Флаг России на Северном полюсе
Фото пресс-службы Госдумы РФ/ТАСС
Гость редакции — полярник, Герой Советского Союза и Герой России Артур ЧИЛИНГАРОВ
Много лет назад судьба забросила его, 24‑летнего океанолога, в поселок Тикси. Впервые попав в Арктику, он навсегда полюбил этот суровый край, развитие которого уже около полувека связано с его именем. В 30‑летнем возрасте он возглавил экспедицию «Север-21». В 40 лет — одно из управлений Госгидромета СССР, а спустя десятилетие — поход на атомоходе «Сибирь» к макушке Земли и межконтинентальный перелет в Антарктиду. И таких экспедиций, походов, перелетов в жизни нашего собеседника было не счесть. Теперь, в свои 82 года, он мог бы отойти от дел. Да куда там: вместе с соратниками из Ассоциации полярников (АСПОЛ) организует международные арктические форумы. И мероприятия, проводимые в рамках председательства России в Арктическом совете, не обходятся без его участия. Сегодняшний гость редакции — спецпредставитель президента РФ по международному сотрудничеству в Арктике и Антарктике, лауреат Госпремии СССР и член-корреспондент РАН. Словом, самый титулованный полярник России. Мы беседуем с ним о его экспедициях в полярные регионы и путях развития Арктики.
— Артур Николаевич, вы ведь коренной ленинградец. Сохранились воспоминания о блокадной поре?
— Этот период помню смутно. Когда наша семья оказалась в осажденном городе, я был совсем ребенком. Но два эпизода запомнил на всю жизнь.
Дома часто не было ни крошки, и мать кормила меня оладьями, которые делала из отрубей и жарила на олифе. О подсолнечном масле не приходилось и мечтать. И вот как‑то, собравшись поесть, мы услышали сигнал тревоги и кинулись в бомбоубежище. Наш дом, находившийся возле военкомата, вражеская авиация разбомбила, а вернувшись, мы увидели, что оладьи сгорели. Не могу передать, какое отчаяние меня тогда охватило…
Второй эпизод тоже связан с голодными буднями. Однажды у матери украли продуктовые карточки, что означало верную смерть. Зная об этом, она решила с горя отравиться, чтобы не испытывать больше страшные голодные мучения. А в самый последний момент ее сестра Ксения Георгиевна, словно что‑то почувствовав, появилась на пороге нашей квартиры. Принесенные ею продукты помогли нам выжить.
— Что было потом?
— Вскоре меня вместе с другими маленькими блокадниками вывезли через Ладогу в тыловой район, а оттуда — в Казахстан…
Мне повезло: когда я рос, рядом со мной была моя бабушка — Софья Сергеевна Бондарева. Это была очень образованная женщина из интеллигентной семьи, знавшая несколько иностранных языков. Именно она, а не мать и не отчим, посещала родительские собрания в школе, где я учился, и следила за моей успеваемостью.
До четвертого класса я был отличником. А затем потерял интерес к учебе, много времени стал проводить на улице. Не знаю, что бы из меня получилось, если бы не спорт: бесплатные спортивные кружки тогда были везде…
Я рос без отца. У него была другая семья, и он редко меня навещал. Отец был помощником председателя исполкома Ленинградского горсовета Петра Попкова, одного из руководителей обороны города в годы войны. И вместе с ним был репрессирован в 1949‑м по так называемому «Ленинградскому делу».
— Вы живете в Москве. Часто удается бывать в городе детства и юности?
— Хотелось бы чаще. Я люблю свой родной город: он сохранил свою своеобычность, проявившуюся еще в петровские времена, которую ощущаешь с первых шагов… Приезжаю в основном на официальные мероприятия, многие из которых имеют отношение к арктической тематике. А она связана с историей города на Неве. Он ведь играл ведущую роль в освоении Арктики и организации полярных экспедиций. Да и теперь не утратил первенство в исследовании края, судостроении, подготовке кадров для Севера и т. д.
— Как вы связали свою жизнь с этим краем?
— В 1963 году я окончил Ленинградское высшее инженерно-морское училище — ныне это Государственная морская академия.
Поступал туда на механический факультет: мечтал стать капитаном дальнего плавания. Но по конкурсу не прошел, и начальник училища предложил мне перейти на арктический факультет. Мне туда не очень хотелось. Но, подумав, я согласился, не ведая, что это судьбоносное решение. Меня будто кто‑то вел по нужному пути, как в жизни бывает.
По завершении учебы поступил на работу в Арктический и Антарктический научно-исследовательский институт. И меня, научного сотрудника, направили в столицу Арктики.
— То есть куда?
— Так полярники называли якутский поселок Тикси, где была институтская обсерватория: научный стационар для изучения природных явлений и проведения метеорологических наблюдений. Эти данные очень важны для безопасной проводки судов по трассе Северного морского пути. Работа была интересная и ответственная, хотя порой было тяжеловато.
