Вступить в диалог с металлом
ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА
Гость редакции — заведующий кафедрой художественной обработки металла Академии им. А. Штиглица Кирилл СПАССКОВ.
Ровно 190 лет назад Александр Пушкин во время второй Болдинской осени сочинил свое самое петербургское произведение — поэму «Медный всадник». Знаменитая строка «Твоих оград узор чугунный» была признанием поэта в любви к Северной столице. С этого юбилея мы и начали разговор с сегодняшним собеседником.
— Кирилл Александрович, чугунные ограды — по‑прежнему символ Петербурга?
— Он остается таковым. Хотя надо признать, что в основном в исторической части города. В новых районах кованый и литой металл не так активно используется. Это связано в первую очередь с тем, что художественный металл является неотъемлемой частью архитектуры. Сейчас она сильно отличается от той, что была до 1917 года. Металлический декор переместился в небольшие пространства, которые создаются по частным заказам.
— Кроме привычных ограждений мостов и набережных, а также светильников, что входит в понятие «художественный металл» в открытых городских пространствах? Может, на что‑то мы не обращаем внимания, пробегая по петербургским улицам?
— Балконные ограждения, козырьки над подъездами, всевозможные консоли, скамьи, урны… Они невелики в масштабах всего Петербурга, но они также создают уникальную ткань города.
К сожалению, за последние сто лет очень многое из этого декора было потеряно. И воссоздание таких украшений — скорее исключение, чем правило. Даже если по архивным документам и фотографиям известно, например, как выглядели оригинальные балконные решетки, то оставляют более поздние, искажающие облик фасада. Еще хорошо, если на исторических балконах установлено ограждение — советская «елочка», придуманная в 1950‑е годы. Она оказалась нейтральной, по крайней мере не режет глаз.
Но уверен: если бы нам удалось на машине времени переместиться в 1914 год, то мы не узнали бы Петербурга. Точно так же, как мы смотрим на гравюры Алексея Зубова с видами города первой половины XVIII века и видим, что от петровского и елизаветинского времени мало что сохранилось.
— Что, на ваш взгляд, самое главное в «чугунном узоре» Петербурга?
— Не хотелось бы говорить штампами, но решетка Летнего сада, Троицкий мост, ограды Академической капеллы на набережной Мойки, жилого дома страхового общества «Россия» на Моховой улице… Много примеров.
— Новостройки — носители другой эстетики, они не приемлют художественный металл?
— Современная архитектура максимально лаконична, сдержанна, функциональна. В ней очень мало места для изобразительности, для литературного и орнаментального повествования. Другое дело, что новым районам остро не хватает гуманизации той среды, которая создается архитекторами. Наполнить кварталы литературой, в хорошем смысле этого слова, могут малые архитектурные формы или арт-объекты.
Недавно видел исследование, результаты которого, на первый взгляд, могут показаться парадоксальными. Уровень вандализма на окраинах города выше, чем в историческом центре, где разных объектов гораздо больше. Например, красивые стеклянные остановки в периферийных районах живут меньше, чем в центре, их чаще расписывают и разбивают.
— Почему так происходит?
— Пустота, антигуманная среда «спальных» районов приводит к накоплению агрессии и вандализму. Именно добрые объекты должны снять эту агрессию.
— Но при этом не стать сами жертвами вандалов?
— Антивандальные меры, конечно, необходимы. Нельзя украшать объект тонкой проволокой, которую кто‑нибудь обязательно попытается оторвать. Когда воссоздавали решетку вокруг Александрийского столпа, явно был просчет проектировщиков: тяжелые двуглавые орлы крепились на тонких опорах и их легко было отломать. Там требовалось другое решение, одновременно изящное, прочное и отвечающее духу места.
У меня нет готовых рецептов борьбы с вандализмом. Перефразируя булгаковского профессора Преображенского, антивандальность должна быть в головах.
— Назовите удачные современные примеры использования металла в городских пространствах.
— Чтобы «ах, это здорово», пожалуй, не припомню. Хотя есть достойные арт-объекты в пешеходной зоне на набережной Карповки, в культурном пространстве «Севкабель Порт», на кронштадтском форте «Константин». Некоторые из них создавались нашими выпускниками.
— А неудачи?
— Есть ужасные примеры: новодельные ворота с «пауками» на улице Чайковского, огромные металлические крыльца на Гагаринской улице. А ведь они стали элементами исторических фасадов.
