Портрет художника на рынке
ФОТО из архива Л. ГОЛОВКО. РЕПРОДУКЦИЯ М. РУТМАНА
Гость редакции — доктор юридических наук профессор Леонид ГОЛОВКО
Тема недавнего заседания Санкт-Петербургского международного криминологического клуба выглядела неожиданно — «Криминология культуры». Казалось бы, что общего может быть между двумя этими понятиями? Однако автор основного доклада, наш сегодняшний собеседник, рассмотрел предмет обсуждения в более широком, мировоззренческом аспекте. И вдруг оказалось, что такая постановка вопроса выводит на мысли очень серьезные и крайне актуальные.
— Леонид Витальевич, можно ли сказать, что культура — некий концентрат нравственного опыта людей?
— Это не всегда так. Есть подход объективистский, не содержащий нравственного наполнения. Существует, например, словарь Даля, фиксирующий некие языковые нормы. Это вполне нейтральный, но тоже крайне необходимый научный и творческий продукт.
Однако чаще всего, вы правы (и об этом, кстати, говорил Дмитрий Сергеевич Лихачев), культура — поведенческий регулятор общества. Дополнительный по отношению к нравственности и праву. Например, воспитанность — категория культурная, но необязательно нравственная. Некультурный человек явно ведет себя безнравственно, но хорошие манеры — еще не гарантия высоких моральных качеств.
При этом поведенческие нормы сильно разнятся в зависимости от времени, места и социального слоя. Например, то, за что в средневековой Европе среди «благородных» людей полагалось вызвать на дуэль, на Кавказе порождало кровную месть.
Два разных мира — культура «верхнего» слоя общества, идущая от античности, и культура хижин, в большей степени ориентированная на народные традиции или явления природы. Хотя пересечения между ними также, разумеется, возникали, рождая шедевры у Рабле или в русской литературе, где «дворянское» нередко сочеталось с «крестьянским».
— В течение веков культура транслировала библейские заповеди, несла позитивный заряд. Но с какого‑то момента процесс приобрел иной характер.
— Безусловно, культура помогала религии воспитывать людей, формируя в них некую систему ограничений и запретов. При этом совершенно не обязательно воспитание шло «в лобовую» — это, дескать, хорошо, а то плохо. Талантливые произведения искусства влияли на человека совершенством форм, гармонией красок и звуков. Таким образом, исподволь, через ощущение прекрасного, формировалась нравственная сфера. Постепенно накапливался пласт человеческих достижений, который нес в себе мощное гуманистическое начало.
Примерно с начала ХХ века культура становится все более доступной для широких масс. В этом был и позитивный момент — возможность для образования, формирования новой элиты. Но вместе с тем «упала планка» — произошло резкое упрощение художественной формы, отказ от выработанных веками эталонов, недоступных обыденному сознанию.
Первое время отрицание классических канонов рождало шедевры — тот же, к примеру, «Черный квадрат» Малевича. Однако протестная волна довольно быстро вытеснила из культуры ее эстетическое начало. Возникла антикультура, где протест доминирует над эстетикой. Носители этих идей считают себя свободными не только от законов гармонии и красоты, но и от любой ответственности перед обществом. Последовательное отрицание социальной миссии привело к отказу от нравственности как таковой.
На Западе, понятно, это началось раньше, чем у нас. Но после падения «железного занавеса» мы быстро «наверстали упущенное». Нынешняя культура зиждется на свободе художника. Ключевой идеей стало: «Я так вижу. Никто не имеет права мне диктовать».
— Новая духовность в гораздо большей степени ориентирована на коммерческий успех, чем старая…
— Разумеется! В последние несколько десятилетий господствует то, что политологи называют идеологией неолиберализма.
Продекларировано стирание границы между коммерческой и некоммерческой сферами. Критерием успешности творческого продукта стала прибыль.
Мы, допустим, ругаем некоторые телеканалы за низкопробное содержание, но оно живет именно в этой, в полном смысле рыночной, парадигме. Вряд ли вы найдете в сетке вещания в прайм-тайм, скажем, фильмы Тарковского — там будут сериалы, которые сделаны «на потребу публики» и обеспечивают каналу рекламу.
— Сегодня в умы и сердца молодых проникает криминальная эстетика, которая популяризируется и даже где‑то романтизируется людьми искусства. Кумиром молодежи, например, может стать обаятельный убийца…
— Согласен, это опаснейшая тенденция. Культура уголовного мира сначала проникает в лексикон, а потом переходит в поведенческие нормы. Заметьте, что и взгляд на правоохранительные органы, транслирующийся через популярные сериалы, зачастую просто враждебный. Подспудно проводится мысль: мол, в стране законы не работают, поэтому любое антиправовое поведение оправданно.
По сути, факт ужасающий: культура из средства воспитания стала средством антивоспитания. В мои молодые годы для нас было очевидно: надо ходить в театр и кино, искусство развивает душу. Сейчас я свою младшую дочь просто боюсь туда отпускать — не знаю, какую гадость ей могут всучить в яркой красивой обертке. И ведь что страшно: чем талантливее продукт антикультуры, тем он опаснее. Я уже не говорю о том, что современные технические средства позволяют любую негативную идею сделать максимально «доходчивой».
— Как вы думаете, культура — это инструмент идеологии или ее продукт?
— Думаю, что культура все‑таки следует за идеологией, а таковая совсем уж стихийно не возникает. Конечно, она не всегда формулируется в виде, скажем, программы партии или какого‑то манифеста. Чаще это постепенный процесс, весьма противоречивый, допускающий разные течения и отклонения. Но он, безусловно, наполняется определенным содержанием и направляется совершенно конкретными людьми. Традиционную идеологию одни выводят от Аристотеля и Платона, другие — от Вольтера и Руссо, третьи — от Маркса и Энгельса. Современная же пока только складывается, и авторы ее лиц не показывают, укрываясь за термином «постмодернизм».
В зависимости от ситуации идеология может воздействовать на культуру жестко. Но возможно и ненавязчивое давление — «правильного» творца как‑то поддержать, а «неправильного» — слегка отодвинуть.
— В последние месяцы мы столкнулись с новым феноменом — «культурой отмены»…
— Такой дикости история не знала никогда. Даже во время войны с фашизмом никому в голову не могло прийти запретить Гете или Вагнера. Но если взглянуть шире — элементы «отмены» стали появляться уже давно. Под флагом «свободы творчества» переделывались классические сюжеты, их авторам приписывались «современные» мысли, которых у них не было и быть не могло. Но то, что произошло сейчас, просто катастрофично. К счастью, в мире есть немало людей, которые не готовы ломать свои культурные устои в угоду какой‑либо конъюнктуре.
— В нынешней ситуации мастера культуры повели себя очень по‑разному…
— Подобная ситуация, напомню, была у нашей эмиграции во время Второй мировой войны. Эти люди разделились на тех, кто поддержал нацизм, и тех, кто, несмотря на все разногласия с советской властью, его поддержать не мог. Так и сегодня — те, кто противопоставил себя России, пусть попробуют найти себе достойное место за ее пределами. Зато оставшиеся должны консолидироваться и быть со своим народом…
— Вы считаете, что нынешние оппоненты когда‑то смогут найти общий язык?
— Да, если обратят культуру не в площадку для оголтелой политической борьбы, а в поле для цивилизованной дискуссии. Необходимо создание общей творческой среды, основанной на единых ценностях. Понимаю, что это процесс долгий и непростой. Но другого пути я не вижу.
Комментарии