Учитель — профессия не штучная. Массовая
Ректор РГПУ им. А. И. Герцена Геннадий БОРДОВСКИИ. Фото Александра Дроздова
Президент страны дал официальный старт Году учителя именно в Петербурге и именно в Российском государственном педагогическом университете им. А. И. Герцена. Понятно, что в течение «учительского»» года будет больше конференций, семинаров, конкурсов и т. п., но, на взгляд нашего собеседника, Год мог бы ознаменоваться и чем-то более существенным. Например, наделением какого-нибудь педагогического вуза статусом национального исследовательского университета, дабы изменения в системе образования обдумывались на опережение, а не, как у нас принято, «задним числом»».
— Геннадий Алексеевич, известна претензия к педагогическим вузам: выпускники идут куда угодно, только не в школу...
— Устаревшее утверждение. В некоторых регионах в школу приходят 90% выпускников местного педагогического вуза — другой достойной работы там не найдешь.
Что касается РГПУ им. Герцена, то в зависимости от факультета в школу приходят от 30 до 60% наших ребят. Меньше — с факультета иностранных языков (соблазняет работа более денежная), больше — с факультетов физики и математики.
Вообще людей, которые мыслят себя только в школе (тех, про которых говорят — «они еще сами приплатят, чтобы на работу ходить»), не больше 10%. Но учительская профессия не штучная, а массовая. И большинство здесь не фанаты этого труда, а те, кто работает за деньги. В Петербурге еще три года назад на 1 сентября не хватало более двух тысяч учителей; но повысили зарплату (не заоблачно, учитель сейчас может получить 15 — 18 тысяч, а со стажем — до 30 тысяч), и к следующему 1 сентября вакантными оставались всего несколько мест.
То есть наши ребята готовы идти в школу. Проблема в обратном: как сегодня молодому человеку в школу устроиться! Многие образовательные учреждения
переполнены ветеранами труда. Педагоги со стажем — это очень важно; но лучше, когда человек может позволить себе уйти на заслуженный отдых и хорошую пенсию. Дайте учителю пенсию, как госслужащему! Почему секретарь депутата имеет пенсию в размере 70% от зарплаты, а учитель, который 30 лет решал, по сути, государственную задачу, получает 5 — 7 тысяч?
— А если говорить даже не о деньгах, справедливо ли рассчитывать на то, что 17-летний вчерашний школьник поступает «в Герцена», чтобы стать именно учителем?
— Рассчитывать на это почти невозможно. Импульс «стать учителем» во многом задает любимый педагог, и только со временем студент может понять, что его привлекала не профессия учителя литературы, а сам предмет.
Вот как раз снизить риск ошибки в выборе профессии помогает система «бакалавр — магистр», которая многим не нравится. Эта система предполагает, что сначала школьник выбирает очень широкое поле деятельности (я, например, заканчивая школу, понимал, что буду связан с математикой или физикой, но как учитель или как инженер — не знал), а интерес конкретизируется уже в магистратуре.
Именно для того чтобы студент мог изменить образовательную траекторию, у нас параллельно идут программы и педагогические, и классические университетские. И вовсе не обязательно ребята «перебегают» из педагогики в «не педагогику» — нередко бакалавр физики (не педагог) задумывается: ну в какой НИИ он пойдет со своим классическим образованием «физика полупроводников»? И идет в магистратуру на учителя физики.
— Чем система «бакалавр — магистр» отличается от советской системы «ПТУ — техникум — вуз»?
— В советской системе у поступившего в техникум или вуз была одна задача — освоить учебные программы. Вторую часть, важнейшую — социализацию — брало на себя государство. Была как бы договоренность: студент учит все, что положено по программе, а государство дает ему работу и зарплату.
Сегодня по инерции многие думают: я осваиваю программу, которая продумана так, чтобы я нашел работу. Это иллюзия. Государство никакой гарантии не дает. Новая система предполагает очень высокую степень ответственности самого учащегося. Ему нужно не просто взять последовательные курсы, а самому конструировать свое образование из так называемых модулей — курсов, которые пригодятся в той конкретной работе, которой он планирует заниматься.
Например, в РГПУ разработана специальность «Гуманитарные технологии в социальной сфере» — это 42 модуля, которые можно комбинировать. Допустим, студент хочет заниматься решением межконфессиональных конфликтов и соответственно подбирает модули в зависимости от того, будет ли он работать в мусульманском краю или там, где много буддистов; со взрослым населением или с детьми.