Но мне всегда везло с людьми. А на Севере много сильных и в то же время отзывчивых, доброжелательных, готовых прийти на помощь людей, чем он и подкупает. И я всегда легко сходился с теми, кто рядом…
— Тогда вы стали заниматься общественной работой?
— Комсомольской. В Тикси меня выбрали секретарем Булунского райкома комсомола. Это улус (район), расположенный на севере Якутии, в который входят Новосибирские острова. Вот там, в Тикси, я впервые отчетливо осознал: никуда уж мне от Арктики не деться.
— Чем запомнилась ваша первая полярная экспедиция?
— Это была комсомольско-молодежная экспедиция «Северный полюс-19» на дрейфующей станции. На идею организовать такой дрейф меня натолкнул ученый-океанолог Павел Афанасьевич Гордиенко, один из ведущих в стране специалистов по ледовому плаванию.
Помню, сидели мы с ним в московской шашлычной на улице Большая Полянка, обсуждали дела. И он предложил мне возглавить такую экспедицию, — тогда распространены были комсомольские почины. Я согласился и, вернувшись в Ленинград, приступил к ее подготовке. Эта инициатива широко освещалась в печати, скоро о ней узнала вся страна.
Выбрали для полярной станции подходящую льдину, группа полярников высадилась на нее и в ноябре 1969‑го приступила к работе. Но через несколько месяцев нам пришлось пережить тяжелейшие испытания.
— Расскажите об этом.
— Наш ледяной остров, казавшийся безопасным, раскололся, напоровшись на мель, стал трещать и разваливаться на глазах. На лагерь надвигались громадные глыбы льда. Они вздымались над нами, грозя острыми гранями. В образовавшиеся трещины проваливались наши домики, палатки, техника. А у меня была одна мысль: спасти людей… Помню, бегал по льдине, кричал, отдавал распоряжения.
В той критической ситуации, слава богу, удалось избежать жертв. Хотя значительная часть техники и оборудования была потеряна. Но не это ведь главное. Любая экспедиция, какие бы она ни дала результаты, неудачна, если кто‑то погиб. Впрочем, несмотря на все беды и сложности, научную программу «СП-19» мы все же выполнили.
— Потом вам довелось вызволять «Михаила Сомова»?
— Была такая тяжелая история. В феврале 1986‑го научно-исследовательское судно с таким названием, доставлявшее грузы на две советские станции в Антарктиде, застряло в массивных полярных льдах. Причем в самой опасной и труднодоступной части этого региона. Судну угрожала гибель, тем более что запасы топлива на нем подходили к концу.
Пробиться к нему можно было только на атомоходе. Но Антарктида была объявлена безъядерной зоной, а у обычного дизельного ледокола шансы в такой ситуации невелики. Для спасения «Сомова» выделили неплохое по тем временам судно «Владивосток», но в успех операции мало кто верил. Считалось, что сделать это невозможно. Такое мероприятие и мне казалось авантюрой (в тех местах я прежде работал: возглавлял 17‑ю Советскую антарктическую экспедицию на станции «Беллинсгаузен»), и все же я решил рискнуть.
Здоровья и нервов пришлось потратить немало. В итоге «экстрим» завершился успешно: нам удалось перебороть циклоны, сильнейшие ветры, избежать ледовых ловушек… Когда оба судна вошли в новозеландский порт Николсон, участников нашей экспедиции, которой предрекали полный провал, встречали с оркестром. За нее‑то мне и присвоили звание Героя Советского Союза.
— А на «Беллинсгаузене» были опасные ситуации?
— В общем‑то, нет. Хотя и там приходилось иногда принимать непростые решения. Ледяной континент не райский островок среди теплых морей, условия жизни и работы там суровые.
Будучи начальником станции, я принимал на этой станции гостей из многих стран. У нас побывал даже генерал Пиночет, совершивший в Чили переворот, которого я встретил там на свой страх и риск. В Советском Союзе его считали кровавым диктатором, и не без оснований. Но во время его правления, соперничая с Аргентиной, чилийцы основали на Шестом континенте свое поселение. И вообще преследовали там свои интересы, с чем приходилось считаться. Наши полярники, помню, сыграли с чилийцами в футбол на снегу — и выиграли матч.
А еще нашу станцию посетил американский сенатор Барри Голдуотер. Он проверял обоснованность использования бюджетных средств, выделявшихся конгрессом США на антарктические исследования. При встрече на аэродроме он меня спросил: «Вы русский шпион?». В ответ я поинтересовался: «А вы — американский?». Он улыбнулся — и разговор наладился…
— Вы еще погружались на дно океана...
