Памятникам не нужна девальвация

ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА

Гость редакции — председатель КГИОП Сергей МАКАРОВ

Сегодня в России отмечается День реставратора. Истоки этого праздника — петербургские. 1 июля 1945 года, вскоре после Победы, была организована Ленинградская архитектурно-реставрационная мастерская, которая положила начало ленинградской школе реставрации. Накануне праздника мы и побеседовали с сегодняшним гостем редакции. Говорили о судьбе исторических зданий в центре Петербурга, о школе, где училась Ольга Берггольц, об участии бизнеса в сохранении культурного наследия.

— Сергей Владимирович, почему именно сейчас обострилась дискуссия о том, надо ли сохранять все построенные до 1917 года здания в центре Петербурга, которые именуются историческими?

— На мой взгляд, полный запрет на изменение вида абсолютно всех зданий, построенных до 1917 года, выполнил свою функцию. Он был введен в 2009 году городским законом № 820-7 о границах и режимах зон охраны. Нигде в России не было и до сих пор нет таких строгих правил по защите фоновой застройки. В Петербурге законодательство об охране среды остается лучшим в стране.

Однако даже только в центральных районах среди тех многих тысяч зданий, которые в документах технического учета числятся построенными до 1917 года, есть перестроенные настолько, что их невозможно считать относящимися к исторической среде. Например, охраняемым по закону сейчас считается облик зданий на Можайской, 47, на 4‑й Красноармейской, 16, лит. В. Они совсем не похожи на исторические, но по формальной дате постройки охраняются.

И наоборот, много домов, которые по документам построены после 1917 года, т. к. были пол­ностью разрушены во время Великой Отечественной войны, а позднее восстановлены по историческим чертежам. Их облик, по закону, не сохраняется, а надо бы.

Нет в составе ценной среды отлично сохранившиеся здания на Малой Посадской, 20, на Мичуринской, 14. Все это требует отдельного изучения.

Кроме того, на подходе новый пласт наследия уже советской архитектуры, который мы сейчас изучаем, — наиболее ценные относим к памятникам, а какие‑то уже имеет смысл сохранять 820‑м законом как средовые.

— То есть давления строительного лобби, которому нужны свободные территории в центре, в данном случае нет?

— Есть давление здравого смысла. Примерно три года назад, задолго до нынешних разговоров о «проб­леме 1917 года», мы попытались провести инвентаризацию исторических зданий в центральных районах, привлекая людей, окончивших школу волонтеров по прог­рамме проекта «Открытый город». К сожалению, тогда не получилось.

— Почему?

— Волонтеры все‑таки не специалисты, хотя и очень увлеченные люди. Кроме того, увлеклись темой охраны интерьеров исторических зданий. Но тогда надо просто объявить такие дома памятниками архитектуры.

— Речь о создании списка действительно ценных исторических зданий, облик которых нельзя менять?

— У меня нет готового рецепта, но, думаю, мы придем к пониманию того, что в законе должен быть перечень ценных зданий — наподобие списка выявленных объектов культурного наследия.

— В Петербурге около 14 тысяч зданий, построенных до 1917 года. Кто и как будет определять их ценность?

— КГИОП не располагает свободными сотрудниками, которые могут такую работу провести, ее придется заказывать. Повторю то, что говорил неоднократно: результаты этой работы, преж­де чем они станут текстом закона, будут широко обсуждаться с профессиональной общест­венностью. Есть профильная рабочая группа в Законодательном собрании, общественные советы. Также мы должны согласовать проект с Министерством культуры.

Что касается сроков, то для первых нескольких районов (пока еще не готов сказать, каких именно) работу по определению ценных исторических зданий предполагаем выполнить к 2024 году, к очередной корректировке 820‑го закона.

С выполнением всех процедур, необходимых для внесения изменений в этот закон.

— В том же 820‑м законе к историческим зданиям вне центральных районов относятся постройки до 1957 года…

— Все они расположены вне исторического центра Петербурга и возводились в послевоенные годы, но тем не менее формируют среду в этих районах, поэтому их важно сохранять.