На преподавателе вуза тоже лежит ответственность, которой раньше не было.
Раньше на вопрос студента: «Зачем мне, будущему учителю физики, политэкономия?» — ответа никто не давал. Сейчас преподаватель должен четко объяснить, зачем нужен тот или иной модуль. И поначалу мы сталкивались с удивительными вещами. Уважаемый профессор жаловался: «Студенты идут не ко мне, а на аналогичный курс к ассистенту!». А они шли к ассистенту, потому что он показывал, зачем этот курс нужен — тогда как профессор делился своими знаниями как этакий «меценат».
— Студенты не путаются в этих модулях? Понимают, как составлять свою образовательную программу?
— Поначалу совсем в этом не ориентировались. Но сейчас лучше: часть преподавателей выступают в качестве советчиков, тьюторов. К ним можно обратиться за разъяснениями.
Тьюторство я впервые увидел в Америке, где студент традиционно сам выбирает себе курсы и нуждается в консультанте. Так что западное понятие «тьюторство» оказалось в некотором роде продолжением советской системы образования с ее ответственностью за будущее трудоустройство.
— В этом году вузы впервые принимали по результатам ЕГЭ, то есть вы не видели, каких будущих педагогов набираете. И каков, судя по первой сессии, набор?
— Сначала — сторонний пример. В Татарстане провели повторный ЕГЭ среди поступивших в вузы. Какие, вы думаете, результаты? Снижение до 90%! То есть абитуриент, поступивший с 65 баллами по предмету, на повторном экзамене набирал 7 баллов. А в среднем снижение было больше 50%.
Мы ЕГЭ не перепроверяли, но в первой сессии по предметам, которые в школе сдавались как ЕГЭ, неудовлетворительные оценки получили более 400 человек. Из двух тысяч.
К тому же из-за ЕГЭ был потерян важный инструмент профессиональной ориентации — педагогические классы. Раньше ребята два-три года до вуза пробовали себя, работали с младшими классами. Сейчас можно сколько угодно возиться с малышами, но если с Северного Кавказа или Сахалина придут результаты ЕГЭ лучше — ты не поступишь. Мы в силах помочь в поступлении только курсами по подготовке к ЕГЭ.
Если же говорить о «педагогических» качествах поступивших, которые раньше выявлялись на собеседованиях... Да, мы долго сопротивлялись массовым письменным экзаменам, потому что только на устном можно понять, насколько абитуриент говорит аргументированно, насколько он контактен. Сейчас это оценить невозможно. Однако могу сказать, что набор этого учебного года примерно такой же «по качеству», что и прежние. Приличные ребята.
— Но в вузах принято жаловаться на качество знаний выпускников школы.
— Если подходить с меркой «каковы остаточные знания», то да, они ниже, чем были десять, двадцать, а особенно тридцать лет назад. Но эти дети — другие: более энергичные, самостоятельные. Они владеют технологиям и, умеют получить информацию, то есть недостаток остаточных знаний компенсируют другими плюсами. И они более творческие, более раскованные.
Проблема в том, что школа сейчас не дает системных знаний, того, чем славилась школа советская.
— Предполагалось, что как раз системность знаний, фундаментальность помогут человеку сориентироваться в любой ситуации.
— Это так. Но никакая страна уже не готова содержать «образование ради образования», которое не вписывается напрямую в рыночную ситуацию.
Вы не задумывались, почему мы постоянно «догоняем»? Да потому что советская система была построена по репродуктивному принципу: мне дали знания, я передал дальше по цепочке. Такое расслабленное состояние. Ау нас глобализация, и недостаточно просто транслировать то, чему когда- то учили, нужно отвечать на новые вызовы. В этом и есть основное противоречие между хорошим системным советским образованием и радикально изменившейся экономической ситуацией.
— Какие направления подготовки в РГПУ более популярны, какие — менее?
— В советское время популярнейшим был факультет иностранных языков: на 60 бюджетных мест претендовали почти 90 золотых медалистов. Факультет и сейчас очень популярен — особенно программы, связанные с переводом.
Но сегодня на первом месте психологопедагогический. Мы сориентировались на подготовку практиков — это социальная психология, клиническая, психология конфликта; на этих специалистов высокий спрос и в фирмах, и в школах.