— Новоделы — запретить?
— На мой взгляд, они возможны, но, прежде чем начинать что‑то делать в исторической среде, художник, работающий с металлом, должен исследовать архитектурные стили, в которых были построены здания. Допустим, разрешили пробить проем в стене и нужен козырек. Этот элемент декора должен быть выдержан в стиле архитектора, который был автором проекта дома. Причем и в таких жестких рамках профессиональный художник может себя реализовать как самостоятельный оригинальный автор. Чтобы, с одной стороны, не копировать образцы прошлого, а с другой — не нарушать гармонию и эстетику Петербурга.
— Общественные здания, например библиотеки, у нас строятся нечасто, но это бывает. Где там место художественному металлу?
— Здесь нет однозначного ответа. Художник по металлу всегда работает в паре с архитектором, который проектирует здание и закладывает его стилистическую концепцию. Если архитектор не предусмотрел декор из металла, то его и не будет. Вспомним удачное, на мой взгляд, здание ТРЦ «Галерея» на Лиговском проспекте. Снаружи своим «неонеоклассицизмом» оно вписано в то пространство, где главенствует историческое здание Московского вокзала. Внутри же выполнено совершенно по‑другому, просто и функционально. Но и в экстерьере, и в интерьере нет необходимости в художественном металле.
— Бывают ли счастливые исключения, когда художников по металлу приглашают?
— Был большой проект, которым мы занимались целый год. Это интерьер церкви в городе Свободный Амурской области. Для храма в «неовизантийском» стиле мы делали паникадило и светильники из нержавеющей стали, работая на грани традиции и современности.
К сожалению, остался нереализованным проект металлического занавеса для здания МХАТ им. М. Горького. Там недавно проводилась реконструкция интерьеров и была интересная задача — совместить обычный противопожарный «железный занавес», существующий в любом театре, с таким занавесом, который можно использовать в спектаклях. Мы придумали, как обшить «железный занавес» медными листами сложного профиля. Выглядело бы красиво, но реализация этой идеи не укладывалась в общие сроки реконструкции.
— Теперь поговорим о частных заказах, про которые вы упомянули в начале разговора. Какие они?
— Чаще всего — въездные ворота, беседки, балконы, ограждения лестниц, перила. Обычно они находятся в загородных усадьбах, сейчас размещаемых все дальше от Петербурга. Такой декор невидим для постороннего глаза.
— Какие стили предпочитают частные заказчики?
— «Неонеоампир» в подражание классицизму, модерн, функционализм. Одной из своих удач я считаю ограждение лестницы, которая соединяет два этажа в квартире. Ограждение в конструктивистском стиле из нержавеющей стали в сочетании со стеклом сделало лестницу зрительно невесомой.
Что касается малых архитектурных форм, таких как фонари или скамейки, то таких заказов мало.
— Почему, как вы думаете?
— Психология наших обеспеченных заказчиков исходит из трех постулатов. Первый: купить проще и легче. Выполнение заказа потребует времени, чем он сложнее, тем больше. А если еще попадется требовательный к себе мастер, то конфликт по срокам почти неизбежен. Второй: погоня за известным брендом, чтобы показать друзьям. Даже если цена будет высокой, а качество — не очень. Третий: неуверенность в том, что «наши мужички сделают». А они сделают, хотя и не все, и не всегда.
— Сколько в нашем климате служит чугунная решетка или фонарь?
— Это зависит от качества исполнения и от места, где находится решетка. Лучшие работы старых мастеров при правильном уходе простоят века, некоторые современные решетки не продержатся и десятка лет. Срок жизни металла в городе зависит от множества факторов. Например, если уровень мостовой поднялся и закрыл основание решетки, то это сократит срок ее жизни. Также сократит, если на мостовой большой трафик, а зимой решетку посыпают реагентами. Чтобы не говорить за других, замечу: изделия, которые мы учим создавать наших студентов, простоят (если не произойдет ничего чрезвычайного) не меньше ста лет.
— Вы предугадали мои вопросы об образовании. Но сначала спрошу: участвуют ли ваши выпускники в реставрации декора петербургских зданий?
— В редких случаях. Мы учим в первую очередь художника. Воплощать себя через технологии, через материал. Лететь сначала мыслью, а потом воплощать ее в материале. А реставрация — это наука, методика, система «без шагов вправо или влево».
— Как вы пришли в профессию художника по металлу?
