Троечник страшнее пандемии
ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА
Среди своих коллег, юристов-криминологов, наш сегодняшний собеседник – доктор юридических наук профессор РГПУ им. А. И. Герцена Сергей МИЛЮКОВ – слывет вольнодумцем. На многие вопросы юридической науки и практики имеет свой взгляд, не всегда совпадающий с мнением большинства. Например, открыто заявляет, что является сторонником смертной казни. Что ж, такие люди обществу тоже необходимы – ведь нередко в их спорных, полемически заостренных оценках вдруг обнаруживаются зерна истины. К тому же с ними порой можно обсуждать темы, от которых многие другие стараются уходить.
– Хотелось бы, Сергей Федорович, подвести итоги года, прожитого нами в условиях пандемии, с точки зрения ученого-криминолога.
– Что касается самой пандемии, то у меня по этому поводу имеются определенные сомнения. Я разговаривал со многими компетентными людьми, и никто из них не смог мне толком объяснить, откуда взялась эта беда. Версия о том, что кто-то заболел в Ухане, а потом приехал в Москву или Венецию и там всех заразил, меня не очень убеждает. Ведь буквально в два-три месяца инфекция поразила весь мир! Комиссия ВОЗ приехала в Ухань, посетила тот самый рынок, где якобы впервые появился ковид, и никаких разгадок тайны там не нашла.
На наших глазах впервые с сентября 1945 года, то есть времени окончания Второй мировой войны, разворачивается полотно драмы планетарного масштаба. Нынешний кризис опаснее тех же корейской, вьетнамской, афганской и «чеченских» войн прежде всего потому, что он носит внешне чисто медицинский, «ползучий» характер и подобен вирусу, исподволь разрушающему «легкие» человечества. Именно поэтому криминологи уже сейчас должны дать объяснения его внутренних пружин и сделать научно обоснованный прогноз последствий быстротекущих процессов.
Прежде всего коронавирус ярко высветил вопиющую социальную несправедливость в распределении материальных и финансовых ресурсов в России. Что касается фарминдустрии (одно название чего стоит!) и аптечного бизнеса, то тут витал и витает беззастенчивый дух наживы на физических и психических недугах людей. Можно лишь догадываться о колоссальных сверхприбылях, которые имеют от этого бесчеловечного бизнеса фабриканты, владельцы бесчисленных аптечных сетей и престижных клиник, коррумпированные представители власти и находящиеся на их содержании дельцы массмедиа, навязывающие доверчивым людям зачастую бесполезные, а то и губительные для них таблетки и инъекции. В условиях пандемии эти барыши возросли многократно...
Мир находится еще в самом начале развития пандемических бед, но можно сделать некоторые предварительные выводы. Конечно, мы не вирусологи и не эпидемиологи и потому не в состоянии постичь биологических механизмов повсеместного распространения этой заразы. Зато мы специалисты в сфере социальных патологий, а среди них центральное место занимает преступность, течение которой вполне может принять взрывной характер.
– К сожалению, представители правоохранительных органов крайне неохотно соглашаются анализировать ситуацию в целом. Чаще всего ограничиваются сухими цифрами статистики...
– Думаю, что вокруг проблемы ковида много лжи. В том числе и в официальной статистике преступности. Но даже эти явно искаженные данные при внимательном анализе позволяют делать определенные выводы.
По всем криминологическим законам, чрезвычайная ситуация такой силы должна приводить к росту преступности. Рост безработицы, разрыв социальных связей, сокращение миграции – а это, между прочим, удар по благосостоянию тысяч семей... Люди озлобляются, идут на преступления. И, действительно, в прошлом году, по статистике, преступность немного подросла. А в этом году, как по мановению волшебной палочки, вдруг стала падать! Продолжает, правда, расти киберпреступность. Но в той ли степени, как это показывают?
Вчера я вел занятия со студентами, и тут у меня в портфеле зазвонил телефон. Я взял трубку и показал своим слушателям: «Вот, смотрите, это мошенник». Мне такие звонки поступают не часто, но регулярно – раз-два в день. Я спросил студентов – а им, оказывается, приходит по 10 – 12. Масштаб мошенничества явно больше, чем нам показывают.
Большинство преступлений остаются латентными. И многие из них стражи порядка сознательно «не замечают». Я живу около Сенной площади и постоянно вижу там скупщиков краденых украшений или телефонов. Они стоят прямо около метро, никого не боятся. Рядом ходит полиция...
– По привычке последних лет многие наши граждане рост преступности сваливают на мигрантов. Теперь вроде сваливать больше не на кого?