На хорошем уровне филологический факультет, где появились новые направления, в том числе компьютерная лингводидактика. Это бакалаврская программа на стыке информатики и иностранного языка. Выпускники очень востребованы в фирмах, которые занимаются международной торговлей, рекламой, потому что, хотя огромный объем переводов делают машины, обрабатывать тексты должен филолог.
Высокий конкурс на управлении, экономике, юриспруденции. Радует, что высокий конкурс на коррекционную педагогику.
По сравнению с советским временем многократно вырос конкурс на факультеты музыки, изо, физкультуры — потому что много мест применения, много возможностей дополнительного заработка.
Очень популярен факультет философии человека, где есть пиар, реклама, культурология.
Стал востребован факультет технологии и предпринимательства — тот, где раньше готовили учителей труда. Сейчас там есть и курсы дизайна, и курс не собственно предпринимательства, этого, как предпринимательству учить — там готовят педагогов для консультационных центров.
С чем сложно — так это с классическими факультетами: физика, химия... ЕГЭ по химии сдают очень немногие. Но надо учитывать, что в этой части мы конкурируем с огромным количеством вузов, где физика, химия и математика — базовые.
А в целом конкурс у нас в городе самый большой — не считая, конечно, Театральной академии.
— Это уже общим местом стало: «современный учитель должен быть другим». Учитель перестал быть главным транслятором знаний.
— Да, это сложнейшая проблема. Нынешний разрыв между профессурой и студентами, учителями и учениками — не тот привычный разрыв, который есть между любыми поколениями.
Сейчас профессор может и не оказаться авторитетом — потому что он опирается на свой опыт, а студент утром прочитал в Интернете свежий взгляд, скажем, на историю Средних веков в России, и информация от «светила», профессора — для него уже не истина.
Функции меняются: учитель уже не столько носитель информации, сколько путеводитель. Он ребенка должен не за собой тащить, а вести впереди себя. Чтобы тот сам искал ответы.
— Ив связи с вышесказанным: как вы относитесь к разговорам о том, что педагога может подготовить и классический вуз без всяких там педагогических технологий?
— В этом, пожалуй, главный конфликт.
Нет единого взгляда на то, для чего школа нужна и какова роль и задача учителя.
Да, урок по химии может провести любой химик, если задача — дать знания. А если перед ним стоит задача, допустим, сгладить трагедию несчастной любви десятиклассницы? Дети в большинстве своем из неполных семей; множество — из семей неблагополучных, кто этим будет заниматься?
В дореволюционной системе образования приходил в школу физик Циолковский, давал урок — и шел себе на вышку изобретать ракету. А школьников опекала классная дама, которая предметов не вела.
В нашей системе образования все проблемы нужно решать классному руководителю, который ктомуже предметник. И уже нет той мощной поддержки в виде комсомольской организации, домкомов и т. д.
Я скажу так: чтобы готовить качественного учителя, нужно несколько обязательных условий. Первое — в вузе должна быть научная школа; к сожалению, сейчас в большинстве педагогических вузов наука слаба. Второе — должны быть специалисты по образовательным технологиям: нужно понимать такие детали, как дозирование информации в обучении; дозирование работы в аудитории и самостоятельной работы; понимать, как подавать материал тем, кто быстро схватывает и у кого восприятие медленнее. Какие бы замечательные физики в вашем вузе ни были, без педагогических технологий они не смогут вырастить педагогов-физиков. Третье — в вузе, где «учат на учителя», должна быть антропоцентрическая образовательная среда. В фокусе должен быть не предмет «математика» (как в классическом вузе), а человек. Здесь математика — это не цель, это средство, инструмент для развития ребенка. И четвертое — нужно быть очень хорошо интегрированным с системой школьного образования, знать проблемы школы, иметь в школе базы для практики.
Станет ли, скажем, карельский педагогический вуз лучше, если его превратить просто в факультет при Петрозаводском классическом университете? Вряд ли. Мне кажется, если мы хотим развивать систему подготовки учителя, необходимо другое: мы должны создавать межвузовскую сеть, когда достижения одного педагогического вуза (а они у каждого свои) становятся автоматически доступны другому. Так мы можем быстро нарастить потенциал педагогического образования.
Подготовила Анастасия ДОЛГОШЕВА
Комментарии