Память, как река.
Правительство России утвердило концепцию государственной политики по увековечению памяти жертв политических репрессий. Реализация этого документа предусматривает, в частности, создание музеев и тематических экспозиций по истории политических репрессий, а также условий для свободного доступа к архивным документам, связанным с этой темой. Наш собеседник руководитель центра «Возвращенные имена» при Российской национальной библиотеке Анатолий РАЗУМОВ был одним из экспертов, участвовавших в подготовке этого документа.
ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА
– Анатолий Яковлевич, насколько известно, готовилась федеральная целевая программа увековечения памяти жертв репрессий, а принята концепция?
– Действительно, не удалось запустить федеральную программу, которая готовилась несколько лет, с подключением различных министерств, но концепцию в обновленном виде все-таки приняли. В нее перешли основные положения из программы. Однако если программа предполагала федеральное финансирование всего проекта, то теперь оно будет осуществляться за счет бюджетов регионов и внебюджетных фондов, под эгидой Министерства культуры в рамках программы развития культуры и туризма.
Впрочем, концепция не единственный документ. В связи с ней будут рассматриваться поправки в законы «О реабилитации жертв политических репрессий», «О погребении и похоронном деле» и даже «О библиотечном деле». Уверен, что для нынешней России достойная память о тех событиях и их жертвах является делом национальной чести.
– В концепции упоминается и создание монумента жертвам репрессий...
– О нем мечтали еще со времени оттепели. А двадцать семь лет назад даже было принято решение «О сооружении памятника жертвам беззаконий и репрессий». Мы продолжаем то, что не удалось выполнить нашим предшественникам.
Конкурс на монумент был объявлен в феврале этого года, в состав жюри вошли нынешний и бывший уполномоченные по правам человека Российской Федерации Элла Памфилова и Владимир Лукин, председатель Совета по развитию гражданского общества и правам человека Михаил Федотов, председатель правления общества «Мемориал» Арсений Рогинский, председатель Ассоциации жертв репрессий Алексей Есаулов, общественный деятель Наталия Солженицына, кинорежиссеры Павел Лунгин, Станислав Говорухин, директор Музея истории ГУЛАГа Роман Романов, писатель Даниил Гранин, поэт Александр Дементьев. Честь быть членом жюри оказали и мне.
Тема вызвала огромный интерес: на конкурс было подано 336 работ – их можно увидеть на интернет-сайте Музея истории ГУЛАГа. Совсем недавно был объявлен победитель: им стал проект скульптора Георгия Франгуляна «Стена скорби». Надо понимать, что речь идет о памятнике общегосударственного значения, он фактически посвящен тем, кто стал жертвами репрессий не только в России, но и во всем Советском Союзе. Монумент, который предполагается установить в следующем году, будет создан на народные пожертвования.
– Чем сейчас занимается возглавляемый вами центр «Возвращенные имена»?
– В ближайшее время будет запущен наш обновленный сайт www.visz.nlr.ru. Его принципиальное отличие от прежнего в том, что мы соединили три «ветви» народной памяти о тяжелых событиях ХХ века – войне, блокаде и репрессиях. Память, как река, – она цельная и единая, без заборов и перегородок.
Если вначале наш сайт был локальным, относящимся к Северо-Западу, то теперь он называется «Возвращенные имена. Книги памяти России». И не случайно в обновленной версии в качестве памятных мест и Левашовское, и Пискаревское мемориальные кладбища. Мы поминаем всех – пропавших без вести, погибших от репрессий и от войн, ведь речь идет о миллионах.
Параллельно с сайтом мы продолжаем издавать тома «Ленинградского мартиролога». 26 октября в РНБ пройдет презентация двух томов. 12-й завершает перечисление имен расстрелянных, а также тех, кто был приговорен, но избежал расстрела в 1937 – 1938 годах в Ленинграде. 13-й том – указатель имен репрессированных ко всем двенадцати томам. В нем более 51 тыс. имен.
