Теневое правительство Севера
ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА
Два года назад финны передали исландцам бразды правления Арктическим советом (АС), в который входят восемь полярных стран. А теперь, в соответствии с принципом ротации, во главе этой влиятельной организации на следующий двухлетний период встанет Россия. Это произойдет 19 – 20 мая в Рейкьявике, куда на министерскую сессию приедут представители арктической «восьмерки». Наша страна, конечно, этим воспользуется для укрепления международного сотрудничества и продвижения своих национальных интересов в том регионе, считает сегодняшний гость редакции – доктор геолого-минералогических наук, профессор СПбГУ Сергей АПЛОНОВ. Мы попросили его рассказать о том, что намерена сделать Россия во время своего председательства в АС и какие возможности это открывает, в частности, для Петербурга. Ведь проблемы Крайнего Севера наш собеседник знает не понаслышке: он возглавляет созданный в Санкт-Петербургском государственном университете Научно-исследовательский центр Арктики и входит в правление UArctic, крупнейшей в мире университетской сети.
– Сергей Витальевич, когда и где был создан Арктический совет?
– В Финляндии есть небольшой, но привлекательный для туристов городок Рованиеме, где побывали, думаю, многие петербуржцы. Считается, что это родные места Йоулупукки, то есть финского Санта-Клауса... Так вот, в 1989 году туда съехались эксперты из северных стран, чтобы обсудить экологические проблемы, характерные для Арктического региона.
На этом совещании началась разработка такого соглашения, вступившего в силу двумя годами позже. Но пришло понимание, что принять один документ все же мало, чтобы двигаться дальше, нужен координирующий орган. Некая межправительственная площадка. С этой идеей активно выступала Канада, и в 1996 году по ее инициативе был создан АС.
Тогда же были сформулированы ключевые направления его работы. Их три: охрана окружающей среды, устойчивое развитие и улучшение жизни коренных народов Крайнего Севера. Сразу договорились: каждая из полярных стран будет председательствовать в АС два года. Россия занимала этот руководящий пост в 2004 – 2006 годах. А потом пошли по второму кругу. Причем государств, которые далеки от Полярного круга, но рвутся вступить в этот «клуб» на правах страны-наблюдателя, год от года становится больше.
– Почему?
– С одной стороны, растет вес этого международного органа, некоторые даже стали называть его теневым правительством Арктики. А с другой – выросло значение самой тяготеющей к макушке Земли территории, где сосредоточены колоссальные природные ресурсы, пока почти не освоенные.
При этом многие страны считают, и справедливо, что ее проблематика имеет глобальный, а не региональный характер. Взять хотя бы климатические изменения. А раз эти проблемы так важны и сложны, то заниматься ими кроме арктической «восьмерки» должны и другие страны. Например, Германия и Франция, где сильна полярная наука. Или Южная Корея и Китай, чьи ледоколы и танкеры ледового класса бороздят просторы морей. Да и другие страны, стремящиеся закрепиться в студеном «Клондайке». В значительной мере с этим связано усиление роли АС.
– А отдача ощущается?
– Этому «правительству» удалось сделать немало. Развивается арктический туризм, подготовлено соглашение о предотвращении нерегулируемого рыболовства в Северном Ледовитом океане. Наметились шаги по ликвидации там морского мусора.
По предложению России, когда она «командовала» в АС, полярные страны открыли многие свои данные: климатические, социологические, геологические (сведения о строении высокоширотных участков суши и шельфа). Это имеет огромное значение. Один лишь пример: благодаря тому что метеостанции разных стран объединили усилия, точность их сводок, а значит, безопасность судовождения в арктических водах повысилась.
А «зеленая» энергетика? Она развивалась везде медленно, да и то главным образом за счет госдотаций, считалась нерентабельной. Хотя ее важность для Арктики, где хрупкая экосистема, неоценима. Там-то и нужно использовать энергию ветра и приливов, избегая таких вредных видов топлива, как мазут или уголь. Скандинавские страны теперь так и делают, превратив «зеленую» генерацию в прибыльный бизнес. Ветровые станции, вырабатывающие электричество, стали появляться и на Русском Севере. Скажем, в Якутии.
