Другой Ульянов. Предсказания философа оказались пророческими

Николай Иванович Ульянов - не самый известный широкой публике представитель послевоенной волны эмиграции. Историк, философ, культуролог, литературовед, писатель, публицист, причем отнюдь не второстепенный. Исследователи считают его одним из самых ярких и интересных выразителей эмигрантской общественно-политической мысли 1950 - 1970-х годов. Наш собеседник, доктор исторических наук, профессор СПб государственного института культуры Петр Базанов занимается изучением личности и творчества Николая Ульянова уже почти три десятка лет. Итогом стала монография «Петропольский тацит» в изгнании» - первое научное исследование, посвященное жизни и творчеству ученого.

Другой Ульянов. Предсказания философа оказались пророческими | В одной из публикаций, посвященных Николаю Ульянову, говорилось: «Верим, что, когда СССР будет Россией, труды ученого изгнанника войдут в сокровищницу русской истории и литературы». РЕПРОДУКЦИЯ. ФОТО АВТОРА

В одной из публикаций, посвященных Николаю Ульянову, говорилось: «Верим, что, когда СССР будет Россией, труды ученого изгнанника войдут в сокровищницу русской истории и литературы». РЕПРОДУКЦИЯ. ФОТО АВТОРА

- Петр Николаевич, чем же так интересен Николай Ульянов?

- В самом начале 1990-х годов журнал «Родина» одним из первых в нашей стране обратился к его наследию, опубликовал статью «Русское и великорусское». В ней Ульянов доказывал, что прилагательное «русское» не этнографическое понятие, а культурное и государственное. И что русская культура золотого века принадлежит в равной степени трем восточнославянским народам - великорусам, белорусам, украинцам (малороссам). Она является результатом многовекового взаимодействия всех народов России, потому служит гарантом существования единого государства.

Потом я прочитал его статью «Басманный философ: Мысли о Чаадаеве». В ней Ульянов детально проанализировал мировоззрение Чаадаева и, можно сказать, разгромил его. По Чаадаеву, все наши беды не потому, что у нас какой-то отсталый строй, не приемлющий свободы, а потому, что мы не приняли католичества. Ульянов восклицал: с какой стати западной церкви приписывают все успехи цивилизации? «Как будто вовсе не был затравлен Абеляр и не был сожжен Джордано Бруно, как будто Лютер не называл Коперника дураком, а Галилей не стоял перед трибуналом инквизиции!»...

Мои взгляды почти на сто процентов совпадали с тем, что излагал Николай Иванович. Мне понравились стиль, убедительность, аргументация и совершенно иной подход, чем это было в советское время.

Вообще Ульянов стоит особняком в ряду философов русского зарубежья. Многие, кто не знал его биографии, принимали его за представителя первой волны - высокообразованной, рафинированной, ставившей целью сберечь «островок России» за рубежом. Недаром он дружил с Георгием Вернадским и даже Иваном Буниным, правда, в последние годы его жизни. Нина Берберова вообще считала Николая Ульянова одним из умнейших людей ХХ века, Георгий Иванов боготворил его как младшего друга, а Ирина Одоевцева написала в его честь стихи, называя его рыцарем...

Даже сама его жизнь - как страницы захватывающего приключенческого романа... Вначале это подающий надежды советский ученый, потом - арест, Соловки, война, плен, отчаянный побег, угон в Германию, после которого он становится невозвращенцем. Затем - он уже эмигрант, преподаватель престижного Йельского университета в США...

- Не могу не задать вопрос: ваш герой имеет какое-то отношение к Ульянову-Ленину?

- Никакого, даже отдаленного. У них и фамилии, собственно говоря, разные. У деда Ленина фамилия была изначально Ульянин, затем она изменилась на привычную нам.

Николай Ульянов происходил из самых низов русского общества. Его предки были крестьянами, выходцами из деревни Ганежа Гдовского уезда. Ныне это территория Сланцевского района Ленобласти, но деревни уже полвека как не существует. Сам же Ульянов родился в Петербурге, где его отец и мать работали: отец - водопроводчиком, а мама, как указывал Ульянов в анкете, - «в частном услужении».

Будучи школьником, он поступил на основанные Всеволодом Мейерхольдом курсы мастерства сценических постановок и учился у известных режиссеров Сергея Радлова и Владимира Соловьева. В Петроградском университете его наставниками были Евгений Тарле, Иван Гревс, а также Сергей Платонов - Ульянов стал его последним учеником. Я бы даже назвал Николая Ульянова воспитанником культуры Серебряного века...

