За парту — из подворотни
ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА
Гость редакции — директор автономной некоммерческой организации «Содружество по противодействию детско-подростковой дезадаптации «Герой» Александр СУСЛИН
Эти дети не преступники. Во всяком случае — пока. Просто — каждый по своей причине — они не совпали с нашей правильной жизнью. Потерялись во времени. Даже, может быть, при вполне неплохих родителях и добросовестных учителях. И пока они ничего криминального не натворили или не наелись/напились какой‑нибудь гадости, никто не знает, что с ними делать. Впрочем, нет — знают вот здесь, на 7‑й Советской, 29, — там, где в крошечном кабинетике сидит большой добрый человек с седой головой и веселыми глазами.
— Так что с ними делать, Александр Николаевич?
— Скажу банальность: понимать и любить. Причем по‑настоящему, без притворства. Любую фальшь эти дети чувствуют кожей.
— А что же это за особенные дети?
— Есть такой вполне официальный термин — скрытый отсев. Это дети, которые в течение сентября не приступили к учебе в школе или ином государственном образовательном учреждении. Основным местом времяпрепровождения они выбрали улицу, поэтому мы называем их «уличными детьми». И совсем не обязательно они из асоциальных семей. Мы насчитали 12 причин, по которым ребенок ушел из школы или вовсе туда не пошел: травля, конфликты со сверстниками, социальное расслоение и многое другое.
— А каков процент таких детей, хотя бы примерно?
— Честно скажу, не знаю. Может быть, где‑то такая статистика есть, но я ее никогда не видел. Допускаю, что учет «уличных детей» вообще никто не ведет. Но то, что такая проблема существует, это точно. Поэтому в 2000 году мы с двумя единомышленниками — специалистами по девиантному поведению подростков — создали АНО «Герой».
— А вы сами, извините, специалист по каким наукам?
— Докладываю. В 1974 году я окончил Высшее политическое училище МВД СССР. Изучал психологию, педагогику, служил политработником во внутренних войсках, охранявших в том числе и места заключения. Так что имею опыт воспитательной работы с самыми непростыми молодыми людьми. После окончания службы возглавил охранную фирму, которая специализировалась на работе в учебных заведениях. Там‑то я постепенно и погрузился в подростковую тематику. Стал изучать молодежные субкультуры, впоследствии в соавторстве с моими единомышленниками мы выпустили о них специальную книжку. Вот это все и дало возможность реализовать идею, помогающую «уличным детям» вернуться в нормальную жизнь.
С 2016 года наша организация включена в реестр официальных поставщиков социальных услуг Санкт-Петербурга, а с 2019‑го — в реестр официальных исполнителей общественно полезных услуг РФ.
— Но «уличные дети» откуда об этом знают? Они никаких реестров в глаза не видели. Вряд ли также читают газеты и слушают «правильные» передачи по радио.
— Зато нас прекрасно знают те, кто, в соответствии с федеральным законом № 120‑ФЗ «Об основах системы профилактики безнадзорности и правонарушений несовершеннолетних», занимается трудными подростками. Центры помощи семье и детям, органы опеки, комиссии по делам несовершеннолетних и т. д. Как только такой ребенок попадает в их поле зрения, они направляют его к нам. Собственно, больше некуда — есть еще василеостровский Центр Василия Великого, но там специализируются на детях с судимостями. У нас же максимум — с административным наказанием.
— И вот приходит школьник, который не хочет учиться…
— Приходит, заметим, не один, а с родителями или законными представителями. Мы садимся, спокойно разговариваем. Пытаемся выяснить причины, по которым он не желает посещать школу. Если он в принципе адекватен, но в своем нежелании тверд, предлагаем ему продолжить свое образование у нас.
Для этого он подписывает три бумаги: карту первичного знакомства, заявление о приеме в содружество «Герой» и направление из той школы, в которую он был первоначально зачислен: «Просим принять на сопровождение такого‑то». Образовательное учреждение оформляет направление в нашу организацию, и с этой бумагой родители с ребенком (законным представителем) идут в районный центр социального обслуживания. Его сотрудники, изучив все обстоятельства жизни ребенка, разрабатывают индивидуальную программу предоставления ему социальных услуг. И вот их он у нас и получает.
— То есть вы заменяете ему школу?
— Не в полном объеме. Мы школе только помогаем. Мы не образовательное учреждение, но оказываем консультационные и репетиторские услуги по математике, русскому языку, литературе, истории и обществознанию для учеников 6 – 9-х классов. Социальные педагоги — преподаватели из обычных школ, профессионалы высочайшего класса. Естественно, всю программу мы заменить не можем. Для занятий по химии, например, у нас нет соответствующего оборудования. Этот и ряд других предметов предлагаем ребенку все‑таки пройти в родной школе.
