Лакомые куски сланцевого пирога
ФОТО Александра КАРНАУХОВА
В оценке перспектив сланцевой нефти не сходятся сегодня даже эксперты. Такие дискуссии идут много лет, и в зависимости от темпов ее добычи за рубежом скептики то поднимают голову, то смолкают. А между тем сланцевая революция возможна и в России, считает наш сегодняшний гость доктор геолого-минералогических наук, управляющий директор Всероссийского нефтяного научно-исследовательского геологоразведочного института (ВНИГРИ). На чем основано такое убеждение и что ждать нам от старых месторождений? Об этом и размышляет ученый, ставший лауреатом премии правительства Петербурга, которая присуждается за выдающиеся результаты в области науки и техники благодаря исследованиям в данной сфере.
- Олег Михайлович, в будущем году ваш институт отметит 90-летие, а это прочный научный фундамент. В своей работе вы на него, видимо, опираетесь?
- Конечно. ВНИГРИ - старейший в России научный центр нефтегазовой геологии, созданный в 1929 году на базе нефтяной секции Геолкома, определявшего направления всех геологоразведочных работ (ГРР) в стране.
Наши предшественники стояли у истоков многих научных направлений, не утративших своего значения по сей день, - таких как изучение плотных и трещинных коллекторов (пород, способных проводить нефть, газ и воду). Наша школа палеомагнитных исследований была признана одной из лучших в мире, а наши специалисты в области геохимии органического вещества одними из первых проникли в тайны нефтегазообразования. Благодаря этому нам удается создавать современные программные комплексы бассейнового моделирования...
- Скептики говорят, что сегодня эти позиции отчасти утеряны...
- Я бы так не сказал. Сместились акценты: фундаментальные исследования в последние годы сокращаются, да и прикладные, не получившие коммерческого применения, остаются в стороне. А вот отдельные сферы прикладной науки, сопровождающей геологоразведку, вызывают у нефтяников интерес.
При этом изменилась география деятельности нашего института. Когда-то он курировал все научное сопровождение ГРР в Советском Союзе. На его базе в свое время было создано одиннадцать филиалов, включая московский, которые стали самостоятельными научно-исследовательскими центрами в своих регионах, а наш институт вел общее методическое руководство.
К началу восьмидесятых годов за ним закрепились два региона. Это часть Северо-Запада (Калининград, Ненецкий округ, Коми) и отдельные территории на Дальнем Востоке (Чукотка, Камчатка, Саха-Якутия, Сахалин) с прилегающими акваториями Балтики, Баренцева и Охотского морей. За эти регионы мы отвечаем и сегодня. Правда, уже в составе Росгеологии, а не как предприятие федерального подчинения: в период реформирования отрасли институт утратил этот статус, а с ним и ряд исследовательских направлений.
На первый план теперь вышли работы по определению перспективных участков, подсчету запасов, геохимическому сопровождению бурения, обработке сейсморазведочных данных и т. д.
Лет пять назад институт имел 80% бюджетных средств от общего объема финансирования, а сегодня - чуть больше половины, и это не прямые госзаказы, а опосредованные. То есть исследования, проводимые в интересах газпромовских «дочек», «Роснефти», «Лукойла» и мелких недропользователей. Наука осталась в основном как «довесок» при формировании региональных программ ГРР...
- А как же госпрограмма воспроизводства минерально-сырьевой базы: вы теперь отношения к ней не имеете?
- Росгеология, главный ее исполнитель, по мере необходимости привлекает свои и сторонние организации. Мы ведем, например, геохимические работы на перспективных площадях Восточной Сибири, в Тимано-Печорской нефтегазоносной провинции, в районе Предуральского прогиба. Другое дело, что спектр исследований сужается, да и полный мониторинг геологоразведки, на основе которого должны приниматься решения о судьбе таких участков, в должной мере уже не ведется.
- Почему это так важно?
- Сделать обоснованный вывод о потенциале своего участка исходя только из результатов ГРР компании не могут, а соседние им недоступны: коммерческая тайна. Да, закон обязывает выкладывать материалы в геологический фонд, и требования эти ужесточились, особенно по работам в рамках госконтракта. Но какими данными, полученными на свои деньги, поделиться, решает сам недропользователь. И если уж крупные госструктуры утаивают часть информации, сдавая неполноценные отчеты, то чего ждать от мелких?
С другой стороны, финансирование федеральной программы воспроизводства ресурсов со стороны государства год от года снижается. И распределяются эти средства очень неравномерно.
