«И музыка, которой нет конца»
ФОТО Максима ТУМАНОВА/ТАСС
Гость редакции — заслуженный артист РСФСР, народный артист Татарстана Альберт АСАДУЛЛИН.
Сегодня Альберту Асадуллину исполняется 75 лет. Более полувека назад дорога жизни привела его из Казани в город на Неве, а потом из мира архитектуры в мир музыки. Сегодня Асадуллин не только продолжает петь, но и раскрывает секреты своего искусства студентам. О дорогах, «синей птице» и о главной заповеди будущим вокалистам мы поговорили с юбиляром накануне его праздника.
— Альберт Нуруллович, почему‑то не вижу афиш с вашим юбилейным концертом…
— А его пока и не будет. Точнее, будет, надеюсь, но позже, в середине февраля. А осенью я «отчитаюсь» перед своими поклонниками в музыкальном спектакле. Это мой любимый жанр, неважно — опера, оперетта, мюзикл, рок-опера. Главное, что именно в музыкальном спектакле певец может раскрыться еще и как актер. Два года назад я со своим другом режиссером Сергеем Скомороховым стал искать тему, и наконец мы нашли ее — в «Синей птице» Метерлинка.
— Старшее поколение, конечно же, помнит экранизацию — советско-американский музыкальный фильм со звездами Голливуда — Элизабет Тейлор, Джейн Фондой, Авой Гарднер…
— Пьеса вообще популярна, и понятно почему — в ней заложена очень важная тема для любого человека — поиск счастья. Точное определение этому никто не может дать. Для одного счастье — новый автомобиль, для другого — вкусно поесть, для третьего видеть разные страны, народы…
— Для вас?
— Конечно же, петь! Быть на сцене! Я же после художественного училища должен был стать театральным художником, и перелом в сторону архитектуры случился на втором курсе. Так что сцена для меня — особый мир, в котором есть все — и созданное чьей‑то фантазией пространство, и свет, цвет, пластика, форма… И, наконец, там происходят чудеса!
— Кем вы будете в «Синей птице»?
— В пьесе Метерлинка брат и его сестренка, Тильтиль и Митиль, отправляются на поиски птицы Счастья по просьбе феи Берилюны, а в нашем мюзикле появится волшебник по имени Свет. И он действительно освещает Тильтилю, Митиль и другим путникам дорогу. В конце концов герои оказываются дома.
Познав в детстве, юности счастье в родном доме, человек легко идет дальше по большой дороге жизни. Но великое счастье — однажды вернуться в тот дом, в котором родился и вырос.
— Когда же мы увидим спектакль и где?
— Премьера должна состояться в театре «Зазеркалье» в конце октября. Музыку на оригинальное либретто Николая Голя написал Сергей Плешак. Замечательная музыка, кстати, в ней есть и элегия, и драйв, ведь герои спектакля оказываются в разных ситуациях. А репетиции начнутся 1 сентября.
— Символично — прямо в ваш день рождения! Наверное, в детстве здорово было ощущать, что собственный день рождения совпадает с началом школьного года?
— В 1950 – 1960-е годы к этому дню не было такого уж торжественного отношения — День знаний! — как сейчас. Это было просто начало учебного года. А когда я был совсем маленьким, у нас в семье не было традиции созывать гостей на дни рождения. Конечно, мама пекла очень вкусные татарские пирожки эчпочмак, но каких‑то застолий не помню. Все‑таки это были послевоенные годы, и мы жили очень скромно, даже, увы, бедно. Потом, когда мне было лет 15, 16, я звал домой одноклассников и дни рождения отмечал более празднично. А потом я уехал в Ленинград, и началась совсем другая жизнь!
— Скучаете по Казани?
— И да, и нет. Помните, когда я рассказывал про мюзикл «Синяя птица», я говорил о доме, в котором вырос и в который спустя годы можно вернуться. Так вот, меня этого счастья лишили, когда не стало моей родной Суконки — Суконной слободы. К 1000‑летию Казани ее преображали, украшали. И город, бесспорно, красив, не случайно в него едут толпы туристов. Но с водой выплеснули и ребенка — а ведь это было легендарное место, где, кстати, родился Шаляпин и где прошло его детство.
Мне кажется, можно было оставить хоть какой‑то кусочек этого района для истории — там были интересные купеческие дома с резными наличниками, неповторимая атмосфера… Суровая, даже порой криминальная. Там такое творилось!
— Почему же вы скучаете?
— Несмотря ни на что, там была доброта! Там жили много очень хороших людей. Помню, слева от нас армяне жили, через дорогу — евреи. И мы жили очень дружно. Приготовили что‑то вкусное — зовут к себе в гости попробовать или занесут к нам во двор — вот вам угощение. Это была по‑своему прекрасная жизнь!
— После этого вы окунулись в жизнь Ленинграда с его коммунальными распрями и сырым климатом.