Однако к работе по формированию поадресного перечня ценных средовых объектов вне центральных районов можно будет переходить, сняв все вопросы по цент­ральным районам, где, безусловно, историческая среда в целом более ценная.

— С проблемой 1917 года тесно связана история с омолаживанием зданий, то есть приписыванием им более поздних дат постройки…

— За последние два года мне известны единичные случаи изменений дат постройки. Механизм определения даты таков: аттестованный кадастровый инженер проводит исследование документов, самих построек и определяет дату строительства здания. Органы охраны памятников в этом процессе, по закону, не участвуют. Но мы договорились с Росре­естром: прежде чем будет изменена дата постройки, документы в рабочем порядке будут направлять на рассмотрение КГИОП и только после нашего одобрения вносить изменения.

— Иными словами, вы согласны, что манеж лейб-гвардии Финляндского полка на углу Большого проспекта и 20‑й линии был построен после 1917 года?

— Дата постройки здания, которое многие называют манежем Финляндского полка, была установлена еще в 2012 году — задолго до планов нового строительства на данном месте — и больше не менялась. На самом деле это здание хлебозавода Василеостровского района 1938 года.

Кстати, и по другим адресам, которые сейчас оказались в центре внимания, даты постройки (после 1917 года) установлены еще до принятия закона 820-7, которым введено понятие «историческое здание» и за критерий историчности взят 1917 год. У здания по Рижскому пр., 26, лит. А и Б, сведения о годе постройки и реконструкции в паспорте 2007 года, по Малому пр., 4, — в паспорте 2003 года.

— Еще одна тема, связанная с изменениями в 820‑й закон: строительство Большого Смоленского моста и терминала ВСМ на Лиговском проспекте. Готовятся поправки, которые выведут из зон охраны несколько исторических зданий и позволят их снести. О каком точно количестве зданий идет речь?

— Территория из зон охраны не выводится. Для нее устанавливается специальный режим. Для предполагаемого строительства Большого Смоленского моста в соответствии с техническими нормами проектом режимов зон охраны допускается демонтаж восьми зданий, под терминал ВСМ — демонтаж девяти и отдельных строительных конструкций ряда зданий. Ни одного памятника среди них нет.

— Может быть, поискать альтернативы и спасти здание школы, где училась Ольга Берггольц, а в 1941 году формировалось народное ополчение?

— Искали. После того как на Совете по сохранению культурного наследия были представлены оба проекта, была создана специальная рабочая группа. По терминалу удалось найти компромисс. Что касается моста, то специалис­ты в области транспортной инфраструктуры пришли к выводу, что альтернативное предложение с сохранением зданий просто не учитывает ГОСТы по сооружению съездов с моста.

— По источникам, окончание строительства моста перенесено с 2028 года на 2030‑й, а на строительство ВСМ пока не выделено финансирование. Может, есть время еще поискать?

— Сегодня нет денег, а завтра они появятся. Страна живет. Да, времена сложные, нам тоже сначала заблокировали реставрационную программу на 2022 год — а это почти 3,6 млрд рублей, а потом разблокировали. Ровно то же самое может произойти с мостом и терминалом. Оба очень нужны, особенно мост.

— Когда оба эти проекта обсуждались на Совете по культурному наследию, эксперты говорили о том, что практика менять закон под конкретный проект порочна. Вы не согласны?

— Не согласен. Корректировка 820‑го закона — нормальная практика, и ее цель — не ослабить имеющиеся требования, а ввести более детальное регулирование. Важно, чтобы эти изменения были обсуждены, а проведение Совета по культурному наследию и есть профессиональное общественное обсуждение. Конструкцию 820‑го закона подобные изменения не разрушат.

— Кстати, совет давно не собирался. Неужели ему нечего обсуждать? Например, судьбу зданий бывшего завода «Красный треугольник», которые горят чуть ли не ежемесячно?

— В высокой стадии готовности новая историко-культурная экспертиза на включение «Треугольника» в список памятников, которую рассмотрит рабочая группа совета.