Так, на Восточную Сибирь выделялось до 53% всех бюджетных ассигнований, а Северо-Запад, потенциал которого недооценивали, получал крохи - 2 - 5%. Хотя там сконцентрировано 7,2% от всех запасов нефти России (по газу такие данные скромнее), и темпы добычи «черного золота» в нашем округе куда больше - 6,5%.
- Сколько же средств выделяла казна на геологоразведку в Северо-Западном округе?
- Немного: в последние годы - две-три сотни миллионов рублей, тогда как недропользователи тратили 10 - 12 миллиардов в год. Эти деньги шли примерно поровну в Ненецкий автономный округ и Республику Коми. Соотношение государственных и частных инвестиций, направляемых на такие цели, соответствует там один к двадцати (а было один к тридцати), и разрыв этот больше, чем в среднем по России.
А ведь покупать кота в мешке, беря лицензию на малоизученной территории, никому неохота. Государство обязано снижать риски, привлекая инвесторов на аукционы, благодаря которым в бюджеты разных уровней стекаются немалые деньги. Правда, и уровень эффективности ГРР (тонны прироста на метр проходки) на Северо-Западе - один из лучших в России, а по сравнению с показателями советской поры и подавно: технологии уже другие, геологическая изученность регионов выше.
- Скажите, а старые некогда богатые нефтегазовые провинции себя исчерпали: Западно-Сибирская, Тимано-Печорская, Волго-Уральская?
- Нет, но пожинать плоды прежних усилий, сложа руки, не удастся. Чтобы наращивать добычу или даже поддерживать ее на рентабельной полке, нужны свежие инженерные решения, новые научные подходы, «умное» оборудование. Не говоря уже о том, что выходить в арктический шельф или проникать в недра материковой части страны, занимаясь трудноизвлекаемыми запасами (ТРИЗ), без такого арсенала средств нечего и думать.
Но и здесь не все просто. Стоимость километра сейсморабот на глубоководном шельфе почти в десять раз ниже, чем на суше, где нужно вырубить в лесу просеки, пригнать на край земли технику и т. д. А дальше? Проверить результаты сейсмики можно только бурением, а попробуй купить или построить платформу да провести комплекс работ в студеных морях, где безледный период короткий. Такая скважина окажется золотой. Приведу пример: на месторождении Победа (Карское море) пробурили скважину за 760 миллионов долларов, а на суше Ямала за те же деньги можно получить 20 - 30 схожих по глубине скважин.
Чем гуще сеть сейсморазведочных профилей (а она на материке уже достаточно плотная), тем меньше шансов найти там новое крупное месторождение. Но глинистые толщи, скопления нефти и газа в низкопоровых плохо проницаемых коллекторах и другие нетрадиционные геологические объекты - это отдельная история, и сланцевая нефть связана именно с ними.
- В чем ее отличие и насколько велики такие запасы?
- Обычная нефть образуется в нефтегазогенерирующих толщах и, мигрируя, скапливается в ловушках, а эта остается «запечатанной» в сланцах, песчаниках и известняках с низкими проницаемыми свойствами.
Традиционные места скопления жидких углеводородов локализует сейсморазведка, после чего главное - удачно заложить скважину, причем добраться к сланцевой нефти без дорогостоящего бурения невозможно. С другой стороны, сланцевые «озера» распространены в недрах везде, причем на сравнительно небольших глубинах, и залежи эти не подпирают пластовые воды, а значит, можно получать там безводную жидкость, то есть чистую нефть.
Сланцевые комплексы в России - это баженовская и ачимовская свиты в Западной Сибири, доманиковая толща на Северо-Западе, хадумская и кумская в Предкавказье и др. Добывать такие углеводороды сложнее, зато в недрах их значительно больше. Извлекаемые запасы нефти в доманико-турнейском комплексе Тимано-Печорской провинции составляют, по нашим оценкам, 5 - 6 миллиардов тонн, а в традиционной нефтяной «кладовой» там содержится 2,4 миллиарда тонн, по меньшей мере вдвое меньше.
Но основная нефтегенерирующая сланцевая толща, баженовская, находится все же в Сибири. Эксперты Американского энергетического комплекса считают ее крупнейшей в мире и оценивают в 10 миллиардов тонн, российские геологи оперируют более крупными цифрами. Запасы ее колоссальны, да и по качеству эта легкая, без примесей нефть существенно лучше. Плюс плотные коллектора ограничивают приток к ней подземной воды, тогда как на «классическом» промысле извлекают смесь нефти с водой, закачиваемой в недра для подержания пластового давления.