– Повестка АС останется прежней?
– Во время председательства России намечено провести 88 форумов и деловых встреч по десяти тематическим блокам, а также других официальных мероприятий. Большинство из них будут посвящены вопросам «мягкой безопасности»: укреплению арктического сотрудничества по уже сложившимся направлениям. Тут я могу сослаться на высказывания Николая Корчунова – это посол по особым поручениям МИД РФ и старшее должностное лицо от нашей страны в АС.
Но особый акцент в такой работе, по его словам, предстоит сделать на повышении качества жизни северян. На это нацелена и государственная политика России в сфере развития Арктической зоны РФ, нашедшая отражение в принятых недавно программных документах.
Другое дело, что под арктическим населением некоторые понимают коренные северные народы, и только. Но большинство ученых, и я тоже, считают иначе. Мы имеем в виду всех, кто проживает в тех суровых краях: геологов, учителей, военных и т. д. Конечно, АС многое делает, чтобы сохранить культуру и быт этих народов, но зачем смотреть на них как на экзотику? Это прямой путь к резервации.
Их доля в общем, надо признать, незначительном, населении мировой Арктики остается мала – около 10%. А вклад всех северян в укрепление национального благосостояния той или иной страны, напротив, велик.
– В чем это выражается?
– Смотрите: в Арктической зоне России живут 2,5 млн человек – менее 2% населения нашей страны. Казалось бы, ничтожный процент. Но, во-первых, это больше половины всех, кто на нашей планете обживает такие просторы. Ведь у нас самая большая площадь арктических владений, порядка 3 млн кв. км (18% всей территории РФ). А во-вторых, 2,5 млн наших северян дают свыше 20% внутреннего валового продукта России.
Чего только нет в арктических недрах: нефть и газ, алмазы, золото, редкоземельные металлы, уран... Причем россияне (в отличие, скажем, от канадцев) добывают эти полезные ископаемые, работая чаще всего не вахтовым методом. Арктика для них родная земля, – и в этом смысле нам ближе Аляска. Разница лишь в том, что этот штат связан с материковой Америкой сухопутными трасами, а доставить все необходимое в ту же Якутию можно только морским путем. Да еще в короткий период северного завоза.
Но, так или иначе, полярные страны накопили опыт, каждая свой, которым стоит делиться, используя площадку АС. Для того он и создавался, чтобы сопоставлять подходы и распространять лучшие практики, обеспечивая устойчивое развитие всего этого огромного региона. Чтобы расставлять приоритеты, разрабатывая Стратегический план действий АС, и помогать странам, позиции которых не совпадают, находить общий язык.
– Есть полемические темы?
– И немало. К примеру, одни говорят: арктические территории надо активнее вовлекать в хозяйственное освоение. Российские заводы по производству сжиженного природного газа (СПГ), построенные на Ямале, – один из успешных бизнес-проектов в энергетической сфере за последние четверть века. А другие убеждены: никакого производства в Арктике с ее ранимой природной средой быть не должно.
Северный морской транспортный коридор (Севморпуть) тоже стал предметом дискуссий. Наша страна предлагает сделать его международным, чтобы сократить плечо грузоперевозок между Европой и Азией. А между тем он частично проходит в территориальных водах РФ, а значит, судовладельцам придется запрашивать разрешение у российских властей.
Внутри экспертного сообщества России тоже идут споры. Одни настаивают: надо накачивать Арктику деньгами, создавая там нормальные условия жизни. Другие возражают: зачем? Наоборот, лучше вывезти всех из этих краев, где жуткая стужа и полгода длится полярная ночь.
