ФОТО Виктора ВАСИЛЬЕВА предоставлено пресс-службой театра «Зазеркалье»

Такое петербургское счастье

Постановка «Царской невесты» Римского-Корсакова в «Зазеркалье» принесла режиссеру Александру Петрову, создателю и бессменному художественному руководителю этого детского музыкального театра, сразу три статуэтки «Золотого софита», включая главную - «За лучший спектакль в оперном театре». Известный, любимый не только петербуржцами, но и москвичами театр не устает удивлять своей неукротимой фантазией, новыми именами солистов и неожиданными опытами общения со зрителями.

- Улица Рубинштейна, на которой находится «Зазеркалье», стала главной ресторанной улицей Петербурга. Бойкое там у вас нынче место. В театр так же бойко там ходят, как в рестораны, кафе и бары?

- В возникновении такой лакуны я вижу неожиданную петербургскую драматургию, творчество: вдруг возник и разросся ресторанный пул, безумно радостный, живой, разный, молодой, задорный, непричесанный. Нам это нравится. Вечером в пятницу невозможно быстро пройти по Рубинштейна, обходя людские потоки, которые даже не идут, а сидят. Правда, наутро все выглядит несколько иначе - с мусором и крысами. С крысами встречался лично в интервале от 5 до 7 утра.

- Улицу плохо убирают?!

- Убирают, но лучше об этом спросить жильцов тех домов, где есть общепит.

- А какие улицы в городе еще могли бы громко заявить о себе? Прославиться не как ресторанные, а как, например, театральные?

- Я обеими руками «за» театральность Моховой. Соляной переулок можно отдать Мухе. Хорошо бы снести два здания на Адмиралтейской набережной, открыть вид на захаровское Адмиралтейство с Невы, откопать зарытый канал, по каналу пускать плавать гондолы...

- Улица Рубинштейна стала гораздо более популярной. А к вам в связи с этим теперь ходит больше зрителей?

- В какой-то степени, да. В теплый сезон мы даем концерты под открытым небом в нашем внутреннем дворе. И они популярны. Когда из окон нашего театра звучала опера Прокофьева «Любовь к трем апельсинам», улица останавливалась, машины стояли. Мы делали таким образом хоровой пролог из этой оперы. Артисты сидели в кафе по разные стороны улицы, с одной стороны доносилось пение «Трагедий, трагедий!!!», а с другой - «Комедий, комедий!!!», а те, кто ехал на машине, требовали: «Драм, лирических драм!»... Не скажу, что у нас нет проблем с продажей билетов, потому что оперный театр не является столь массовым, как театр, скажем, музыкальной комедии, где идут вампиры, Джекиллы и Хайды. Но мы с ними и не конкурируем. Мы пытаемся делать что-то свое.

- Ваша сила, безусловно, в другом - в уникальном авторском театре.

- Да. Я наблюдаю за глазами зрителей, тишиной в зале, слежу за тем, как зрители отвлекаются. И вижу, что есть интерес неподдельный, причем у детей даже больше, чем у взрослых. Мы не собираемся резко становиться взрослым театром или театром для молодежи, юношества и пожилого возраста. Просто у нашего театра два лица, здесь можно поставить и «Каштанку» с «Рождественской мистерией», и «Царскую невесту» с «Богемой». Так мы будем жить и дальше.

Вот еще про нашу улицу необычная история. Мы запланировали спектакль под названием «Рубинштейна, 13», который в следующем сезоне буду ставить не я, а режиссер Роман Смирнов. Соберем мощный музыкантский коллаж. Это будет история дома, начиная от «Мальчика у Христа на елке» Достоевского, продолжая тем периодом, когда здесь творили Мейерхольд, Карсавина, Фокин и так далее, до той эпохи, когда тут был Ленинградский рок-клуб и когда возник театр «Зазеркалье». Вся жизнь этого дома будет сыграна симфоническим оркестром, станцована балетом и спета рок-певцами. Такое петербургское счастье.

- Из вашего репертуара не исчезают спектакли, поставленные много лет назад, например, «Детский альбом» на музыку Чайковского. Но и новое время вы чувствуете - ставите мюзиклы. «Старик Хоттабыч» Сергея Плешака стал удачей одного из недавних сезонов.

- Признаюсь, я купался в этой работе. Она появилась в нужный момент, появилась без расшаркивания перед той эпохой, и в то же время мы сохранили ностальгию по «а вам с сиропом или без?». В спектакле есть главное - дух страны, еще не понимающей, что с ней происходит, но страны счастливой. В начале работы я боялся браться за эту сказку. И вдруг весь театр просто влип в этот спектакль. Елена Терновая, другие артисты, тысячу лет у нас работавшие, просто вырывали из рук роли, прося дать сыграть собачку, или бухгалтера, или тетю Симу...

