Когда война становится историей
Командир студенческого поискового отряда «Ингрия» Евгений ИЛЬИН. ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА
Нынешние чрезвычайные обстоятельства внесли свои коррективы и в график работы поисковиков. Даже открытие Вахты памяти прошло в онлайн-режиме. Однако сезон экспедиций продолжается до конца ноября, и есть надежда, что летом участники отрядов все-таки приступят к полевой работе.
На территории нашего региона первая официальная Вахта памяти прошла ровно тридцать лет назад - на Невском пятачке. Она стала настоящей школой для тех, кто впоследствии принял участие в поисковом движении... Свои первые вахты проходил здесь и наш сегодняшний собеседник. А теперь он, доцент Санкт-Петербургского госуниверситета, уже не один десяток лет сам возглавляет отряд.
- Евгений Васильевич, участников вашего отряда называют «ингрийцами», но чаще - «дети Ильина». Как вы относитесь к такой славе?
- Не хотелось бы преувеличивать свои заслуги, хотя, действительно, двадцать лет назад я был одним из организаторов нашей команды. Вообще, оглядываясь назад, замечу: удивительно, что инициатива, родившаяся в 2000 году, не просто не заглохла, а получила серьезное продолжение. За это спасибо ребятам, которые не сдались ни перед какими трудностями. Ведь на первые вахты мы ездили на свои средства. Доходило до того, что и соль кончалась...
Поэтому я по сей день очень благодарен тогдашнему ректору нашего Университета Людмиле Алексеевне Вербицкой, которая стала нашим ангелом-хранителем. Помню, как в 2002 году, когда только что закончилась летняя экзаменационная сессия, она приехала в наш лагерь на Невском пятачке. Мы как раз вышли на передовую линию обороны - там, где напротив Рубежного камня стоит транспарант «Слава героям Невского пятачка!». Когда стали копать, просто ахнули: траншея в буквальном смысле была заполнена останками погибших солдат. Непогребенных, оставшихся на поле боя...
Эту картину мне до сих пор не забыть.
Сначала в нашем отряде были только студенты нашего Университета, но к нам сразу же стали проситься ребята из других вузов, где не было подобных формирований. Он стал разрастаться, и это было только на пользу. Всего за двадцать лет через него прошли, по самым скромным прикидкам, две с половиной сотни человек.
Некоторые, окончив вуз, продолжают ходить с нами в экспедиции. Они и составляют основу отряда. Вообще к нам приходят самые разные люди, в том числе рабочая молодежь, даже школьники. Естественно, меня не может не интересовать: с какой целью пришел к нам тот или иной кандидат в поисковики? Одни говорят о том, что им интересно прикоснуться к прошлому, другие - что кто-то из их предков воевал в этих местах, погиб, пропал без вести. Бывает, некоторые не могут сформулировать свой посыл, но я тем не менее чувствую - это «наши люди».
Вообще хочу сказать: «Ингрия» - как большая семья. Это не только те, кто выезжает на вахты, но и волонтеры, практиканты, участники экскурсий и субботников. Те, кто когда-то помог поставить лагерь или покрасить памятник. Те, кто сажает цветы на братских могилах, и те, кто стоит дневальным в лагере, пока ребята в поле.
- Если говорить канцелярским языком: каковы итоги деятельности отряда за двадцать лет?
- Проведено 58 экспедиций, подняты останки 3287 бойцов — солдат и командиров Красной армии, возвращены 105 имен... До сих пор для нас нет радостнее слов: «Родственники найдены» и задорного крика с другого конца леса, означающего обнаруженный медальон. Через наши руки - буквально! - проходят судьбы сотен людей, погибших на войне...
Как случилось это на очень важном для нашего города клочке земли нынешнего Кировского района, от Воронова до рощи Круглой. Фронтовики называли эти места «проклятыми». Именно там в 1941 - 1942 годах проходили три неудачные попытки прорыва блокады. «Бои местного значения», как они именовались в сводках... Наконец, операция «Искра» и долгожданный прорыв блокады, затем - еще четыре крупные боевые операции.
Еще в мае 1982 года Совет министров РСФСР после многочисленных обращений фронтовиков принял решение о создании в этих местах мемориальной зоны. Ее планировалось обустроить к 40-летию Победы, к 1985 году. Деньги по тем временем были выделены очень серьезные - 1 миллион 850 тысяч рублей. В Тортолове предполагалось устроить музей военной техники под открытым небом. На руинах 5-го Рабочего поселка, где в январе 1943-го встретились, пробиваясь навстречу друг другу, войска Ленинградского и Волховского фронтов, появилась бы туристическая база - отправная точка для экскурсий. Но все планы остались на бумаге, а территория - брошенной.
- Долгое время не были определены ее охранные зоны, не был даже разработан регламент использования земель...
- Да, поэтому и происходило постоянно черт знает что. То свиноферма, то песчаные карьеры на костях, то мусорный полигон...