– Да, как нас убеждали, большая часть из них уехали на родину. Остались около миллиона нелегалов. Но вот я открываю «Российскую газету» от 12 марта нынешнего года и там читаю: «По официальным данным, миграционный прирост населения в РФ за 2020 год составил 106 496 человек». Откуда взялись эти люди в условиях закрытых границ, я не понимаю. Отток наблюдается только на Дальнем Востоке – что, впрочем, вполне объяснимо. Зато в целом ряде регионов прирост оказался даже выше, чем в доковидном 2019 году. И доля преступлений, совершенных мигрантами, в 2020 году снизилась всего на 1,5% – это уровень статистической погрешности. А в январе и феврале 2021-го зафиксирован даже рост на 1,9%.
В то же время количество преступлений, совершенных в отношении этих людей, уменьшилось на 8,4%. То есть их активность возрастает, а противодействие им падает. При этом число преступников из стран СНГ снизилось на 12,6%. Это значит, что растет вклад в преступность представителей дальнего зарубежья.
Никуда не делся и традиционный рассадник преступности – безработные. В Петербурге, например, по имеющимся у меня данным, их число выросло в 7,1 раза. Но это далеко не рекорд – в Ставропольском крае, Крыму, Кабардино-Балкарской Республике эти цифры составляют, соответственно, 8,3, 9,1 и 10 раз. Общая численность безработных на конец декабря прошлого года, по данным той же «Российской газеты», составила 4,628 миллиона человек. При этом работодатели заявили потребность в 1,736 миллиона. Казалось бы, никакие мигранты нам не нужны. Но работодатели ждут именно их – ведь это дешевая и, главное, абсолютно бесправная рабочая сила. Тем более что контролировать ее помогают этнические преступные группировки, которые в числе прочего обеспечивают и нелегальное перемещение гастарбайтеров через границу. Кстати, санкции за нарушение миграционного законодательства весьма незначительны.
– Вы считаете, что требуется их ужесточение?
– Я считаю, что нужно вернуться к ранее широко применявшимся формам наказания – ссылке и высылке. Первая предполагает обязательное поселение в определенной местности, вторая – запрет проживать в определенных пунктах или местностях внутри государства. Понимаю, что для наших граждан эти понятия ассоциируются с ГУЛАГом и потому в достаточной степени скомпрометированы. Но ведь данные меры можно применять не для расправы с инакомыслящими, а как дополнительное наказание – в частности, для нарушителей миграционного режима. Сейчас их депортируют, и они, сделав новые документы, легко возвращаются назад. Ссылка в отдаленные районы России исключает такую возможность.
А высылка, полагаю, будет эффективна для внутренних мигрантов – например, жителей определенных регионов, которые, как известно, являются частыми героями криминальных сводок. Сейчас, попавшись на каком-либо правонарушении, они, как правило, отделываются легкими наказаниями, а потом продолжают преступную деятельность. Но если к приговорам, которые они получают, сделать «добавку» в виде запрета жить где-либо, кроме своего родного региона, уверен, это позволит существенно снизить уровень преступности.
Когда я впервые высказал эти идеи, со мной никто не согласился. Но сейчас уже многие ученые-криминологи меня поддерживают.
– Да уж, ваши радикальные высказывания в научных кругах хорошо известны. В частности, вы призываете объявить войну тунеядцам.
– И не отказываюсь от этого. Асоциальные элементы – отнюдь не бедствующие люди. Через их руки проходят изрядные денежные суммы. Ежедневно, проходя по Сенной площади, я невольно вспоминаю ужасающие даже привычного человека описания грязи и разврата в романе Крестовского «Петербургские трущобы», имеющем красноречивый подзаголовок «Книга о сытых и голодных». Книга была впервые опубликована еще в 1866 году. Автор учился на юридическом факультете Санкт-Петербургского университета и скончался в 1895-м. Он не узнал поэтому, какую роль сыграли деклассированные элементы в революционных событиях 1905 – 1907 гг. и всенародном бунте 1917 – 1922 гг., но, думается, вполне бы оценил их погромный потенциал.
Беспощадная борьба с тунеядцами была отнюдь не изобретением большевиков. Еще Петр Великий неистово воевал с «гулящими», то есть неработающими подданными. Попавшихся в первый раз били батогами и отправляли к прежним владельцам. Причем с помещиков и хозяев, приказчиков и старост брали штраф по 5 рублей «за неусмотрение» за своими людьми. Задержанных во второй и третий раз били на площади кнутом, посылали в каторжную работу, «а баб в шингаус (прядильные дома), а ребят – на суконный двор к прочим мануфактурам».