Мы пытаемся развивать жанр мюзикла. У нас для этого есть силы, практика ансамблевого джазового пения. С нами сотрудничает Артур Ераносов, бывший руководитель вокального джазового ансамбля «Дайджест» - коллектива уровня знаменитого «Манхэттен трансфер». Вместе со мной он прививает в театре искусство акапельного джаза. Готовим к постановке мюзикл «Белый Клык» на музыку Анастасии Беспаловой. Есть артисты, умеющие существовать в мюзикле. Происходит жанровое смешение, и солисты, которые прекрасно поют оперу, тянутся петь мюзикл и там великолепно существуют. Анна Смирнова, к примеру, не только прекрасная Любаша в «Царской невесте» Римского-Корсакова, но и шикарная джазовая певица, прекрасная ансамблистка.

- Ваша версия «Царской невесты» поразила смелостью художественных решений. Вы соединили реализм с сюрреализмом, условность с безусловностью, поиронизировали над набившими оскомину постановочными штампами русской исторической оперы.

- Да, мы решили уйти от быта, от вериг, висящих на этой, как и на любой другой исторической опере. Главная мысль исходила от самого Ивана Грозного как исторической личности. Пытка была его любимым делом, которое он творчески обогащал, усовершенствовал, которое не обошло ни одного боярского дома. Не было улицы, где бы ни висел труп мужа или жены для памятки домочадцам. Царь со своей свитой находил в этом садистское удовольствие. И свита перенимала увлечения царя, формируя время, в котором можно было все: и доносить, и убивать, и отравлять... Время бесконечного насилия и попрания личности, которое разрушает все, в том числе любовь.

В самом начале работы над спектаклем у нас с художником возник образ скелета на коне. Этот скелет в шапке Мономаха был и действующим лицом, и наблюдателем, а также символом времени и государственной власти. Дальше возникла идея поменять местами увертюру и арию Грязного. Удар по нервам зрителя: опера начинается как бы с конца - с казни Грязного. Мой коллега маэстро Бубельников с радостью пошел на это святотатство. Так нам удалось усилить драматизм, не утратив пронзительной лирики этой оперы.

И для меня очень важно и радостно, что в этом спектакле в хоре принял участие мой второй курс - 25 студентов приняли боевое крещение. В этом их первом выходе на сцену чувствовалась такая отдача, такое звенящее молодое существование! У нас же нет шестьдесят человек хора, а эта двадцатка работала за шестьдесят. Студийность и эксперимент действительно присутствуют в спектакле.

- Важно, что в «Зазеркалье» вы даете дорогу молодым композиторам.

- Нет театра в стране, где больше, чем у нас, ставили бы новые произведения. В списке композиторов человек двадцать как минимум будет: Десятников, Баневич, Рогалев, Цеслюкевич, Портнов, Высоцкий, Важов, Львович, Баскин, Петрова, Плешак (младший), Беспалова и так далее. В минувшем сезоне появился совсем молодой Илья Партас с операми по сказкам Андерсена.

- В конце сезона вы представите свой взгляд на «Евгения Онегина» Чайковского. Почему так поздно в вашей биографии? Казалось бы, «лирические сцены» должны были давно у вас поселиться.

- До «Онегина» нас еще ждет спектакль, соединяющий три имени: Верди, Шиллер, Шекспир. Спектакль будет состоять из сцены кабинета в опере «Дон Карлос» и второго акта «Отелло». «Отелло», как известно, очень сложный вокальный материал. И если тенор споет второй акт, то, значит, споет всю оперу, значит, на это можно будет потратить деньги. А за «Онегина» я не брался, потому что, мне кажется, это одна из самых непростых загадок, оставленных Пушкиным. Вопрос открытый и в том, что касается определения жанра, названного Чайковским «лирическими сценами». Эта опера была впервые исполнена весьма камерно студентами Московской консерватории. Лирические сцены не предполагают оперной помпезности.

Я с темой Онегина живу, она трансформируется, с ней происходят изменения, которые, впрочем, скоро закончатся. Потому что премьера должна выйти в июне.

- Цифровая эпоха, время гаджетов как влияют на театр? Вы идете на компромиссы в этом направлении?

- Ну у меня две трубки разных фирм.

- У вас их может быть и десять. Вопрос в юных зрителях - надо ли подстраиваться под новые цифровые форматы?

- Мне кажется, не стоит. В Интернете гуляет видео, где двое сидят в гондоле, плывущей по каналам Венеции, уткнувшись в гаджеты. Но что поделать? Это ведь то же, что и изменение климата. Это то, что ждет Землю, это обратная сторона Луны. Однако не нужно мимикрировать и подстраиваться под эти технологии. Те, кто пытаются делать спектакли, где действующие лица - это Клавиатура и Эсэмески, и это «типа» новый театральный язык и очень современно, едва ли найдут отклик у зрителя, даже молодого. Я видел такие компьютерные спектакли на фестивале «Арлекин» и наблюдал за реакциями зала. Все же театр должен оставаться театром и рассказывать про человека.

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 219 (6328) от 23.11.2018.