Работая над темой, мы постоянно раскрываем факты, о которых прежде даже не догадывались. Выяснилось, что в ноябре 1938 года, когда отменили внесудебные «двойки» и «тройки» и завершился большой террор, не все из приговоренных бессудно к смертной казни были расстреляны. В Ленинграде таковых насчитывалось 999 человек: после окончания карательной кампании применить смертную казнь к ним уже было невозможно.
Из них примерно половину потом вынуждены были отпустить под подписку о неразглашении методов ведения следствия и всего того, что они видели в тюрьме. В противном случае им грозила уголовная ответственность. Эти люди вышли на свободу, и их судьба стала основой легенды, что вот, мол, наступило облегчение: Ежова сняли, людей стали выпускать...
Кстати, из упомянутых 999 избежавших расстрела около двухсот умерли в тюрьмах еще до приговора – приговаривали-то заочно, по бумажкам... И примерно триста человек все-таки отправили в лагеря по новым ложным обвинениям. Из них мало кто выжил.
В 14-й том «Ленинградского мартиролога», над которым мы сейчас работаем, вошли имена жертв первого этапа большого террора – с 1934-го по 1936 год. В том числе и тех, кто был выслан по «кировскому потоку» и потом, спустя два года, расстрелян где-нибудь в Оренбурге или Саратове...
– Где вы получаете необходимые сведения?
– Прежде всего в архиве ФСБ. С документами работаю лично. В архиве мне помогают несколько человек, и прежде всего Александр Евсеев, архивист с огромным опытом. После этого – обработка накопленных материалов мной и моими коллегами по библиотеке: Дмитрием Азиатцевым и Татьяной Шумиловой. Иногда помогают волонтеры. Основную роль в нашей работе долгое время играл фронтовик Юрий Петрович Груздев, который всегда был рядом со мной и ушел из жизни два года назад. Изумительной точности человек!
Вторая часть материалов, которые мы получаем и которая порой даже более значима, – это семейные архивы. Воспоминания, фотографии, документы... Без таких живых свидетельств «Ленинградский мартиролог» просто не состоялся бы.
– Вам удалось доказать, что местом расстрела политических заключенных в Ленинграде была тюрьма на Нижегородской улице, а не Большой дом, как об этом говорила народная молва?
– Только косвенными данными, но они неопровержимы. Людей из области, приговоренных к расстрелу, конвоировали не во внутреннюю тюрьму НКВД на улице Воинова, а на Нижегородскую (тогда – отделение тюрьмы госбезопасности, а теперь следственный изолятор на улице Академика Лебедева).
Оставался вопрос по ленинградцам. Но когда накопилось несколько документов о переводе заключенных перед расстрелом в тюрьму на Нижегородской, то это тоже был для нас дополнительный сигнал. В 5-м томе мы опубликовали тюремные карточки на тех, кто содержался в тюрьме на Воинова (официально – Дом предварительного заключения НКВД СССР) и был расстрелян, на обороте карточек – указание: «переведен в отделение тюрьмы». То есть – на Нижегородскую, дата перевода соответствует дате предписания на расстрел.
Однако ключевым звеном, связавшим все, стало обнаруженное нами дело Бориса Крейцера. Он выжил в лагерях и рассказал прокуратуре в деталях о своем аресте, о выдумке следствия, что он якобы был резидентом японо-германского центра, о том, где и как его выводили на расстрел, но «отставили от операции» из-за того, что в документах не сошлись его «установочные данные».
Перед предполагавшимся расстрелом Крейцера перевели из «Крестов» на Нижегородскую, объясняя, что там пересыльная тюрьма. Смертникам приговор не объявляли и не говорили, куда их переводят, – во избежание эксцессов. Расстреливали ведь сотнями, а занимались всей карательной акцией несколько десятков человек.
Ни в одном архиве до сих пор не найдены документы о том, где именно были расстреляны люди и где они были погребены. Причем по всей стране! Не обнаружена даже специальная инструкция о порядке расстрела, утвержденная в связи с приказом 1937 года. А она существовала! Неизвестно также, где образец «упрощенного» следственного дела, который рассылался на места вместе с приказом из Москвы. Но он упоминается в других документах.
