Владимир Михайлович КОНЮХОВ

ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА

Дойдет ли форель до Невы?

В среднем мы съедаем в год 18 кг рыбы. Не исключено, что «средний» петербуржец аппетиты умерит: цены растут и притормаживать не собираются. Доля рыбы (профессионально выражаясь, аквакультуры) российского производства будет увеличиваться: скажем, 95% лососевых были заграничные, а сейчас, как комментируют рыбоводы, «эта музыка прикрылась».

Нашим, казалось бы, такое на руку. Но чтобы вылавливать больше, надо чтобы было что вылавливать, так что ставку делают на рыбоводов.

В нынешнем году производство «областной» рыбы собираются нарастить до 7,5 тысячи тонн (из них половина пойдет в магазины, остальное на доращивание), а к 2020 году выйти на 15 тысяч тонн аквакультуры. При этом у рыбоводов свои трудности: дорожают корма (переходить на отечественные не спешат – надежность импортных проверена) и посадочный материал, т. е. икра, которая на 50 – 80% тоже заграничная. Портит дело еще то обстоятельство, что чудес не бывает: чтобы рыбхозяйство вырастило свое маточное стадо, нужно 3 – 5 лет.

Наш собеседник до недавнего времени возглавлял предприятие «Рыбстандарт», а вообще в отрасли работает больше полувека.

– Владимир Михайлович, не раз звучало: аграриям государство хотя бы обещает помочь, а рыбоводам как-то не очень.

– Мы сейчас работаем не благодаря, а вопреки. Законодательство такое, что мы фактически нелегитимны на тех местах, где выращиваем рыбу.

Первое. С перестройки поменялось уже пять концепций выделения водных ресурсов на рыбопромысловые участки. Самый длинный период, на который я могу получить участок сейчас, – до 15 лет. А надо на 49, как с землей.

Второе. Рыбоводство – специфичное производство, требует больших стартовых вложений, но у рыбхозяйств нет залоговой базы; какому банку нужны наши садки в качестве залога? Банки не учитывают нашу сезонную специфику. Вот у меня хорошая кредитная история в банке, который на 100% принадлежит государству. Государство мне всю жизнь говорит: «Владимир Михайлович, вперед! Давай рыбу!». Ну Владимир Михайлович дает. А потом еще этому же государству через банк платит проценты. Что мешает государству договориться с банками? Чтобы регламент был мягче. Например, лето выдалось жаркое, товар задерживается на месяц-два – не берите с меня проценты, я через два месяца все заплачу.

В Ленобласти всего 40 рыбных хозяйств, в Карелии – 60: сделайте для этих ста субъектов предпринимательства «зеленую улицу». Чтобы если я решил заниматься рыбоводством, мне без проволочек дали воду и землю и как минимум на 49 лет.

– А вам на это: «не слишком жирно?».

– Так я все это время буду вкладывать туда деньги, буду воспроизводить рыбные запасы водоемов, создавать среду хорошую, потому что если что не так – рыба помрет. А через три года пусть меня проверят. Если я там не рыбхозяйство организовал, а дачку построил – пусть турнут. Но если у меня именно рыбхозяйство, пусть спросят, чего мне не хватает, чтобы было еще лучше.

– Рыбхозяйства все-таки получают от государства субсидии.

– Субсидия хозяйству, которое я возглавлял, была кратна недельному рациону. Субсидии – это просто возможность сказать, что «государство помогает рыбоводам».

У норвежцев помощь государства отрасли достигает 80% – на инфраструктуру, на флот. А у нас анекдот: был главой Росрыболовства Андрей Крайний, никакого отношения к рыбе не имеющий, и вот он решил – «надо строить добывающий флот!». Логика понятна: деньги большие, программа лет на 15, за это время либо падишах помрет, либо ишак сдохнет. Хорошо хоть поняли, что промысел угасает и ловить через 15 лет этому флоту будет нечего. Начали строить комбикормовые заводы, рыбопитомники. Но делать это надо было 15 – 20 лет назад.

На самом деле у нас ведь могучая научная база: нашему ГОСНИОРХ 100 лет исполнилось. Федеральный селекционный генетический центр в Ропше был экспериментальной станцией института.

На самом деле у нас ведь могучая научная база: нашему ГОСНИОРХ 100 лет исполнилось. Федеральный селекционный генетический центр в Ропше был экспериментальной станцией института.

Я пришел в лабораторию в 1965-м младшим сотрудником – к родоначальнику нашей рыбоводной генетики Валентину Сергеевичу Кирпичникову.

У нас и исторические корни есть: рыбу начинали разводить еще при Петре I в петергофских прудах.

И умение есть: мы в таких условиях выживаем – иностранцы дивятся.

Ребята, добавьте в законодательство здравого смысла! Мы отстали от мировой практики на 50 лет, потому что за эти полвека, которые я занимаюсь рыбоводством, ничего к лучшему не изменилось.

– Рыбхозяйства рыбу выращивают, в реки выпускают. Среда, в которую вы выпускаете рыбу, меняется? Человеческое влияние, климат...

– От деятельности человека в водоемы попадает много органики. В наших северных водах органика вроде как удобрение, но – смотря какая и смотря сколько. Вот вокруг наших хозяйств появляется дикая рыба: щука, окунь, судак и многие другие. Это потому что наша рыба выделяет азот и фосфор, это биогены, на планете жизнь с них началась: их осваивают бактерии, бактериями питаются мельчайшие ракообразные, их ест рыба – и образуется пищевая цепочка.