— Все равно непонятно. Разновозрастные дети — это сколько нужно учителей, учебных помещений, разных пособий…
— Увы, наши возможности ограничены. Есть одно классное помещение, в котором собираются дети всех возрастов. Когда 5 человек, когда 10. Занятие проводится со всеми одновременно — с применением индивидуального подхода. Начинается оно в час-два дня, раньше этих детей просто не раскачать. Длится два с половиной — три часа. Разумеется, это не самый лучший вариант, но альтернатива — улица, подворотня с перспективой погибнуть где‑нибудь в подвале или оказаться за решеткой. У ребят есть домашние задания, но оценок нет. Они их получают в конце четверти — опять же, в своей школе. В общем порядке пишут контрольные работы, сдают экзамены. Там же их переводят из класса в класс. И некоторые в конце концов в школу все‑таки возвращаются. Не буду лукавить — таких отнюдь не большинство. Но у тех, кто хочет продолжить учебу в десятом классе, других вариантов просто нет.
— Можно догадываться, что это весьма непростые ребята…
— В основном да. Эти дети постоянно зондируют границы дозволенного. И иногда, увы, их переходят. Чаще всего, не буду скрывать, это связано с алкоголем или наркотиками. Поэтому мы заключили договор с городским Центром медицинской профилактики. Его специалисты два-три раза в месяц приезжают к нам, проводят занятия на тему курения, алкоголя, личной гигиены. Аналогичный договор — с Городской наркологической больницей.
— Хорошо, ребенок посидел три часа на занятиях, а потом куда пошел? Домой, делать уроки?
— Мы на этот счет иллюзий не питаем. Да, вполне возможно, что он пойдет на улицу. Но мы его, по закону, больше четырех часов держать не можем. Так же, как и контролировать его жизнь за пределами наших стен. Для этого есть другие структуры. Тем не менее мы, конечно, задумываемся о досуге наших воспитанников. Постоянно поддерживаем связь с родителями (законными представителями). В июле минувшего года подали заявку в комитет имущественных отношений с просьбой предоставить помещение для спортивного зала. Предложили и конкретный адрес: Мытнинская улица, дом 7. Там пустующее помещение площадью 111 квадратных метров. Нас это устраивает и по размерам, и по локации — близко, ребятам удобно ходить. Увы, несмотря на подробное обоснование и полный комплект предоставленных нами документов, пока наши пожелания понимания не нашли. Хотя — и это прошу особо подчеркнуть — у нас давно сложились очень хорошие отношения с комитетом по социальной политике, где реально прониклись проблемой «уличных детей».
— А в чем конкретно заключается помощь государства?
— За арендуемое нами помещение мы платим с учетом социального коэффициента — 0,1 от ставки. Более пяти лет получаем субсидию — небольшую, правда, но на оплату педагогов, текущие и налоговые платежи хватает. До этого жили только на спонсорские средства и доходы от моей фирмы. Но, разумеется, давая деньги, государство требует и отчета по их расходованию. По индивидуальным программам предоставления социальных услуг (ИППСУ) у нас оформлены 19 человек, и еще 8 — без оформления, в силу различных причин и обстоятельств. Не буду скрывать, есть и такие, которые раз или два на занятия пришли, а потом, как говорит молодежь, на все «забили». Мы вызываем их вместе с родителями, говорим напрямую: «Отчитаться перед государством за оказанную тебе услугу мы не можем. Ты занимаешь чужое место…». И это правда — ведь кому‑то из обратившихся за помощью нам приходится отказывать. Мы не волшебники — пытаться спасать того, кто категорически не хочет быть спасенным, бессмысленно. Напрасно потратив усилия, рискуем потерять того, кого реально можно было спасти. Теми же, кто от нас ушел в «отсев», увы, рано или поздно займутся уже другие люди. Более суровые…
— Как же вам все‑таки удается работать с теми, кого не смогла удержать в своей орбите официальная система образования со всем ее арсеналом технических, педагогических и иных средств?
— Конечно, это непросто. Дети, как правило, педагогически запущенные как в социальном, так и в этическом плане. Не умеют себя нормально вести, не могут сконцентрировать внимание на каком‑нибудь предмете. Кто‑то — с психической травмой из‑за конфликта со сверстниками или родителями. У кого‑то — комплексы из‑за физических недостатков. К каждому нужно подобрать ключик, индивидуальный подход. «Отогреваем» их бережно, терпеливо, чтобы не обидеть и не спугнуть.