Каждая из сторон приводит свои доводы – на заседаниях АС тоже. И без умения заглядывать в будущее объединить полярные мнения и нащупать баланс интересов вряд ли возможно. Я уж не говорю о том, как важно выстраивать климатические прогнозы, в которых сегодня так много конъюнктуры и истерики.
– Вы о глобальном потеплении?
– Да. В центре Нью-Йорка, на Манхэттене, появились часы, якобы показывающие время, оставшееся человечеству до необратимых климатических изменений. Что это, не психоз? Вместо того чтобы гадать на кофейной гуще, нужно проводить глубокие исследования. Вообще значимость полярной науки и мультидисциплинарного подхода в ней выросла. Инновационные разработки важны, но это вторично. Пока мы не поймем, как будут развиваться события, работать в Арктике с полной отдачей не сможем.
В то же время ее не зря называют погодной кухней Земли. Климатические явления формируются во многом именно там, а сбои в этой системе (скорее, не связанные с человеческой деятельностью) и впрямь происходят буквально на наших глазах. Еще и поэтому арктическая повестка становится такой важной. Но более пристального изучения требует не только «сумасбродство» погоды.
– А что еще?
– Да многое. Минерально-сырьевая база полярных регионов мало исследована, в России тоже. Наш восточный сектор Арктики в этом отношении вообще терра инкогнита, да и в западном белых пятен хватает. Заниматься геологоразведкой должны недропользователи, владеющие лицензией. На суше, хорошо или плохо, они это делают, а вот на шельфе имеют право работать, по закону, лишь две компании с государственным участием – «Роснефть» и «Газпром».
Подобные нормы устарели. Их требуется пересматривать, так регулируя недропользование, чтобы на шельф пошли компании, которым сегодня он не очень-то интересен, поскольку они располагают неплохими запасами сырья на континенте. А такие проекты долгоиграющие, готовить почву для них нужно десятки лет. Месторождения, ставшие сырьевой базой для газодобычи на Ямале, были разведаны, когда я был студентом.
Баснословно богатые шельфовые территории не исключение. Но, чтобы освоить их, нужны новые технологии, «умное» законодательство и нормальная внешнеполитическая обстановка. Арктические проекты настолько дорогие и рискованные, что взяться за них в одиночку не решится, пожалуй, ни одна страна. Даже если бизнес и власть действуют рука об руку. Так что Арктика не формально, а «по жизни» становится зоной международного сотрудничества, где роль АС трудно переоценить.
– Может, приведете пример?
– Охотно. Чем интересен упоминавшийся проект «Ямал-СПГ», который одна из отечественных компаний с участием иностранного капитала реализует не без поддержки государства? Он позволил диверсифицировать российский газовый рынок, перенаправив экспортные потоки сырья, и отрасль стала слезать с пресловутой газпромовской трубы.
Магистральный трубопровод, при всех ценовых колебаниях, идет в одном направлении. Да еще становится порой темой политических спекуляций, как «Северный поток-2». СПГ же можно поставлять куда хочешь и сколько угодно: хоть на запад, в Европу, хоть на восток, в страны Азиатско-Тихоокеанского региона. Но, вообще говоря, пандемия показала, что страны – производители энергоресурсов куда больше зависят от покупателей, чем наоборот. Поэтому следует уходить от сырьевой зависимости.
– Не утихают и споры вокруг границ морских арктических владений...
– Некоторые полярные страны хотят доказать, что могут посягать на более значительные территории континентального шельфа, представляя свои доводы в комиссию при ООН. Но и тут больше политики, чем экономики. Уже сегодня 90% разведанных в мировой Арктике запасов углеводородов находятся в экономической зоне России.
Для делимитации этих границ Комиссия ООН по морскому праву должна разработать особые законодательные нормы. Ведь геологические структуры в Северном Ледовитом океане специфичны. По сути, это «куски» материковой коры, принесенные за сотни миллионов лет благодаря дрейфу континентов на огромные расстояния, а между ними – разнородные части океанической коры. А потому трудно доказать, например, что подводный Хребет Ломоносова является продолжением российской территории.