В апреле 2018 года областной комитет по культуре издал распоряжение о создании объекта культурного наследия регионального значения - достопримечательного места «Военно-мемориальная зона «Прорыв блокады Ленинграда, 1941 - 1944 гг.». В его границы вошли территории Синявинского, Приладожского, Назиевского, Мгинского и Путиловского поселений. Речь шла о площади 25 тысяч гектаров, где должна быть запрещена всякая хозяйственная деятельность. Одна из фирм, которая добывает песок в карьере в районе здешнего озера Долгого, практически на местах боев, оспорила запрет в Верховном суде, и тот отменил ограничение. Сегодня карьер снова действует.
Удивительная вещь: когда мы с этими бизнесменами встречались, они били себя в грудь и говорили о том, что их отцы и деды воевали, поэтому они понимают, что такое война. И вообще они патриоты: там памятник поставили, здесь обелиск обновили... Однако их патриотизм, как мне представляется, весьма своеобразен: они остаются патриотами до тех пор, пока это не мешает их карману.
Другая напасть: еще в конце 2000-х годов поисковики и местные дачники боролись против устройства мусорного полигона в 88-м квартале Мгинского лесничества, тоже на местах кровопролитных боев. Тогда эти планы удалось отбить, а сейчас их снова реанимировали. Я был на двух слушаниях в правительствах Ленинградской области и Петербурга. Чиновники решили отложить вопрос «на потом», но я очень опасаюсь, что когда пройдут торжества по случаю 75-летия Победы, там все-таки появится помойка.
Я считаю, что на этой территории - а там в основном глухие леса и болота, - вообще ничего не надо трогать: ландшафт мест боев сохранился практически в первозданном виде. Впечатление такое, что война кончилась только вчера. Мне кажется, что сохраненное поле битвы - лучший памятник тем, кто там сражался.
Вообще там особое ощущение места и времени... Четыре года назад в нашем Институте истории ввели новый вид практики - военно-патриотическую, на базе «Ингрии». Почти целый месяц летом студенты находятся в нашем лагере на Синявинских болотах. Не приукрашивая, скажу: все, кто попадает в наш в отряд, становятся совсем другими людьми. Здесь приходит понимание своей сопричастности к тому, что тут происходило, обостряются чувства совести и ответственности.
- Известно, что «Ингрия» занимается не только, условно говоря, «копанием»...
- Совершенно верно. Восемь лет назад мы взяли на себя добровольное шефство над территорией, где ведем поисковые работы. Три раза в год с помощью добровольцев - студентов, а теперь еще и местных дачников-садоводов - приводим в порядок пространство возле памятных знаков, установленных главным образом ветеранами и поисковиками. Всего там 22 мемориальных объекта, включая братские захоронения.
За последние пять лет мы поставили шесть часовен - в Воронове, Тортолове, Гонтовой Липке, Гайтолове, Карбусели и Медном. Меня часто спрашивают: «Ты чего, Васильич, верующим стал, что ли?». «Нет, - отвечаю, - я атеист, просто на большее у нас денег не хватает...» А часовни мы ставим, объединив усилия поисковиков из Питера, Пскова и Новосибирска.
Два года назад на бетонный столб у взорванного еще в годы войны моста через речку Черную мы водрузили стилизованный знак «За оборону Ленинграда». Рядом поставили информационный щит. В этом году планируем установить стенды в Гайтолове и Тортолове.
- Оглядываясь на двадцатилетний поисковый опыт, что вспоминаете чаще всего?
- Помню чувство отчаяния, которое охватывало, когда я видел памятники на местах боев, разоренные мародерами. От них немало досталось мемориальной зоне в 1990-х годах и даже чуть раньше...
Вначале я, мягко говоря, возмущался, а потом сам себе сказал: все это закономерно, поскольку сменился строй и новые «хозяева жизни» хотят, дабы самоутвердиться, предать забвению все то, что было почитаемо и уважаемо прежде. Приходилось даже сталкиваться с поисковиками, которые, на мой взгляд, даже такого имени недостойны. Они пренебрежительно заявляли: мол, «совками», то есть советскими солдатами, не занимаются, им интересно «копать солдат вермахта». Не один и не два раза участники нашего отряда были свидетелями того, как останки наших погибших солдат были выкопаны и разбросаны.
Почему это происходило? Можно сколько угодно разводить руками, но началось подобное еще до перестройки, а причина, на мой взгляд, состояла в том, что в тогдашней официальной памяти о войне, увы, было слишком много фальши и неискренности. Как заклинания звучали слова «никто не забыт и ничто не забыто», а в лесах лежали непохороненными сотни, тысячи наших солдат, которые еще с войны значились «пропавшими без вести»... Вот такое отношение к памяти и вызывало подобную реакцию - не подумайте только, что я пытаюсь кого-то оправдать.
Мне бойцы отряда часто задают вопрос: почему поисковое движение началось так поздно, только спустя сорок пять лет после войны?.. Конечно, властям гораздо проще и легче было воздвигнуть очередной мемориал, произнести пафосные слова и... забыть обо всем до следующего праздника. А ведь тогда еще были живы жены, сестры, младшие братья тех, чьи останки безвестными лежали в лесах и болотах. Сколько солдатских судеб можно было еще установить!..