— Да, одна из целей той экспедиции 2008 года — убедиться, что подводный хребет Ломоносова является продолжением Сибирской платформы. Для чего? Чтобы Россия смогла включить этот богатый ресурсами район в состав своего континентального шельфа.
На дно Северного Ледовитого океана погрузились два глубоководных аппарата — «Мир-1» и «Мир-2». Они были сконструированы в советское время, но, несмотря на солидный возраст, оставались непревзойденными: могли опускаться под воду на несколько километров, выдерживая огромное давление. Их не раз использовали в экспедициях, но в географической точке Северного полюса на глубине 4300 метров они никогда прежде не работали.
Риск был немалый. К тому же «Миры» всплывали только в чистой воде, а не в местах, прикрытых мощным ледяным полем, пробить который они не могли. Для погружения надо было сделать полынью и всплыть именно к ней, что было сложно: льды там дрейфуют…
Конечно, экстремальные ситуации возникали при проведении экспедиций «Север-21» и «СП-22», в которых я участвовал. Арктика остается непредсказуемой, и работа там связана с большим риском. Но все же эти походы были не столь рискованными, как путь ко дну океана на Северном полюсе. До сих пор считаю, что решиться на такое приключение могли только русские исследователи.
— Кто кроме вас?
— В батискафе «Мир-1» со мной были Анатолий Сагалевич, командир нашего экипажа (опускавшийся, кстати, к затонувшему «Титанику»), и Владимир Груздев, в ту пору депутат Госдумы.
Опасность возникла уже во время спуска. При погружении корпус нашего аппарата затрещал, и этот треск стал усиливаться. На дне мы пробыли около полутора часов: взяли пробы воды и грунта, провели гидрофизические и гидродинамические измерения. А потом с трудом оторвались от грунта. Подъем был просто выматывающим. Долго искали полынью. Я уже подумал, что это моя последняя авантюра.
Когда наш батискаф всплыл из‑подо льда, на борту сопровождавшего экспедицию судна «Академик Федоров» грянуло дружное «ура!». Затем всплыл «Мир-2»…
Не буду много говорить о научном значении экспедиции. Главное — она внесла вклад в обоснование российских претензий на континентальный шельф вблизи наших арктических берегов. А для России ее Крайний Север и вся Арктика имеют особое значение. Во многом от их успешного освоения зависит судьба нашей страны, и мы это понимали. Потому‑то и опустились туда, где никто никогда до нас не был. И установили на дне океана российский флаг, сделанный из специальной стали.
Когда мы встретились потом с главой государства, он спросил: «Сколько простоит флаг?». Мы ответили: «Вечно».
— Новый этап освоения Арктики, по‑вашему, опирается на советский опыт?
— Несомненно. Это был комплексный системный подход к работе при поддержке государства. Активно исследовать арктические территории наша страна начала еще в годы первых пятилеток. А ключевым звеном комплексной системы стало созданное в 1932 году Главное управление Севморпути.
Результаты этой работы были колоссальные. По всему арктическому побережью стали расти города и поселки. Строился мощный ледокольный флот. Возникла полярная авиация. Появилась развитая инфраструктура: портовые сооружения, причалы, аэродромы, метеостанции и многое другое.
Ничего подобного не было ни в одной северной стране мира. Говорю это с полным основанием, поскольку не раз бывал у коллег за рубежом. А главное — благодаря продуманной системе льгот и компенсаций для северян в арктические регионы потянулись люди, квалифицированные специалисты.
Кадрового дефицита, как ныне, не было в помине. Напротив, многие туда рвались: трудиться там было престижно и выгодно. В заполярные поселки Тикси и Амдерма, где я работал, попасть было непросто: существовал конкурс. И я подбирал себе в Амдерму лучших специалистов, в которых был абсолютно уверен.
— Материальные стимулы и сейчас многое значат.
— Согласен, но тогда они сочетались с моральными. Освоение Арктики считалось важной государственной задачей, а работа полярника была очень престижной.
Что такое государственный подход? Это когда люди не живут сегодняшним днем, плывя по течению, а работают на перспективу и заботятся о молодом поколении, которое приходит на смену. Расчеты и оценки, выполнявшиеся тогда на научной основе, убеждали в том, что хозяйственное освоение арктических регионов ускорит социально-экономическое развитие страны. А значит, немалые затраты и усилия окупятся сторицей. Так и вышло…
Да, система жизнеобеспечения и развития Арктики, сложившаяся в советские годы, была не идеальной. Она страдала от косности и бюрократизма, случались необоснованные траты бюджетных средств, были другие изъяны. Эту систему следовало реформировать, взяв ее за основу, а рыночные механизмы внедрять осторожно и постепенно, с учетом специфики края. Сохранив при этом господдержку и госрегулирование.