— Родился и вырос в Киришах, там интересовался работой с доступными мягкими материалами — деревом, пластилином, глиной. В девятом классе, когда надо было решить, чем заниматься в жизни, выбрал искусство. Частые экскурсии в Петербург укрепляли меня в этом решении.
Но я четко понимал, что на тот момент моего уровня подготовки было недостаточно, чтобы поступить в Академию художеств или Академию им. Штиглица. Выбрал более легкий путь — через творческую олимпиаду поступил в Ленинградский областной университет им. А. С. Пушкина. Проучившись год на факультете дизайна, понял, что это не мое. И тогда решил поступать в Академию им. А. Штиглица.
— То есть начали заново?
— Причем с первого раза не поступил, получив низкие оценки по рисунку. Чтобы не терять времени даром, пошел в реставрационное училище, научился альфрейной росписи, участвовал в реставрации исторических залов дома Ивана Бецкого на Дворцовой набережной, 2, где находится Институт культуры. Параллельно усиленно занимался на подготовительных курсах в Академии им. А. Штиглица у педагога Александра Лаврентьева. На следующий год на экзаменах я получил почти по 100 баллов и по рисунку, и по композиции.
— А потом был путь прямой: студент — выпускник — преподаватель — заведующий кафедрой?
— Но не менее тернистый. Учиться гораздо сложнее, чем поступить. Постижение секретов ремесла — важная, но не конечная цель обучения. Главное — научиться этим инструментарием пользоваться. В общении с преподавателями и другими студентами, наблюдая за их работой, ищешь самого себя.
Для меня металл — это магический материал, он не податлив, как гипс или глина. Нужно его почувствовать, войти с ним в диалог. Каждый миллиметр готового произведения является результатом этого диалога.
Мы все сами придумываем и сами воплощаем, нам не нужны мастера и помощники, которые будут помогать воплощать идею. Однажды попробовав, я не смог отказаться от такого удовольствия.
— Как происходит обучение художника по металлу?
— Мы индивидуально работаем с каждым студентом. От занятий по рисунку до слесарной обработки металла. Я знаю по именам всех студентов всех курсов, это больше ста человек. Важно, что уже после первого семестра они должны выбрать одно из двух направлений — ювелирное (пластика малых форм) или архитектурное.
— Ваше мнение о системе «бакалавриат — магистратура» в подготовке художников по металлу?
— Не скажу ничего плохого про нынешнюю систему «4 плюс 2», бакалавриат и магистратура. Она позволяет студентам определиться, в каком направлении идти. Отучившись четыре года, стать мастером, художником, овладевшим профессией. Или продолжить образование, если бакалавр чувствует в себе способности и желание выйти на другой уровень, стать дизайнером или художником со своим ярко выраженным лицом. В магистратуре студенты сами выбирают тему исследования, соединяя науку и творческий поиск. Выставка, продуманная во всех деталях, от образа представляемых произведений до технологии их создания, становится магистерской диссертацией.
Насколько я понимаю, к 2025 году мы вернемся к советскому формату: у нас будет базовое пятилетнее образование плюс аспирантура. Магистерские программы останутся в вузах для тех специальностей, которые заточены под нужды производства. Это не про художественную обработку металла.
— Какой у вас был конкурс в 2023 году?
— Десять человек на одно место.
— Для такой тяжелой во всех смыслах специальности совсем не мало, да?
— На мой взгляд, это связано именно со штучным подходом к подготовке художника.
— С трудоустройством у выпускников есть проблемы?
— Нет. Небольшое количество выпускников идут работать художниками на производство. Но таких предприятий мало, и там, как на любом производстве, надо понимать, что существует понятие рентабельности. Для многих художников это сложно. Они выбирают путь самозанятых авторов, сами ищут себе работу. В том числе создавая творческие команды с выпускниками других кафедр.
У нас есть книжка, которая ведется с советских времен и прослеживает судьбу выпускников кафедры. Так вот, 80 процентов работали и работают как художники. Хотя и необязательно по металлу.
— В финале спрошу, чего не хватает Петербургу с точки зрения художника по металлу?
— Внимания заказчиков к созданию комфортной среды обитания, наполнению произведениями из металла. Будь то государство, когда речь идет о больших общественных пространствах, или частные компании, если говорить о строительстве жилых комплексов. Чугунная часовня у «Лахта-центра», созданная нашими выпускниками, — хороший, но редкий пример.
Комментарии