Мы никогда не узнаем о том, что могли бы открыть
Профессор Наталия АНАНЬЕВА, замдиректора Зоологического института РАН, заведующая отделом герпетологии (наука о земноводных и рептилиях), определенно вошла в историю. И не только потому, что возглавляла Европейское герпетологическое общество и была президентом Герпетологического общества им. А. М. Никольского при РАН – ее именем названы несколько видов животных. В том числе эффектная тропическая ящерица Acanthosaura nataliae – акантозавр Наталии. С одним из ведущих герпетологов страны мы беседуем о том, почему это направление переживает бум открытий и отчего открытия видов не поспевают за их исчезновением.
ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА
– Наталия Борисовна, вы потомственный ученый, но ваш отец Борис Герасимович Ананьев – основатель ленинградской школы психологии, а вы стали ведущим специалистом по «гадам»...
– Вы к тому, почему я не стала психологом? У меня не было никакой склонности к этому занятию. Путь, который меня привел в герпетологию, был если не случайный, то довольно извилистый. Я не из тех герпетологов (которых много, и к их числу относится, например, мой муж), которые уже с пяти лет дают понять, что станут натуралистами. Конечно, у меня был интерес к животным, я ходила в кружок в Зоопарк; на биофаке ЛГУ работали великолепные учителя – нельзя было не увлечься; а дальше – понятно: Зоологический институт был и есть ведущее учреждение в зоологии...
– Но почему в какой-то момент биолог выбирает не котиков, а лягушек/ящериц?
– Я не выбирала объект, скорее, объект выбрал меня. А меня интересовала проблема – эволюционная сравнительная морфология. Объект появился сам собой: мой руководитель Лев Исаакович Хозацкий в Университете был больше сконцентрирован на герпетологической тематике, хотя являлся и палеонтологом, и сравнительным анатомом, и экологом. Герпетология интересна тем, что объединяет два класса: амфибий, то есть низших позвоночных, и рептилий, высших позвоночных. У них совершенно разное происхождение, разные эволюционные стратегии.
Объект – допустим, ящерка – интересен не только потому, что красив, изящен. Но и потому, что чрезвычайно интересные биологические проблемы связаны с формообразованием, видообразованием этих животных. Удивительное репродуктивное поведение: педоморфоз – размножение в личиночном состоянии; партеногенез – девственное размножение, без самцов; отцовство может быть множественным... Или забота о потомстве: лягушка своих детенышей и во рту выращивает, и на спине, и в желудке, и гнезда строит. Я, наверное, пристрастна, но у млекопитающих поведение менее разнообразно.
Сейчас просто бум в герпетологии: постоянно открывают новые виды – из-за освоения территорий и использования новейших методов исследования. Выявляется криптическое, или скрытое, разнообразие, когда оказывается, что в одном виде на самом деле «букет видов». Тонкие методы позволяют обнаружить генетические различия, а затем уже специалисты находят и внешние: окраска икринок, форма кладки, распределение в местах обитания.
Но вряд ли мы успеем все это разнообразие изучить прежде, чем оно исчезнет.
– Человек наступает?
– Это главная причина. Уничтожая тропические леса, мы даже не знаем, кто вместе с ними исчезает. Знаем только о крупных животных. А лягушка, или ящерка, или безногие амфибии, которые живут в почвенной подстилке, – мы о них не узнаем никогда.
Ученые открыли во Вьетнаме несколько видов ящериц, а когда вернулись через несколько лет – они уже были сметены ковшом экскаватора.
– Насколько активно растет список утрат?
– О большинстве потерь мы не узнаем, эти виды еще не открыты. Каждый год ученые описывают несколько сотен видов амфибий и рептилий. Как правило, виды еще сохраняются в горных лесах, куда дороги проводить сложно. Когда исследователь туда попадает, сразу происходит масса открытий. Но скольких уже не произойдет...
– Наука добралась до генов, ДНК, хромосом – можно сказать, что есть уже весь необходимый арсенал, чтобы изучать животных?
– Даже на моем профессиональном пути было много методов, каждый из которых обещал, что теперь «все станет понятно». Но нет.
К примеру, есть такой метод – «штрихкод жизни». Он позволяет по капле крови изучить последовательность аминокислот и определить, кто перед вами. По головастику вы ведь не узнаете, какая это лягушка – пришлось бы ждать, пока вырастет. А теперь достаточно капли крови. Есть даже портативные приборы, с которыми ученые работают на Мадагаскаре – там очень сильная группа немецких, итальянских, японских герпетологов. Но я не допускаю, что такие технологии, как штрихкод, – последняя грань, на которой прогресс остановится.
– Герпетологу, видимо, легко сделать карьеру. Пошел в лес – бац, открытие.
– В этом плане – да. Проблема в том, чтобы найти хорошее место работы. Самое замечательное место для герпетолога – музей, где есть коллекции, научная деятельность, экспедиции. Таких мест немного – соответственно, и рабочих мест мало. В Германии, где 2000 герпетологов и террариумистов, всего шесть-семь таких музеев. Неплохое место работы в природоохранных организациях, в зоопарках, но хороших, где проводится научная работа с применением генетических методов сохранения видов. Россия в этом смысле в герпетологии отстает.
– С каких пор?