В документах Ульянова, сопровождавших поступление в аспирантуру, говорилось, что его главный недостаток - отсутствие «идеологического энтузиазма». Но зато у него было «правильное» происхождение, что открывало ему дорогу и до поры до времени служило «охранной грамотой». Он защитил кандидатскую диссертацию, стал одним из первых профессоров истфака ЛГУ, возглавил кафедру. Кстати, отсутствие «идеологического энтузиазма» проявилось уже тогда. По воспоминаниям его учеников, он требовал у студентов знания трудов Ключевского и Платонова, фактически запрещенных в начале 1930-х годов.

- Когда же у Ульянова с советской властью искра проскочила?

- Критикуя марксистскую историческую школу Покровского, которого иногда называли «академиком в буденовке», в выпуске многотиражки «За пролетарские кадры» от 7 ноября 1935 года Ульянов неосторожно бросил фразу: «Наша историческая наука быстро шла к своему вырождению». И хотя с 1934 года школа Покровского находилась в опале у властей, формулировка была признана антипартийной.

Ульянова исключили из кандидатов в члены ВКП(б), а через полгода, в начале июня 1936-го, арестовали. Он попал на Соловки, потом - в Норильск. Отбыв пятилетний срок, был освобожден в начале июня 1941 года. До Ленинграда добраться не успел: по пути, в Ульяновске, был мобилизован на окопные работы под Москву и очутился под Вязьмой. Там осенью 1941-го оказался в «котле», попал в плен, бежал из Дорогобужского лагеря. Прошел шестьсот километров по немецким тылам и добрался до родной Ганежи. Пешком, без документов...

Подробности этой эпопеи неизвестны, сам Ульянов упоминает об этом только в своем автобиографическом рассказе «Первого призыва»: как его задержали в немецкой комендатуре под Ярцевом и он чудом спасся... В 1942-м немцы мобилизовали его на лесоповал под Лугой. Он и оттуда бежал. В 1943-м его вместе с женой немцы угнали в Германию. Они попали в рабочий лагерь Дахау - рядом с одноименной «фабрикой смерти». Он стал трудиться сварщиком, жена - врачом в медицинском бараке. Очевидно, рабоче-крестьянская закалка помогла выжить и в советском заключении, и в оккупации, и в нацистском лагере.

- Некоторые из тех, кто пострадал во время репрессий, пошли во время войны на сотрудничество с оккупантами. Ульянов не поддался этому соблазну?

- Ни в коей мере. Несмотря на то что пострадал от советской власти, он никогда не считал немцев освободителями России и с коллаборационистской прессой никаких дел не имел.

Как раз во время оккупации, в деревне Ганежа, он начал писать исторический роман, посвященный вторжению Дария I в скифские степи (роман был издан в 1952 году в Америке под названием «Атосса»). Ульянов считал скифов предками русских, а их страну - одним из ранних вариантов евразийской многонациональной империи - России. Разгром скифами непобедимых орд Дария Ульянов считал предысторией гибели всех завоевателей, вторгавшихся в Россию, - Карла XII, Наполеона, Гитлера.

«Гитлеровские войска, старательно уничтожавшие русские культурные ценности в петербургских пригородах, в Новгороде, Париже и Праге, выдали факт живучести на Западе давнишней неприязни к сочетанию слов: «культура» и «Россия», - отмечал Ульянов.

Из Дахау Николая Ульянова освободили американцы. У него были колебания, не вернуться ли на родину, но один французский офицер предупредил его о том, что в СССР бывает с теми, кто возвращается из плена. И Ульянов оказался в лагерях для перемещенных лиц. Там он выступал с историческими лекциями и именно тогда начал писать статьи по национальному вопросу в России.

Затем - переезд в Марокко, где он работал газосварщиком на заводе Шварц-Омона (отсюда его литературный псевдоним - Н. Шварц-Омонский). Несколько раз Ульянов посетил Париж, где вошел в круг представителей первой волны русского зарубежья, его имя становится известным.

А дальше - новый зигзаг судьбы. Он принимает предложение историка Сергея Мельгунова о работе в нью-йоркском отделении радио «Освобождение», однако ни одна его передача в эфир не пошла. Он был готов бороться с коммунизмом, но здесь, как он считал, его подменяли откровенной русофобией.

«Исконная тенденция западного мира - к ослаблению России, которую он в течение двух с половиной столетий рассматривает как угрозу собственному существованию, - считал Ульянов. - Было бы величайшей наивностью думать, что он ныне откажется от ее расчленения, если к тому представится реальная возможность... Страны западной демократии будут действовать более осторожно, тонко и гибко, чем это делали Гитлер и Розенберг, но горе тому русскому, который хоть на минуту позволит себя убедить в отсутствии у них идеи раздела России».

Расставшись с радио, Ульянов ненадолго уехал в Канаду. Один из основателей американской русистики Михаил Карпович выделил ему небольшую стипендию, на которую Ульянов занимался изучением украинского сепаратизма.