Иными словами, целый ряд документов не найден или остается засекреченным. Нужна политическая воля, чтобы их раскрыть. Когда меня включили в состав экспертов федеральной целевой программы, я поставил это первым пунктом.
В нашем городе только одно официально признанное место массовых захоронений жертв репрессий – Левашовская пустошь. До сих пор официально не признано место расстрелов у Петропавловской крепости. Надо найти наконец погребение расстрелянных по Таганцевскому делу – это где-то между Бернгардовкой и Ковалевом.
До сих пор нет документальных подтверждений о расстрелах и захоронениях на Койранкангасе под Токсовом. Предполагается, что там расстреляны сотни или тысячи человек, но поисковыми группами за несколько лет найдено только около тридцати останков. Судя по всему, многих умерших в тюрьмах захоранивали в тайных могилах на городских кладбищах – Памяти 9-го Января и Богословском. Эти захоронения пока никак не отмечены.
– Вы много работаете с источниками 1930-х годов, которые позволяют понять психологию людей того времени. Как вы считаете, что заставляло людей доносить друг на друга?
– Я не сторонник теории, что в основе репрессий лежало массовое доносительство. Это легенда в пользу власти. Да, доносы были, они должны были быть при общем запросе на доносительство. Но не они играли определяющую роль в карательной практике.
Приведу конкретный пример. Весной 1937 года по ленинградскому управлению НКВД было дано разъяснение, общее содержание которого выглядело следующим образом: поступило сообщение от человека, живущего на проспекте 25-го Октября (ныне снова Невском), что его сосед – подозрительный, неблагонадежный человек, явно антисоветский. Резолюция: «Не придавать этому сообщению никакого значения. У нас есть свой аппарат, свои люди, мы сами работаем».
Надо понимать, что в 1937 году, в канун завершения второго пятилетнего плана, выборов в Верховный Совет СССР и провозглашения победы социализма, развернулась плановая карательная операция. Из Москвы на места рассылался план с конкретным указанием, сколько человек расстрелять (первая категория) и сколько отправить в лагеря и тюрьмы (вторая категория). И определение жертв не было случайным: людей арестовывали не по доносам, а по плану. Репрессировали тех, кто был на учете НКВД: за происхождение, за то, что лишался когда-то избирательных прав, был когда-то арестован, за связь с родственниками за границей. Власть преследовала тех, кого считала своим врагом. С ее точки зрения это были «крамольные» люди, и их прошлое было «крамольным».
Когда приходил план из Москвы, следователи формировали на них дела, подбирали соседей-свидетелей, запрашивали материалы с мест работы арестованных – под угрозой привлечения к ответственности по статье о «недоносительстве», согласно Уголовному кодексу. Мол, собранные улики уже неопровержимы. И были секретные осведомители, сообщавшие о настроениях. Действовала жесткая, хорошо отлаженная карательная система, которая осуществляла все сама, доверяя своим людям.
Одним словом, мысль о тотальном доносительстве – сознательно запущенный миф. Бороться с ним очень трудно. Люди до сих пор уверены, что их предки были арестованы по «ложному доносу». Эта формула кочует из поколения в поколение.
– Когда же укрепилось представление, что виной всему были доносы?
– После того как большой террор прекратился. Судите сами: как выжить оставшимся на воле родственникам, если они будут понимать (и, не приведи бог, говорить детям), что во всем виновато государство во главе с вождем? Поэтому люди старались перенести тяжесть вины на «злых соседей» и «плохих следователей». Государство всячески помогало формировать такое настроение. В газетах появились заметки об арестах граждан, клеветавших на «честных советских тружеников». И люди говорили: «Так вот кто виноват в том, что произошло...».
Когда же из тюрем стали выпускать избежавших смерти, власти надо было хоть как-то объяснить обществу перегибы. Потому и привлекали к ответственности отдельных чекистов «за превышение полномочий». Ведь сколько людей пропали! За полтора года карательной операции по всей стране были расстреляны, погибли в тюрьмах и лагерях около миллиона человек. Неимоверное количество!
Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 186 (5559) от 06.10.2015.
Комментарии