— Очевидно, что для спасения «Красного треугольника» необходимы неординарные меры. На ваш взгляд, какие?

— Решение как раз стандартное: должен появиться единый хозяин этой территории. Вся проблема этого объекта — в безумной приватизации начала 1990‑х годов, породившей множество собственников буквально в каждом здании, а их в комплексе 80. Определить, что кому принадлежит, — это квест даже для нас.

Год назад один из крупных собственников заключил с городом соглашение об инвестициях, которые могут спасти комплекс «Треугольника». После согласования историко-культурной экспертизы — а это должно произойти до конца 2022 года — определятся предметы охраны. Инвестор должен понимать, с чем он имеет дело. Я лично с ним общаюсь и вижу большое желание привести объект в порядок.

— В случае с Апраксиным двором та же история?

— Она попроще. Там давно определены здания-памятники и предметы охраны. Собственники владеют целыми зданиями. Тому, кто взялся приводить в порядок Апраксин двор, необходимо учесть их интересы.

— Что ждет здания ВНИИбумаги на площади Мужества, медсанчасти на улице Одоевского, 10, за сохранение которых выступают градозащитники?

— По обоим адресам мы находимся в судах. По Одоевского, 10, — с 2017 года.

— Вы по‑прежнему считаете, что оба здания недостойны статуса памятников?

— По-прежнему так считаю. Медсанчасть попала в списки выявленных объектов культурного наследия в 2015 году. Тогда только появилась норма в федеральном законе о праве граждан заявить любое здание на выявление его ценности. Медсанчасть взяли «поизучать»: заинтересовало, что в сталинском здании нет ни одного советского символа. Причем заявление о выявлении поступило буквально за несколько дней до того, как застройщик должен был получить разрешение на строительство. Совпадение? Не думаю.

Что касается здания ВНИИБ, то, как заметил один маститый петербургский архитектор, его ценность определяется отнюдь не выдающимися художественными качествами. Он просто хорош в сравнении с монструозными 25‑этажками на городских окраинах. Мы идем к тому, что на любое невысокое симметричное здание с колоннами люди будут смотреть как на памятник.

— Чем это грозит?

— Произойдет девальвация понятия «объект культурного наследия» в Петербурге. Для нашего города должен сохраняться высокий уровень архитектуры. Возможно, в каком‑то отдаленном регионе то же здание медсанчасти стало бы федеральным памятником. Но в Петербурге труба повыше и дым погуще.

— Какая сейчас ситуация на фаб­рике «Торнтон» — «Невская мануфактура»?

— Собственник понимает, что ему придется восстанавливать здание, сейчас завершает тендерные процедуры на выбор подрядчика, который проведет противоаварийные работы.

— А если денег на восстановление у него не хватит?

— Таких заявлений не звучало. Восстановление — в интересах собственника, владеющего соседними земельными участками, где предполагается крупное жилищное строительство. Вид на сгоревшую руину никому не нужен.

— Вы верите в спасение Коню­шенного ведомства инвестором, который прежде не был замечен в деле сохранения культурного наследия Петербурга?

— Если городские власти будут ему помогать, а «люди добрые» не мешать, то все получится.

— Что вы считаете необходимой помощью?

— Быстро рассматривать документы и давать необходимые консультации арендатору, что можно, а что нельзя делать с этим уникальным памятником.

— Чем можно наполнить Конюшенное ведомство?

— Общественное пространство — рестораны, торговля, разные формы развлечений, детский центр… Этот объект расположен на серьезных туристических тропах. Мое глубокое убеждение: собственники и арендаторы памятников архитектуры должны на них зарабатывать. Понятно, что расходы предстоят гигантские. Хорошо еще, что Музей истории Петербурга, некоторое время бывший пользователем Конюшенного ведомства, поменял там кровлю, чтобы избежать дальнейшего разрушения.

— На ПМЭФ-2022 представляли проект строительства колокольни Смольного собора. Ваше отрицательное отношение к этим планам не изменилось?