Зато, когда они «оттаивают», раскрываются, мы не перестаем удивляться. Эти дети часто поражают нас быстротой реакции, нестандартным мышлением, креативностью, разнообразными талантами. Вот в прошлом году попал к нам скинхед с набитыми татуировками. Куда бы он в итоге «приплыл»? А у нас раскрылся, начал писать музыку, играет в «металлической» группе. Есть девочка, которая до последнего времени несколько месяцев практически не говорила, хотя аккуратно посещала все занятия. А потом оказалось, что она изумительно делает маникюр, у нее потрясающий художественный вкус…
— Ну прямо идиллическая картинка…
— Да-да… Недавно мне позвонили по телефону: «Слышь ты, ……, мы не посмотрим, что ты старик. Если ты прямо сейчас мне на мобильник не сбросишь сто рублей, готовься…» — ну и дальше, естественно, непечатное.
— И что вы ответили?
— Не буду повторять. Но педагогично.
— Отправили сто рублей?
— Еще чего! И десяти копеек не дождутся. Это я к тому, чтобы вы не заблуждались насчет наших детей. Они могут и оскорбить, и нагло ответить, и на занятиях проверить педагога «на слабо», провоцируя конфликт. Стоит только сорваться, дать слабину — все, можешь уходить… Надо постоянно держать в голове: это дети, в большинстве своем обиженные жизнью, недополучившие тепла и любви. Они живут во враждебном мире, постоянно готовые рвать, кусать, самоутверждаться. Они часто не чувствуют чужой боли. Тринадцатилетняя девочка уехала на попутках в Москву, без вещей, без денег. Ей было абсолютно все равно, что здесь сходили с ума родители… Вместе с тем эти дети страшно неуверены в себе, не умеют выстраивать нормальные отношения с окружающими. И если мы их этому не научим, то не научит уже никто.
— Невольно напрашивается вопрос об отдаленных результатах вашей работы. Как складываются дальнейшие судьбы ваших воспитанников? Наверное, они приходят потом к вам с цветами, со своими детьми, благодарят за спасенную жизнь?
— Представьте себе — нет, не приходят. Я за многие годы работы так и не смог объяснить этот феномен. Мы здесь все дружим, поддерживаем прекрасные отношения. Многие из наших «выпускников» потом заканчивают школы, уходят в армию, поступают в техникумы или вузы. Но на связь больше никто не выходит. Они у нас «переломались», пережили самые тяжелые, критические годы и, наверное, не хотят вспоминать не лучшие страницы своей жизни.
— Работая с неблагополучными детьми уже больше двадцати лет, чувствуете ли вы какие‑либо количественные или качественные изменения в их среде?
— Не считаю себя вправе делать глобальные обобщения. Привык опираться на научные данные, но нашу выборку в силу ее малости не могу считать репрезентативной. Однако, по моему субъективному ощущению, таких детей стало больше. И, о чем все‑таки могу сказать уверенно, — значительно усилился фактор наркотиков. Скажу прямо — когда родители приводят к нам детей-наркопотребителей, мы им отказываем. Известный факт: один потребитель наркотиков за год втягивает в это дело от 10 до 12 человек. Мы просто не сможем этому противостоять. Недавно я прочитал про так называемый эффект ломехузы. Это такой маленький жучок, в три раза меньше муравья. Но он выделяет особый фермент, на который муравьи подсаживаются, перестают работать и гибнут. В течение двух-трех месяцев один жучок способен уничтожить целый муравейник. Мы своим воспитанникам подобной участи не желаем.
— А что же тогда делать с детьми-наркопотребителями?
— Разумеется, их тоже можно обучать, но это уже тема отдельного разговора и, надеемся, недалекого будущего. Мы готовы работать и с этими детьми, у нас есть для этого еще одно небольшое помещение на 10‑й Советской. Имеем также возможность привлечь соответствующих специалистов. Но для оплаты их труда сегодня денег нет…
Создается впечатление, что государство проблемы здесь не видит. Когда‑то, еще в девяностые годы, в городской наркологической больнице была 21 койка для детей. Сейчас на весь город — три детские койки в центре восстановительного лечения «Детская психиатрия» имени С. С. Мнухина. Видимо, подростковой наркомании у нас больше нет. Неудивительно — если сегодня в какой‑то школе выяснится, что кто‑то из ее учеников потребляет наркотики, школе будет «минус». Таким образом, вместо того чтобы решать проблему, ее загоняют вглубь.
— Но если тайное вдруг станет явным, такую структуру, как ваша, только уже с «наркотическим» отделением, пожалуй, придется создавать в каждом районе города — чтобы детям далеко не ездить.
— А к нам, допустим, из Шушар или из Петергофа они сегодня поедут? Вряд ли. Не хватит у них ни времени, ни желания, ни денег на дорогу. Да и не очень это здорово, когда ребенок один путешествует через весь город. Практически все наши подростки — жители центральных районов. Что делается на периферии, мы не знаем. Но если там захотят создать структуры, аналогичные нашей, с удовольствием поделимся опытом.
Комментарии