Понимаете, я все-таки в определенной степени человек старой формации и знаю, о чем говорю. В советском государстве было немало пустых призывов и лозунгов, и подобная показуха, как мы с вами знаем, ни к чему хорошему не привела.
- Этот опыт тоже надо учитывать...
- Конечно, поэтому мне думается, что сегодня не стоит «перекармливать» нынешнее молодое поколение войной: это вызовет только отторжение и неприятие.
Да и время сейчас все-таки другое. Когда после войны прошло всего три-четыре десятилетия, память о ней воспринималась более обостренно. Не случайно в 1960 - 1980-е годы представители старшего поколения говорили: «Лишь бы не было войны». Они ее знали, прошли либо косвенно ощутили.
Нынешнему поколению война известна лишь по книгам и кино. Да еще оно и взрослело в эпоху безудержного отрицания всего советского. Тогда в описании войны доминировал негатив. На вопрос о том, как мы победили, следовал ответ: «Завалили врага трупами своих солдат»... Стыдно вспомнить: было время, когда даже считалось неприличным носить советские боевые награды...
Вот почему, по моему глубокому убеждению, необходима очень бережная и деликатная система патриотического воспитания: рассказ о людях Великой Отечественной войны должен быть естественным, ненавязчивым и неназойливым. Как мне кажется, наш отряд нашел этот путь, и мы нашим студентам, да и не только им, показываем эту войну. И самое главное, что демонстрируем ее непарадную сторону, не впадая в крайности.
Бывая на местах боев, люди действительно переживают потрясение: они видят реальное поле битвы. Мне кажется, это гораздо более эффективно воздействует на умы, чем любые призывы.
Знаю это по своему собственному опыту. Мне ведь довелось жить в Тосненском районе как раз в тех местах, где сражалась 2-я Ударная армия, и натыкаться на следы боев буквально на каждом шагу. Чуть только зайдешь в лес - горы касок, кучи противогазов, железа, увы, встречались и останки солдат... Я еще тогда не мог понять, почему с высоких трибун нам говорят «никто не забыт», а тут все свидетельствует об обратном. Сердце просто сжималось от этих ужасных картин, хотя подлинное осознание пришло уже, конечно, позднее.
- Через четверть века - столетие Победы. Как вы думаете, будет ли и тогда поисковое движение столь же актуальным, как сегодня? Или к Великой Отечественной войне станут относиться так же, как к далекому прошлому?
- Знаете, еще лет десять назад можно было услышать, что ветераны-фронтовики уходят, сейчас, к сожалению, приходится констатировать, что они уже почти ушли. Остались считанные единицы. И война становится той самой историей, о которой могут достоверно рассказать лишь немногие. И в каком-то отношении поисковики, которые знают о войне больше и глубже других, становятся наследниками и хранителями этой памяти.
Мне представляется, что мы можем поведать о войне даже больше, чем профессиональные историки. Мы можем рассказать о том, как конкретно происходил тот или иной бой. Скажем, какого-то бойца мы нашли с гранатой под гусеницей немецкого танка... Останки другого обнаружили в пятнадцати метрах от немецкого пулеметчика, с гранатой, которую боец так и не смог в последний момент бросить. И подобных историй - великое множество...
Что будет спустя четверть века? Наверное, поисковое дело уже формально станет археологией... По моему мнению, оно уже сегодня миновало свой пик развития. Когда я слышу призывы с разных трибун, что надо привлекать к нему школьников и молодежь, я не очень с этим согласен. И вообще против того, чтобы поисковые отряды росли как грибы: все это может кончиться показухой.
И еще меня очень беспокоит принявшая в последние годы большие масштабы практика пресловутых перезахоронений, когда вскрывают и переносят регулярные воинские кладбища. Тем более когда они находятся не в глухих лесах и болотах, а в доступных местах. Когда подобное происходит и в этом участвуют совсем юные поисковики, мне это более чем не по душе... Я абсолютно уверен: если бойцы во время войны были погребены на регулярном кладбище, там они и должны оставаться. Не надо тревожить их прах. Дело поисковиков - искать останки тех, кто остался лежать на поле боя, зачастую «без вести пропавшим».
Вообще мне представляется, что сегодня поисковое движение должно изменить вектор своего развития и больше заниматься мемориальной деятельностью. Было бы очень неплохо, если бы мы вспомнили о существовавшей в советское время традиции шефства над памятниками и мемориалами. И взяли ее на вооружение.
Одна из гимназий города Кировска, которая носит имя Героя Советского Союза Султана Баймагамбетова, в июле 1943-го закрывшего грудью амбразуру вражеского дзота в районе поселка Синявино, попросила нас «выделить» ей памятник в мемориальной зоне, над которым она будет шефствовать. Другая школа в том же Кировске в январе этого года тоже обратилась к нам с подобной просьбой. На мой взгляд, это движение в правильном направлении.
Любовь к Родине все-таки подтверждается не словами, а делами. И уж если мы с вами считаем себя патриотами, то должны бережно относиться к тому, что нам досталось в наследство. А под ним надо понимать и память о Великой Отечественной.
Подготовил Сергей ГЛЕЗЕРОВ
Комментарии