— Я против того, чтобы назвать этот процесс воссозданием. Колокольни никогда не было. Это новое строительство. Чтобы его осуществить, нужно пройти большой путь: юридический, общение с ЮНЕСКО и достижение общественного согласия.

— Иными словами, сначала надо изменить федеральный закон об объектах культурного наследия, запрещающий подобное строительство?

— Пока не внесены даже давно предлагаемые изменения, разрешающие строить на территории памятников объекты инженерии.

— В начале 2022 года в КГИОП создана комиссия по включению в списки выявленных объектов культурного наследия ленинградской архитектуры 1950 – 1980‑х годов. Как продвигается дело?

— Только что рекомендованы еще два объекта — здание «ЛенНИИпроекта» на Троицкой площади и жилой дом рядом с железнодорожной станцией Ланская. В ближайшее время подпишу распоряжение о включении их в список выявленных объектов.

— Не пора ли брать под охрану здание аэропорта «Пулково» Александра Жука?

— Аэропорт не может жить в режиме памятника архитектуры. Будут неизбежны самовольные работы и разговор на шершавом языке протокола. Мы договорились об отдельной дискуссии о судьбе ­аэропорта с участием специалистов в этой области. Пока нет решения данной проблемы.

— Наша газета несколько раз сообщала о строительстве мансарды на доме № 20 по Ковенскому переулку. Борьба продолжается?

— Иск администрации Цент­рального района к собственнику о приведении здания в первоначальное состояние удовлетворен в мае. КГИОП принимал активное участие в этом деле в качестве третьего лица. Здание изуродовано, и мы будем добиваться принудительного сноса конструкций мансарды.

— Как обстоят дела на объектах, сданных в аренду по программе «Аренда за рубль?

— По двум деревянным дачам в Сестрорецке и конюшням в Петергофе ведется разработка проектов реставрации. Завершаются работы по Александровским воротам Охтинского порохового завода.

Только что выставлен на аукцион особняк Александра Брюллова на Кадетской линии, 21. Будет повторно выставлено здание клиники Адольфа Бари на 5‑й линии, 58 – 60. В планах — особняк Мессонье на Кожевенной линии, 38.

— Можете ли вы назвать два-три памятника архитектуры в Петербурге, которые необходимо срочно спасать за бюджетные деньги?

— Дом поэта Федора Слепушкина в Рыбацком, который был изъят у собственника. Это был долгий и тяжелый процесс, хотя многим кажется, что изъять — это просто. На самом деле изъятие предполагает помимо прочих процедур выкуп памятник у собственника, который довел его «до ручки». Теперь надо отреставрировать. Там был постоялый двор, где останавливался Пушкин, просится небольшой краеведческий музей и культурный центр. Вокруг кварталы многоэтажек, дом Слепушкина мог бы стать культурным центром этого места.

Особняк Брусницыных на Кожевенной линии, 27, просится к приспособлению для дворца бракосочетаний Васильевского острова. Рядом идет крупное жилищное строительство, в женихах и невес­тах недостатка не будет.

Один из корпусов Покровской больницы на Большом проспекте Васильевского острова, 85, разрушается, его было бы правильно приспособить для нужд медицинского учреждения.

— Когда вы пришли в КГИОП, сколько было выявленных объектов культурного наследия?

— Более 2900 объектов, выявленных еще в 2001 году.

— Вы часто говорили, что этот список надо разгружать…

— Поначалу мне казалось, что надо поднапрячься, делать много экспертиз. Мы заказывали по 120 штук в год, тратили на это большие деньги. Но в году всего около 250 рабочих дней, качест­венно рассмотреть все экспертизы нереально. Тем более что часто эксперты спорят, не могут прийти к единому мнению и работа надолго останавливается. Например, так происходит с постройками Кронштадтского пароходного завода. Мы туда выезжали четыре раза, дискуссия специалистов тянется годами, но результата пока нет.