- Почему он проявил интерес к этой теме, которой прежде, в общем-то, особенно не занимался?

- Причин несколько. В населенном пункте Осьмино, что недалеко от деревни Ганежа, во время оккупации был расквартирован полицейский отряд, сформированный из украинских националистов. Действовали они очень жестоко. Кроме того, на Ульянова произвело большое впечатление то, как украинские националисты вели себя в лагерях для перемещенных лиц. Они расправлялись с несогласными, даже убивали агитаторов...

Ульянов задался вопросом: откуда вообще взялся украинский национализм? И докопался, как он считал, до основ. Его книга «Происхождение украинского сепаратизма», изданная впервые в Нью-Йорке в 1966 году и выдержавшая шесть переизданий, долгое время считалась единственным исследованием по этому предмету.

Ульянов считал, что украинский сепаратизм - явление надуманное, которому не хватает исторической базы, а потому оно построено на мифах и фальсификациях - лингвистических, этнографических, исторических, антропологических, экономических и даже филологических. Он считал, что все восходит во времена Гоголя, когда было принято восхвалять малороссийское, запорожское казачество, причем плохо понимая его истинный смысл. К этому примешивалось недовольство части малороссийских помещиков, не получивших при Екатерине II дворянских прав. Они были возмущены, что пропали «благословенные» времена, когда у них было казачье самоуправление - гетманство. В результате в XIX веке ностальгия превратилась в любование мифическими малороссийскими особенностями.

Досталось от Ульянова и австро-венгерскому правительству, которое в пику России с конца XIX века культивировало на своей территории украинский сепаратизм. И русской интеллигенции, которая автоматически считала прогрессивным любое национальное движение, если оно выступало против царизма. По мнению Ульянова, украинский сепаратизм был явлением вовсе не прогрессивным, а реакционным и, более того, быстро перерастал в опасную разновидность нацизма, что продемонстрировали и события Второй мировой войны.

Он считал, что современный национализм, «нашедший наиболее яркое проявление в немецком нацизме и украинской бандеровщине», «для достижения своих целей может пользоваться помощью демократических сил, но сам по себе глубоко враждебен демократии, таит в себе семена тоталитаризма и питает собой тоталитарные режимы». Да и вообще, по мнению Ульянова, украинские националисты ненавидят Россию саму по себе, какой бы она ни была, поскольку в их представлении она «уже сама по себе является синонимом империализма».

- Какую реакцию вызвали утверждения Ульянова?

- Да точно такую же, какую вызвали бы, наверное, и сегодня. Одни приветствовали его книгу, считали ее долгожданным ответом на наболевшие вопросы. Украинская часть эмиграции заклеймила Ульянова позором, но противопоставить убедительный ответ не могла... Оппоненты пытались обвинить Ульянова в «русском национализме», но он националистом никогда не был.

Впоследствии, уже в постсоветское время, книга «Происхождение украинского сепаратизма» была несколько раз издана в России. Как ее оценивает современная историческая наука? По-разному, в зависимости от политических взглядов ученых. Украинская историография отвергает эту книгу в принципе как лживую, не уточняя при этом, что именно в ней неправда. Более того, сегодня на Украине эта книга официально входит в число запрещенных.

Наши историки оценивают монографию Ульянова либо апологетически, либо очень осторожно и сдержанно: мол, пристрастна, публицистична, тенденциозна, не основана на архивных источниках... Да, ссылок на архивные материалы в ней нет: а где их мог Ульянов взять в США? Она базируется на украинских печатных изданиях, выходивших с XIX века, которых очень много в библиотеке конгресса США и в библиотеке Йельского университета...

Вообще, читая его книги и статьи с пророчествами и предупреждениями, порой хочется расставить конкретные даты предсказанных им событий... Например, он предсказал, что после падения коммунистической власти в СССР возникнет идеологический вакуум, которым воспользуются сепаратисты всех мастей. Самым болезненным будет культурный разрыв с соотечественниками, вдруг оказавшимися отрезанными от Родины.

«В силу исторических условий и особых методов освоения окраины огромные массы русского люда давно уже вышли за пределы старого Московского царства и разлились по необъятным просторам одной шестой земного шара. Это не горсточка бельгийцев в Конго и голландцев в Индонезии, это огромные массивы, зачастую превышающие численно тот народ, в землях которого они осели. В общей сложности, это может быть добрая половина всего русского народа. И эта половина окажется вдруг «заграницей», на положении жестоко преследуемых людей», - указывал Ульянов.