— Погода действительно чудовищная (смеется). Ужасно, когда миллиарды колючек влезают под одежду и балтийский ветер пробирает насквозь. И даже как‑то грустно стало, когда узнал, что в нашем городе бывает всего лишь 27 дней, когда на небе ни одного облачка! Но он такой. Его надо принимать таким, какой он есть, любить таким, какой есть. А жаловаться на климат — это пустое. У каждого своя точка на Земле, где он реализуется. Для меня эта точка — Ленинград! Я все время повторяю: я вошел в Ленинград, а Ленинград вошел в мою душу. В Казани я родился физически, в Ленинграде — как художник, как музыкант. Так что у меня две родины.
— Вы принципиально говорите именно «Ленинград»?
— Да. Я приехал в Ленинград, для меня этот город Ленинградом и остался. И начался «мой» Ленинград на Университетской набережной, напротив Академии художеств, куда я приехал поступать. Дело было ранним летним утром, академия еще не открыла свои двери, и я сел на ступеньки у сфинксов, почти у самой воды. Она была спокойная, почти зеркальная, и над ней поднималась дымка, в которой дома напротив окрасились в пастельные тона… И вдруг ярко блеснул купол Исаакия, освещенный первыми лучами солнца! Это было завораживающей красоты зрелище, я мгновенно влюбился в город. В эти улицы, набережные, площади и, конечно, людей. Они были все красивые.
— Но почему вы решили приехать именно в Ленинград, а не в Москву? Дорога‑то из Казани ближе.
— Нет, моя дорога вела в Ленинград. Я в него стремился еще мальчишкой, с той поры, когда увидел его красоты на уроках истории искусств в художественной школе, где мы знакомились с великими городами мира.
— А если бы…
— Можете и не продолжать. Я абсолютный фаталист и считаю, что все, что в жизни происходит, — не случайно. Вы знаете, что англичане практически не говорят «если». Они считают это слово глупейшим: «Ах, если бы я сделал вот это, было бы вот так… А если бы…». Зачем думать об этом? Что случилось, то случилось, надо плыть по этой реке жизни дальше, со всеми ее порогами, водопадами, мелководьем и снова бурным течением.
Моя река вначале привела меня к увлечению архитектурой, когда однажды летом в доме друга мне попала в руки книга, посвященная современному зодчеству, и я был потрясен шедеврами Остермейера, Ле Корбюзье, ван дер Роэ, других великих мастеров! Мне казалось, что эти здания не могут находиться на Земле, они где‑то на другой планете. Конечно, мне захотелось приобщиться к этому миру. Река любви к архитектуре привела меня в Ленинград, в город, в котором рождалась не только классика, но и авангард — в поэзии, живописи, архитектуре и в музыке, разумеется!
Как художник, я постигал пространство, пластику, формы, и в то же время, уже на первом курсе, на «картошке», возникла первая моя музыкальная группа — «Призраки». Сегодня даже трудно себе представить, но это случилось — мы давали концерт в ротонде музея Академии художеств! Это было потрясающе — рок-музыка и святилище классического искусства! Боже, как студенческая публика бесновалась! Да еще мощность нашей аппаратуры была невероятная для этого «храма». Удивительно, что исторический плафон купола не рухнул на наши головы! И неудивительно, что в тот вечер группе «Призраки» не дали доиграть до конца.
— Это было время особого драйва…
— Еще какого! Хотя из‑за нас пострадали все ленинградские рок-группы. Кажется, это было году в 1971‑м. Мы — я уже солировал в группе «Фламинго» — выступали в Военмехе. Помню второй этаж, актовый зал, выходим на сцену, начинаем играть тяжелый рок, первая вещь была Purple haze Джими Хендрикса, и он цунами понесся в зал! И что началось! Публика стала прыгать, в середине зала для «танцплощадки» были вырваны с корнем три ряда, девчонки размахивали верхними деталями белья. С ума сойти! Этот концерт мы, конечно, тоже не доиграли, а декан и два преподавателя вуза, которые отвечали за вечер, были, увы, уволены. Эта история вошла в антологию рок-музыки. После этого выступления на рок началось наступление — всем рок-группам в Ленинграде было запрещено играть. Рокеры стали искать места в пригородах. И я уже с группой «Невская волна» выступал в Доме офицеров города Пушкина. Там был очень хороший директор, бывший офицер…
Но я тогда не думал о музыке как о профессии. Хотя, когда учился на третьем курсе Академии художеств, позвали в «Ленконцерт».
— После тяжелого рока петь «правильный» репертуар советской эстрады?
— И это, и мама меня остановила, жестко отрезав: «Нет! Ты выбрал величайшую профессию, сынок, не изменяй ей!». И, получая диплом архитектора, я был уверен: музыка останется моим самым главным хобби в жизни!
— И все‑таки вы изменили «величайшей профессии».
— Значит, так должно было быть. Я безмерно счастлив, что учился в академии. Эти годы дали мне понимание пространства, пластики, форм, цвета, света и даже музыки. И все это мне помогает в работе над песней и сейчас — я, как художник, вижу композицию музыкального произведения как полотно. И так было с моей первой ролью в «Орфее и Эвридике».