Оградить Петербург от тунеядцев, притворяющихся немощными, пыталась и Анна Иоанновна. В указе от 21 июля 1730 года говорилось: «...что в богадельни, вместо помянутых прямых нищих, записывают таких, кои могут работою питаться, а иные в богадельнях не живут, но одно жалование получают, и тако не без греха есть, что бедные без призрения страждут, а вместо их тунеядцы хлеб похищают». Императрица приказывает «тунеядцев из богаделен выслать, или определить в работу, а прямых (настоящих) нищих в богадельни ввесть, чтоб по улицам и дорогам не валялись и не бродили, а помещиковых отдать помещикам, посадских в посады для пропитания».
– Вы не боитесь, что вас могут обвинить в откате к идеям авторитарного государства?
– Подобных обвинений я наслушался достаточно, но моих позиций они не поколебали. Разумеется, речь идет не о возврате к временам мракобесия, а о призывах к элементарной социальной справедливости, от которой мы, по моему мнению, уходим все дальше и дальше.
В частности, я уверен в необходимости возвращения к социалистическим началам в финансово-экономическом и общественно-политическом устройстве России. Радикальный либерал, мой извечный оппонент профессор Гилинский считает, что это «настолько немыслимое и дикое предположение, что возражать как-то неудобно». Но тащить Россию в капитализм XIX века разве не дикость?
Ошибки советской власти, буржуазное перерождение ее функционеров отнюдь не дискредитировали саму идею социализма и коммунизма как воплощение социальной справедливости. Надежды на свободный рынок как автоматический регулятор, способствующий разрешению возникающих конфликтов, не оправдались. Например, невиданное падение цен на нефть отнюдь не повлекло пропорционального снижения цен на бензин, авиакеросин, дизтопливо, мазут и другие горюче-смазочные материалы. Мало того, политологи и экономисты предрекают дальнейший рост цен на продукты питания и те же лекарства. В условиях же госрегулирования вместо накачки бюджета и бизнес-структур обесценивающимися деньгами можно было отпускать горючее по себестоимости аграриям, медучреждениям, правоохранительным структурам, школам и вузам.
– Интересно, вы делитесь своими идеями со студентами или предпочитаете острые углы обходить?
– Разумеется, делюсь. Но никому своих взглядов не навязываю, даю возможность каждому мыслить самостоятельно. Только, к сожалению, этой возможностью пользуются далеко не все. Тем более – сейчас. Переход ко всеобщему дистанционному обучению катализирует давно идущие процессы интеллектуальной деградации детей, подростков и молодежи. Они полностью отключаются от самостоятельного познания окружающей действительности, бездумно даже не «заглатывают», а просто ретранслируют преподавателю чужую и нередко недоброкачественную информацию, напрочь перестают что-либо делать своими руками, думать собственной головой. Это в полной мере относится и к юридическому образованию.
Меня часто упрекают, что я излишне строг по отношению к студентам, ставлю много двоек. Но какое право мы имеем посылать в прокуратуру, полицию, суды и даже в ФСБ малограмотных выпускников?! Люди учатся в вузе, носящем имя Герцена (между прочим, признанного особо опасным государственным преступником!), но не могут сказать, кто такой Герцен. Одна девушка, старшекурсница юрфака, недавно не смогла мне ответить на вопрос, что значит слово «законодатель». После многих подсказок с моей стороны она наконец сказала: «Правительство».
Надо ли говорить, что к тому же я непрерывно веду борьбу с телефонами, от которых студенты не могут оторваться на занятиях...
– Вы полагаете, что строгостью можно заставить людей учиться?
– Только строгостью – нельзя. Человека нужно заинтересовать его будущей профессией. Когда я учился на юриста, мне пришлось и участвовать в следственных действиях, и поработать внештатником в милиции и прокуратуре. На пятом курсе, на период производственной практики я, как и многие мои сокурсники, стал исполнять обязанности следователя. Со всеми его правами, в том числе и зарплатой. Получив диплом, уже твердо знал, чего я хочу. Надел милицейские погоны и носил их много лет.
Сейчас ничего подобного нет. На практике наши студенты, что называется, перекладывают бумажки. Что с ними будет, когда они столкнутся с реальной жизнью, никто не знает. Мне говорят: «Зачем ты ставишь эти двойки, ведь все равно ничего не изменишь?». Я говорю: «Я ставлю их для себя. Чтобы не терять лицо. Не хочу выпускать неучей». Студентам в аудитории показываю на пустые места за столами: «Вот те, которые тут должны сидеть, завтра будут вами руководить!».
– И нас судить, задерживать и допрашивать...
– Да, к сожалению, мы становимся страной троечников. И это, думаю, будет пострашнее, чем пандемия.
Комментарии