Ульянов считал, что тот же украинский, да и любой иной сепаратизм опасен для существования единого российского государства и русской культуры, поскольку подтачивает их изнутри. «Трудно преувеличить опасность возведения этнографии в ранг высших ценностей. Это прямая победа пензенского, полтавского, витебского над киевским, московским, петербургским. Это изоляция от мировой культуры, отказ от своего тысячелетнего прошлого, конец русской истории, ликвидация России», - отмечал Ульянов.

По мнению историка, со времен Рюрика основной особенностью России были многонациональность и обширная территория. Государство на Восточно-Европейской равнине может существовать только как многонациональное. Вся надежда - на «обаяние русской культуры, которая крепче любых экономических и политических стимулов привязывает народы к России».

Вообще лично меня охватывает настоящий ужас от того, что предостережения историка, увы, сбываются. Причем не только в отношении судьбы России...

- Например?

- Еще полвека назад он описывал проблемы эстетики за рубежом и в России: «Прилагаются неимоверные усилия, чтобы красивую женщину сделать уродом и выдать ей первый приз за привлекательность. Иллюстрированные журналы вроде «Лайфа», полные мерзких рож, фигур и сцен, но преподносят их под знаком эстетики».

Он отмечал, что современная массовая культура портит художественный вкус с самого раннего возраста, причем сознательно. «Прежде дарили детям к празднику коней, зайчиков, Мишек-медведей; новая эстетика подносит им в подарок змей, жаб, лягушек, динозавров, пресмыкающихся всех родов. Они не стилизованные, а поданы во всей натуральной гадливости. Все делается для изгнания из мира прекрасного и для замены его уродством. Современное искусство - великолепная иллюстрация к этой теме».

Не в лучшем состоянии, как считал Ульянов, находятся образование и наука, подменяемые под видом прогресса и реформ дилетантизмом и демагогией. «Но, кажется, только в области разрушения таланты и проявляются: во всем другом - в науке, в искусстве они подменяются своим антиподом - бездарностью. Тут они упорно вытесняются, доживают век в загоне, в забвении, а на щит поднимаются люди без всяких серьезных заслуг перед культурой. Поэты, писатели, чьи произведения в руки не хочется брать, объявляются гениями. Невежество и шарлатанство выдаются за науку».

Еще в 1960-е годы Николай Ульянов убедительно предсказывал грядущий мировой культурный апокалипсис, который был вызван вовсе не вмешательством мистических потусторонних сил, а «капитуляцией высокой культуры перед серостью и ординарностью...». Он всячески показывал, как человеческую цивилизацию засасывает примитивная массовая культура, как вместо новых высот в науке и искусстве все опошляется и упрощается. Вместо экспериментов в литературе, посвященных улучшению стиля и образности, остается пошлый эпатаж.

- Современники оценили эти предостережения?

- Практически нет. Большинство русских эмигрантов из-за политизированности и зашоренности на антисоветизме не обратили на них внимания либо считали неактуальными.

Ульянов вообще не был «своим» для значительной части русской эмиграции, считавшей своим главным врагом коммунизм. И хотя он продолжал критически относиться к советской политике, в то же время всегда стоял особняком от «антисоветской» эмиграции. Отрицательно относился к диссидентскому движению в СССР и подполью, поддерживаемому из-за рубежа.

Ульянов был уверен, что главным для эмиграции является культурно-идеологическое развитие. Он видел, что после Второй мировой войны над культурой русского зарубежья нависла опасность скатывания в провинциализм, обывательщину, массовую культуру и политиканство. В 1957 году в газете «Русская мысль» он отмечал: «Сорокалетняя грызня левых с правыми представляется величайшим позором русской эмиграции. Принимать в ней участие, прямое или косвенное, считаю недопустимым...». В другой публикации он выразился еще более прямолинейно: «Эмигрантская политика - это гниющие обломки разбитого российского корабля».

Ульянов был сторонником длительной культурной работы, а не немедленного антикоммунистического переворота в СССР. Он не дожил всего месяца до перестройки: скончался в марте 1985 года на 81-м году жизни. Но когда в 1990-е годы его стали активно публиковать в России, появилось большое количество людей, на которых взгляды Ульянова оказали огромное влияние.

Друзья, мы в сентябре открыли свой интернет-магазин. Теперь можно купить с доставкой по всему миру новые книги нашего издательского дома. А их уже много: первый и второй тома сборников «Наследие. Избранное», сборник очерков «150 дней в Петербурге» от Ильи Стогова. 

И, конечно, «История "Санкт-Петербургских ведомостей" от Петра до Путина», написанная нашим главным редактором Дмитрием Шерихом. Ещё мы продаём подарочные сертификаты на подписку и флешку с записями интересных лекций нашего проекта «Лекторий». Заходите в наш магазин!

#история #память #интервью

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 212 (6321) от 14.11.2018 под заголовком «Другой Ульянов».


Комментарии