Спорить об этом можно бесконечно. Только зачем? Лучше потратить больше времени и средств на совместные экспедиции в Арктике.
– Вы говорили про «полярный» обмен опытом. А в каких сферах приоритет России неоспорим?
– В умелом освоении арктических земель. К тому же мы единственная в мире страна, владеющая атомным ледокольным флотом, и если к нам обращаются соседи по Арктике, эти суда идут к ним на выручку. Хотя плавать в арктических водах российские мореходы стали задолго до появления атомоходов. Систему климатических измерений «на северах» мы тоже подняли на высокий уровень.
С другой стороны, кое-чему и нам не худо бы поучиться. Так, небольшие рудные месторождения на Кольском полуострове ждут своего часа: дескать, разрабатывать их невыгодно. А финны вовлекают в добычу такие структуры, считая их рентабельными. И ставят там модульные домики, где работают несколько человек, а не строят, надо – не надо, поселки, которые потом, когда оскудеют запасы руды, остаются не у дел. Правда, подобная практика осталась в прошлом...
– Петербург далек от Арктики. Вправе ли он претендовать на особую роль в ее развитии?
– Почему бы и нет. Немало полярных экспедиций стартовало отсюда, хотя дело не в прошлых заслугах. И в наши дни Крайний Север нуждается в его компетенциях – начиная от подготовки кадров и заканчивая судостроением. Губернатор Петербурга, к слову, вошел в оргкомитет, сформированный для подготовки к председательствованию России в АС. А ее работа в этом органе в свою очередь поможет нашему городу укрепить свои позиции как арктического центра.
Хотя мы шли этим путем и раньше. Возьмем полярную науку. По качеству научных исследований на такие темы СПбГУ занимает первое место в городе и второе в России. Последние три года он входит в топ-10 ведущих арктических университетов мира по этому показателю, который измеряется числом подобных публикаций, входящих в международную базу данных. Из российских вузов кроме нашего в эту десятку попал только МГУ, а возглавляет рейтинг Аляскинский университет в Фэрбенксе.
Эта публикационная активность СПбГУ вдвое выше, чем у других вузов и научных центров Петербурга вместе взятых. Причем мы, как классический вуз, проводим исследования широкого спектра: геология, почвоведение, гляциология, новые материалы в медицине и т. д.
Таких проектов сегодня 119, и большинство требуют междисциплинарного подхода, когда разные специалисты (включая российских и зарубежных партнеров) работают в одной связке, используя вузовские лаборатории, общие библиотечные и прочие ресурсы. Поэтому по ряду направлений – таких как изучение геологического строения дна полярных морей или развитие аграрных технологий для северян – наш Университет добился серьезных результатов.
– Вы координируете эти арктические проекты?
– Да, в этом состоит задача Научно-исследовательского центра Арктики, которым я руковожу. Он помогает сформировать новые направления научных исследований, касающихся студеных краев, запустить проект и подтянуть к нему финансирование. Хотя этой работой я занимался и раньше, будучи директором Института наук о Земле СПбГУ, а затем проректором по научной работе.
– Ваш вуз вошел в Университет Арктики (UArctic). Для чего?
– Чтобы получить дополнительные возможности для академического обмена, укрепления научных связей и реализации совместных проектов. Это международная сеть университетов, колледжей и исследовательских центров, созданная для продвижения науки и образования на Севере. И одна из неправительственных структур, входящих в АС. Хотя в отличие от него организации из неарктических регионов пользуются там равными правами.
Участвовать в его работе СПбГУ, где в 2016 году прошел первый конгресс UArctic, столь же важно, как и России осуществлять арктическое сотрудничество в рамках АС. Ваш покорный слуга был избран на второй срок членом правления этой организации, очередное заседание которой пройдет в режиме онлайн и будет приурочено к министерской сессии в Рейкьявике.
Комментарии