Достигнута договоренность с Министерством культуры, что мы будем принимать решение о включении или не включении объекта в реестр памятников без дорогостоящей экспертизы. Эта идея поддержана в Госдуме. До принятия соответствующего закона я подожду с проведением экспертиз за бюджетные средства. Лучше направить их на реставрацию.

— Какие самые главные реставрационные объекты 2022 года по программам?

— Жилые дома со сложными фасадами из «списка 255». Помните, я говорил о том, что нам разблокировано финансирование? Это позволит кроме основной программы начать реставрировать фасады первых 35 зданий. Ни в одном российском городе такой программы нет. Первый объект — дом Бутурлиной на улице Чайковского, 10, как я и обещал его жителям.

— Оправдывает ли себя в целом федеральный закон о праве граждан заявить о постановке здания под охрану как выявленный объект культурного наследия?

— Когда с заявлениями обращаются профессионалы, способные аргументировать свою позицию, это хорошо. Например, Санкт-Петербургский союз архитекторов обратил внимание КГИОП на здание яхт-клуба на Петровской косе. Но зачастую эта норма используется, чтобы затормозить стройку по соседству, как было в случае с «Холодильником» на улице Шкапина.

— Петербург — объект всемирного наследия ЮНЕСКО. Как выстаиваются отношения с международными организациями в нынешней непростой ситуации?

— Мы постоянно контактируем. Только что КГИОП принял участие в заседании национального совета Ассоциированных школ ЮНЕСКО Российской Федерации, проходившем при поддержке Комиссии РФ по делам ЮНЕСКО в Республике Башкортостан на базе геопарка ЮНЕСКО «Янган-Тау».

Там были представлены лучшие российские практики, был презентован наш проект «Миссия — сохранить», которому уже пять лет.

— По правилам ЮНЕСКО, должен быть создан орган управления объектом всемирного наследия. В Петербурге его нет. Эта повестка актуальна?

— На самом деле для Петербурга план управления — это документы градостроительного развития, развития транспорта, энергетики, социальной сферы, за реализацию которых отвечают органы городской власти. Петербург не страдает без единого органа управления объектом ЮНЕСКО.

Проект федерального закона об оценке воздействия на объекты всемирного наследия разработан, и там остается норма о необходимости согласования с органами ЮНЕСКО проектов нового строительства, хотя документы ЮНЕСКО предусматривают уведомление о таких проектах, а не получение их одобрения.

— Мы беседуем накануне 1 июля — Дня реставратора. Какие программы КГИОП подготовил для жителей Петербурга в этом году?

— В Доме журналиста состоялась ежегодная научная конференция, к нам приехали коллеги из многих российских регионов. Для горожан подготовлена серия экскурсий совместно с «Открытым городом».

— Текучесть кадров в реставрационной отрасли уменьшилась?

— Несколько лет назад в профессии оставалось 30 процентов выпускников реставрационных колледжей, и это была проблема. Сейчас — 80 процентов. Это заслуга не КГИОП, просто появилась работа.

— Работа реставраторов — по большей части сезонная. Как город может помочь специалистам в борьбе с зимним простоем?

— По фасадам жилых домов мы будем заключать контракты сразу на целый объем реставрации, т. е. на два-три года. Чтобы у подрядчика была уверенность: выйдя на объект в апреле, как только позволит температура, он сможет обеспечить своих реставраторов работой не на один сезон.

— После недавнего банкротства «Ленпроектреставрации» государственных проектных организаций в отрасли не осталось. Чем это грозит памятникам архитектуры?

— Ничем не грозит, недостатка в проектных организациях в городе нет, а «Ленпроектреставрация» просто не выдержала конкуренции. Другое дело, что не все работают качественно. Много проектов, которые нам сдают, возвращаем на доработку. Это живой процесс.

— И последний вопрос: телеграм-канал кота Моисея, живущего в помещениях КГИОП, — ваш личный проект?

— Этот умный кот гуляет сам по себе. Он даже на меня смотрит глазами, в которых читается: «Я — кот, а ты чего добился в этой жизни?».