– Наверное, с конца восьмидесятых, когда стала бурно развиваться генетика. Пока обходились морфологией (изучение внешнего и внутреннего строения организма. – Ред.), наши специалисты были известны всему миру. А сейчас... Провал в 25 лет дает о себе знать. Политические и экономические перемены тоже повлияли: технологические вещи требуют свободного времени и свободных денег. И то и другое в дефиците. На нынешнюю грантовую систему я жаловаться не могу, у меня все 20 лет есть гранты... Думаю, возврат к системе, которая была в советское время, когда государство обеспечивало науке щедрую поддержку, все равно невозможен.
– В Германии, как вы сказали, общество герпетологов и террариумистов 2000 человек. Но из них только 150 – профессиональные ученые. Остальные – любители?
– Да, но высочайшего класса. Человек сознательно выбирает денежную профессию, а герпетологии посвящает досуг. Такие люди становятся великолепными профессионалами, которых к тому же не гнетут отчетности.
В России есть герпетологическое общество, но террариумистов в нем пока немного. Но, может, этот процесс и у нас пойдет: трудно ожидать притока новых кадров в зоологию, а интерес к ней большой – много тех, кто с детства интересуется живой природой. Думаю, такие люди будут зарабатывать в денежных профессиях, а герпетология будет хобби. Мы знаем таких людей, но в России их единицы.
– Почему в Германии так много?
– Так это родина натуралистов. В Германии, Чехии едва ли не все натуралисты: наблюдают за птицами, за бабочками... Вы посмотрите на портреты первых директоров нашего института – почти все немцы.
– Вы сказали о кадрах: студенты не идут?
– Зоология непопулярна. Когда-то конкурс был пять человек на место, шесть экзаменов. Сейчас если идут на биофак, то на кафедру генетики, где молекулярная биология, широко применяемая в медицине.
– Но в книге A Life for Reptiles and Amphibians («Жизнь для рептилий и амфибий») среди полусотни интервью ведущих мировых герпетологов четыре беседы – с российскими учеными, в том числе с вами. Нашу школу уважают.
– Ну если я была президентом Европейского общества... Да, это признание заслуг нашей школы. Штаб-квартира Международного союза охраны природы в Вашингтоне решила провести в апреле семинар по редким и исчезающим видам амфибий и рептилий Центральной Азии именно в Петербурге – это тоже о многом говорит.
– В советское время при Герпетологическом комитете была структура, которая занималась восстановлением редких и исчезающих видов. Сейчас что-нибудь подобное есть?
– У меня с коллегами недавно вышла статья о стратегиях сохранения редких исчезающих видов. Понимаете, восстановить-то можем. Для этого нужно создание зоокультуры: в лаборатории развели вид и сохраняем. Кстати, в нормальных зоопарках это и происходит: ведут племенную книгу, проводят селекцию. В голландском зоопарке, например, проводятся работы по генетике комодского варана. И это не безумно дорого: дело скорее в желании и в горизонтах, которые вы себе наметили.
Можно использовать методы криоконсервации: храним замороженные личинки, пока не настанет счастливое будущее, когда можно будет вырастить этих существ и выпустить на волю. Но в этом и проблема: куда выпускать? Нужно создавать и охраняемые территории. Кстати, для амфибий и рептилий это значительно более реалистично, чем для тигров и слонов. Пойдите обеспечьте тигру тысячи квадратных километров территории, кормовую базу, причем с живой добычей: если тигр дружит с козлом (широко обсуждаемое добрососедство тигра Амура и козла Тимура в Приморском сафари-парке. – Ред.) – это трогательно, но это нарушенное, «зоопарковское» поведение.
– Какое из последних открытий вас впечатлило?
– Вот была описана совершенно фантастическая змея из Ирана. Сначала нашли экземпляр в одном музее, но подумали, что это просто уродец. А когда стали активно работать в Иране (сейчас там сильная школа, молодежь посылают в Европу на стажировки), нашли в природе эту гадюку. Она маскируется под камень, а кончик хвоста имеет вид многоножки. Им она подманивает птицу, та клюет «добычу» – и гадюка набрасывается на жертву. В Интернете выложены ролики – посмотрите, это невероятное существо.
Столько стратегий выживания! Помню, с московской коллегой мы долго бились над вопросом, существует ли у ящериц эфемерность. Вообще этот термин пришел из ботаники: эфемерами, к примеру, называют первоцветы. Была точка зрения, что в пустынях мелкие ящерицы живут всего год: весной размножились и умерли. Мы с коллегой эту версию опровергли. И вдруг выходит статья о хамелеонах на Мадагаскаре: из года жизни они месяцев девять эмбрионы, а родившись, живут три месяца и умирают. Настоящие эфемеры.
– Ученые не очень любят этот вопрос, но все же: рептилии умны?
– Есть очень умные. Например, вараны интеллектуальнее прочих ящериц. Обезьяна додумается, как расколоть орех, а варан сообразит, как вытащить личинку из-под коры.
– Из всех «объектов» кто ваши любимцы?
– Лягушки очаровательны. А какой у них акустический репертуар! Они красивы, любопытны, у них трогательное поведение – например, они лапками закрывают глаза. Ящерицы изящны, но, с моей точки зрения... несколько туповаты. Хотя бывают роскошные на вид.
Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 012 (5629) от 26.01.2016.
Комментарии