- Почему же не отойти от «классики», в чем тут загвоздка?
- Геологи «за», бизнес рвется к сланцевой нефти, но это вопрос не приоритета, а высоких технологий, на создание которых нужны время и деньги. Прежде чем выйти на сланцевые проекты, американцы изучали такие sweet spot (лакомые кусочки), пробуя разные методы не одно десятилетие. И занимались их внедрением, учитывая риски, на льготных условиях, которые обеспечило разработчикам правительство этой страны.
Оказалось, что покорить низкопоровые коллектора можно, если пробурить горизонтальную скважину и образовать в пласте трещины за счет гидроразрыва, укрепляя их специальным наполнителем. Подобные технологии российские компании применяют на крупных месторождениях, вызывая притоки нефти в плохо проницаемых коллекторах. Но перенести этот метод на «сланцевые» породы, где присутствует глина (при попадании жидкости она разбухает, мешая создавать трещины), не очень-то просто.
Геологические объекты похожи во всем мире, и одновременно каждый из них индивидуален. И если нашим предшественникам удалось получить так сланцевый газ в Китае, Аргентине или на крупном месторождении Barnett (США, штат Техас), это не значит, что достаточно лишь скопировать опыт. Хотя доманиковая толща в Тимано-Печоре и Волго-Уральской провинции, занимающая площадь 500 тыс. кв. км, похожа на американские сланцевые залежи...
- Так сланцевый Клондайк все-таки не миф, а реальность?
- Лет десять назад, когда я выступал с научными сообщениями, говоря об этом, многие качали головой: что из этого получится, еще неизвестно. Зачем тратить силы и средства, когда запасов углеводородного сырья в России предостаточно? Но ежегодная добыча природного газа в США достигла 800 миллиардов кубов, и доля сланцевого (она составляет уже более трети) в этом потоке растет. Объем добываемой там нефти приблизился к 10 миллионам баррелей в сутки, и 60% ее получают из низкопоровых сланцевых и плотных карбонатных коллекторов.
Энергонезависимой эта страна не стала, да и «сланцевая» добыча зависит от мировых цен на сырье, себестоимость ее колеблется. В то же время добывать нефть и газ на старых площадях становится все труднее и дороже, и представления о традиционных закромах России как о бездонной бочке развеялись. Вот и приходится поворачиваться лицом к ТРИЗ и шельфу российской арктической зоны (шельфовые месторождения - продолжение сухопутных), потенциал которого по нефти оценивается в 12 - 15% от общих запасов (вместе с конденсатом около 20%), а по газу - еще выше.
Чем интенсивнее будет движение по Северному морскому пути, тем быстрее такие проекты - с учетом господдержки - получат развитие. Федеральная программа социально-экономического развития Арктики, срок реализации которой продлен до 2025 г., недавно обновлена. Нужно обеспечить ее финансирование (планируется выделить свыше 190 млрд рублей), чтобы не только начать выпускать на российских заводах, скажем, морские ледостойкие платформы, но и подтянуть технологии, связанные с бурением и добычей углеводородов на арктическом шельфе.
- Это и будет ответ на санкционную политику западных стран?
- Такие усилия и обращены главным образом в сторону наших сланцевых и арктических проектов. Тем более что по ряду направлений (строительство ледокольного флота, к примеру) Россия уже не имеет себе равных. Но судостроители должны быть обеспечены заказами на длительную перспективу. А научные центры хорошо бы активнее стимулировать на решение прикладных задач в Арктике, где нужны технологии, сопоставимые по сложности с теми, которые требуются для освоения космоса, а также добычу сланцевой нефти.
Петербуржцы в этих программах не только участвуют (ученые, корабелы, приборостроители, компьютерщики), но и выходят на прорывные позиции. Так, компания «Газпром нефть», базирующаяся в Петербурге, создала проектный офис «Бажен», специализирующийся на исследовании одноименной сланцевой толщи и разработке технологий на нефтепромысловых полигонах Ханты-Мансийского округа. А «Лукойл» бурит первую на Северо-Западе «сланцевую» скважину, материалы по которой изучают сотрудники нашего института.
На новом этапе, войдя в состав Росгеологии, мы будем развивать такие исследования.
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 185 (6294) от 05.10.2018.
Комментарии