Можно представить, как бы далеко мы продвинулись, возобладай такой подход. А вместо этого, полностью сломав эффективную в целом систему, бросили арктические регионы на произвол судьбы. Точнее — рыночной стихии… К счастью, сейчас многое меняется, государство поворачивается лицом к проблемам регионов, где полгода длится полярная ночь.
— Трудностей там хватает поныне?
— Да, и эти проблемы известны: низкий уровень жизни, отток населения, кадровый голод. Стратегия развития Арктики и другие принятые документы позволят повысить качество жизни людей в высокоширотных районах. И возрождение Арктики уже началось, но при этом важно учитывать особенности этой территории и прислушиваться к предложениям самих северян.
Стратегия есть — нужны конкретные шаги по созданию там новых рабочих мест, дальнейшей добыче и переработке сырья, расширению инфраструктуры. Требуется подтянуть там до нужного уровня образование и медицинское обеспечение. Такая работа идет, но это долгий кропотливый труд, мгновенных результатов ждать не приходится.
В условиях санкционного давления правительство РФ вводит дополнительные меры господдержки для компаний, занимающихся морскими контейнерными перевозками по Севморпути. Принято решение субсидировать регулярные грузовые каботажные перевозки на этой трассе, чтобы доставлять северянам больше оборудования и материалов…
— Как идет обновление ледокольного флота?
— Не скажу, что блестяще. Но на замену устаревших судов приходят новые, развивается Севморпуть, обладающий огромным потенциалом, и грузооборот там растет. В условиях санкций России особенно важно иметь этот морской транзитный маршрут.
Сегодня там строятся новые порты, идут дноуглубительные работы, предприятия нефтегазового комплекса реализуют громадные проекты. Правда, восточный сектор пути, где ледовые условия хуже, а глубины морей меньше, развивается медленнее, чем западный. Но это преодолимо.
— Благодаря вашим усилиям в 2003‑м возобновилась работа дрейфующих станций «Северный полюс». Что она дает?
— Возможность, наблюдая за экологической системой Арктики и ее климатом, реагировать на их изменения. Комплексное устойчивое развитие этого региона предусматривает инвестиции, строительство новых объектов и прочее. Но, работая там, нужно сохранять биоразнообразие края, изучать состояние человека, живущего в экстремальных арктических условиях. И просчитывать риски: экологические, климатические и прочие.
Занимаются этим многие научные центры России. На Ямале и в Мурманской области, к примеру, скоро начнут действовать станции «Снежинка» — автономные комплексы, необходимые для изучения возобновляемых источников энергии и развития водородной энергетики.
Минприроды РФ вместе с Росгидрометом и АСПОЛ готовит научную программу, которую осуществит высокоширотная экспедиция на базе ледостойкой самодвижущейся платформы «Северный полюс». Планируем провести в Арктике комплексные исследования (ледовые, атмосферные, биологические, гидрологические и др.), которые скажутся на реализации Стратегии научно-технологического развития РФ.
— Говорят, Арктика — кухня погоды?
— Конечно. Она не только подвержена изменениям климата, но и сама оказывает на него влияние. А понимать, где сказывается антропогенный фактор, а где естественные колебания, сегодня критически важно. С 1979 года, когда начались такие систематические наблюдения, объем ледяного покрова в Арктической зоне сократился более чем наполовину, повысилась средняя температура.
Мы уже видим там беспрецедентное отступление льдов. А в ближайшие годы, по прогнозам, будем чаще наблюдать отсутствие паковых (многолетних) льдов в летний период. Потепление открывает новые возможности для развития региона. Но оно же несет угрозу экологической системе и образу жизни коренных северных народов. Контролировать эти процессы поможет создание отечественной системы наблюдения за вечной мерзлотой. Насколько знаю, первый этап такой работы начнется уже в текущем году.
— Исследования проводят также другие полярные страны?
— Да, и обмениваются научными данными. Россия участвовала во многих таких проектах, развивая международное сотрудничество в Арктике. Вспомним хотя бы экспедицию MOSAiC-2019, когда ледокол Polarstern с учеными из 17 стран был вморожен в арктический лед и дрейфовал вместе со льдиной.
В период председательства РФ в Арктическом совете нужно продолжить совместные исследования высоких широт. Россия — его важнейший участник, без нее развитие Арктики немыслимо. И хотя сотрудничество в рамках этой организации фактически заморожено (не по нашей инициативе), жизнь потребует его возобновить. Это необходимо, чтобы реагировать на новые вызовы — от таяния льдов до сохранения хрупкой арктической экосистемы.
АСПОЛ, которую я много лет возглавляю, вносит свой вклад в решение некоторых из этих проблем. Такая работа ведется, среди прочего, в рамках международного просветительского центра «Полюса Земли» и Международного центра компетенций (ESG) по устойчивому развитию регионов Арктики и Антарктики, которые созданы при нашей ассоциации.
Комментарии