, нужна электронная база словарей, прошедших экспертизу. Чтобы любой пользователь мог получить квалифицированную справку, как это возможно благодаря ресурсу «Академос», базе академического орфографического словаря, которая постоянно обновляется.
Но есть еще одна важная вещь. Оксфордский словарь делают, кажется, больше двухсот специалистов. Наш «Большой толковый словарь», то есть главный, – кажется, 12 человек, у которых при этом есть еще другие научные задачи. У нас до сих пор нет полного академического толкового словаря: издание дошло, кажется, только до буквы «П».
Или, например, у нас с М. Б. Поповым вышел учебник для вузов: «Современное русское письмо: графика, орфография, пунктуация». До него был один-единственный учебник по этому курсу,
В. Ф. Ивановой – замечательный, но изданный еще в 1976 году. Больше учебников по русскому письму не было ни-ка-ких. Посмотрите на тираж нашего: 108 экземпляров. Слава богу, он-то выложен в Интернете, но многие словари вообще недоступны. Доходит до того, что ученые из разных институтов сканируют друг для друга нужные фрагменты.
Главное, на что я надеюсь, что создание правительственной комиссии подразумевает реальную государственную поддержку создания словарей. Не только издания, а именно научной работы, создания.
Комментарии