И вот опять же — как не верить в предначертанное? Образно говоря, я уже открывал дверь в мастерскую, в которой должен был после диплома работать, как вдруг своей телеграммой как бы похлопал меня по плечу и остановил Анатолий Васильев, создатель первой советской группы «Поющие гитары»: «Парень, иди на сцену». А в телеграмме была одна короткая фраза: «Есть интересное предложение, позвоните по телефону такому‑то. Васильев Анатолий».
Когда по телефону он сказал, что приглашают меня на прослушивание на роль Орфея в первой советской рок-опере, у меня даже ноги затряслись от волнения. И уже на прослушивании, когда спел арию Орфея «Потерял я Эвридику», я понял: начинается другая жизнь.
— Еще два года, и рок-опере Александра Журбина исполнится полвека. А в этом году юбилей у вашего хита «Дорога без конца».
— Как сказал кто‑то из великих: случайность — это есть определенная закономерность, и поэтому люди, которые встречаются на нашем жизненном пути, встречаются для чего‑то, обязательно. И на своем пути я встретил композитора Сережу Баневича, еще задолго до «Дороги…» — году в 1981‑м он предложил мне спеть несколько песен из детского цикла, и мы тогда подружились. А однажды — опять же, случайность, — я был в гостях у однокурсника и, выходя от него, подумал: «Баневич живет по соседству, дай‑ка зайду к нему». И пока мы с ним пили чай, я возьми и скажи: «Сережа, ты такие потрясающие произведения пишешь. А вот написал бы специально для меня?». И вдруг на этих словах он повернулся к роялю и левой рукой наиграл пару тактов мелодии из фильма про Паганини. Я говорю: «Вот же!». Как же мне пришлось уговаривать Баневича! Ни в какую не хотел, мол, эта мелодия уже состоялась, звучит в фильме. Но я был настолько настойчив, что он все‑таки позвонил Тане Калининой, замечательному поэту. Мы решили, что не должно быть упоминаний о Паганини. «Это песня о тебе, Сережа, — убеждал я его. — Обо мне, обо всех музыкантах. Да, собственно, о всех нас, людях, у каждого ведь своя дорога»…
Впервые я ее исполнил в БКЗ «Октябрьский» на фестивале «Ленинградская музыкальная весна». Тогда мне казалось, что мое сердце вот-вот вылетит. И вот уже 40 лет не было ни одного концерта в моей жизни, когда бы не просили ее исполнить. И я всегда это пою с величайшим счастьем.
Я до сих пор пытаю Таню: «Ну как родились эти гениальные строчки, откуда это?!». «Кто породнил нашу жизнь с дорогой без конца…», и в конце «…только вот идти по ней с каждым шагом все больней, с каждой ночью все светлее, с каждым словом все смертельней, с каждой песней все трудней!»… А Таня только пожимает плечами: «Не знаю, пришло откуда‑то сверху».
— Альберт Нуруллович, вы уже много лет преподаете вокал…
— Да, при Педагогическом университете имени Герцена в Институте музыки, театра и хореографии. Лет 15 назад меня позвали преподавать вокал. Поначалу отказывался — ну какой я педагог? Я даже самой тоненькой брошюрки по вокальной педагогике никогда не держал в руках. Больше того, у меня нет специального образования — я музыке так нигде и не учился, как, кстати, многие рок-музыканты (смеется). И все же меня уговорили: «Просто передавайте свой опыт. Это у вас получится». Вот и передаю студентам свой опыт, то, что во мне есть. Не только собственно вокал, но и сценическое мастерство — пластику, чтобы во время исполнения песни были выразительны и лицо, и тело. А руки — это же изумительной выразительности «инструмент» — они могут быть распахнуты, как крылья, и сжаты гневно в кулаки…
— Какую главную заповедь вы даете студентам?
— Что песня — это маленький спектакль, в котором важны не только музыка и стихи, а важно быть актером! Вокалист может иметь от природы суперголос, но это лишь половина успеха. Главное — умение пропустить каждую ноту, каждое слово, букву через свою душу, сердце, ум. И тогда драматизм появится сам собой. Все мы знаем потрясающего актера Адриано Челентано. У него что, потрясающий вокал? Нет же. Но когда он поет, остаться равнодушным невозможно. А наш великий Марк Бернес? И таких примеров сотни!
— Из нашей современной эстрады кого‑то выделяете?
— Конечно, это Димаш! Слышали же его творческий дуэт с композитором Игорем Крутым? Это что‑то потрясающее! Забавно: когда Димаш только появился, один друг-музыкант мне позвонил: «Смотри, есть певец — копия ты по вокалу. И даже похож на тебя времен «Орфея». А когда я узнал его фамилию — Кудайберген, — так вообще был потрясен: «Неужели не псевдоним?!». Фамилия Димаша складывается из двух слов: «кудай» — это одно из великих имен Аллаха, а «берген» по‑мусульмански — «данный». И вот получается «данный богом» — фантастика! Я рад, что мы с ним похожи, мне такие сближения очень дороги.
Комментарии