А стоки хозбытовые несут много химии и губительно влияют на экосистему: первое, что пропадает – мельчайшие ракообразные, планктон, потом организмы, которые живут на дне – гентос. Потом личинки, насекомые. Исчезает кормовая база. А за ней и рыба.

В советские времена наш рыболовецкий колхоз имел участки от Питера до Выборга, и когда мне надо было привезти домой судака, я не брал его в Лисьем Носу – я его брал в Большом Бору, ближе к Выборгу, потому что там мористее, чище, там рыба как рыба выглядит. Ближе к городу она худосочнее. Правда, сейчас стало чище – «Водоканал» старается. Господин Кармазинов колоссальный вклад внес. Есть в нашей отрасли знаковые личности: Валерий Залманович Крупкин, он «Ропшу» сохранил; председатель колхоза имени Калинина в Новой Ладоге Алексей Суханов масштабно мыслил – на всей территории, которая колхозу принадлежит, в глухих местах, речках устраивал нерестилища.

...Сейчас люди слишком урбанизированные стали. Вот скажите, где здравый смысл: областные хозяйства тратят деньги, выращивают рыбу, выпускают в водоемы – но ее сжирает

нерпа. Просто подходит к сетям промысловиков и забирает улов. И чем больше мы выращиваем рыбы, тем больше становится нерпы.

– И тем меньше рыбы. Это вы к тому, что надо... э-э-э... уменьшать поголовье нерп? Ужас какой.

– Рыбоводы всегда жили в гармонии с природой, мы встраиваемся в экосистему и живем по ее законам. Я никогда на своем хозяйстве не убью скопу. Это хищная птица такая, красивая. Прилетает, «жрет» у меня рыбу – я закрываю садки сеткой, но птиц не трогаю, потому что знаю, что скоп осталось всего ничего. Или норка: она съедает за год от силы 40 кг рыбы – да пусть ест на здоровье. Пока не начнет хулиганить: делать похоронки, собирать рыбы больше, чем может съесть.

– Какие виды рыб в наших водоемах исчезают?

– Нет лосося, нет судака. Почти не стало сига. Корюшки приходит все меньше.

Но это «уменьшение» – мировая тенденция. Промысел с помощью современной техники добывает не «сколько получится», а «сколько заказано», жадность заставляет ловить и недоростков. Правила рыболовства есть – но надо их соблюдать, а для этого на Ладоге, к примеру, нужно не три инспектора рыбоохраны, а триста.

Я пытаюсь подвигнуть своих коллег на то, чтобы они взглянули на вопрос именно с этой стороны: среда меняется. Вот с мамонтами мы распрощались и не пытаемся их возродить – так же нужно сообразить, какие аборигенные виды мы еще можем поддерживать. Мы будем прилагать все усилия, чтобы сохранить тех же лососей – ладожского, невского, сигов, судаков и т. д. Но на это нужно лет десять, не меньше. А «зарыбить» водоемы технологичными видами тех же пород можно в два раза быстрее. Лет за пять. Я могу заложить форелевой икры – и получить на следующий год и миллион, и десять миллионов мальков. То же могут сделать и другие рыбхозяйства. И в водоемах появится «наш лосось» – форель. Только гарантируйте, что эта работа будет оплачена – у нас запросы скромные, мы хотим только оправдать затраты. И они прозрачны. Потому в нашу отрасль и не идут особо – не украдешь ничего. Сколько корма купил и скормил, столько рыбы появилось.

– В магазинах «дикость» рыбы преподносят как преимущество. Выращенная хуже?

– Дикая красивее. Если в садке в кубическом метре плавают 20 штук по кило каждая, красоту особенную не приобретешь. Но выращенная рыба вкуснее дикой, сто процентов. Дикая сегодня поела, а завтра гуляет и неизвестно, когда в следующий раз поест. А наша кормится каждый день. Было дело, на аукционах сравнивали норвежского лосося дикого и выращенного – дикий ни разу не победил.

Это как... ну вот дикий кабан от свиньи отличается? Да. В очень плохую сторону. Жесткое мясо, иногда с неприятным запахом. Но красивый, мощный, лохматый – «мачо».

– Про выращенную рыбу еще говорят: кто знает, чем ее кормили, чтобы она росла быстрее. Гормоны, то-се.

– Ерунда. У рыбы и так скорость роста 4% в день! Честный форелевый корм – это рыбная мука и рыбий жир, и все. Но мука – не просто хвосты и головы, а из цельной рыбы, причем холодного способа приготовления.

– Вы уточнили: «честный». А нечестный?

– Честный – это сделанный по науке. Например, финны экспериментируют с ферментами пищеварительными: соевый белок рыба не переваривает, но есть фермент фитаза, который позволяет расщеплять растительные белки. Финны в свои корма этот фермент добавляют, все честно пишут, и корма эти дешевле. Кто-то из наших рыбоводов пробовал рыбе эти корма давать – вроде может получиться, но мы пока не торопимся.

А насчет «неизвестно чем кормят» – действительно, бывают спекуляции на эту тему. Как-то в недрах Федерального агентства по рыболовству некий консультант стал распространять информацию, будто мы рыбу чернилами красим. Я даже на телевидение ходил по этому поводу. Все объяснялось просто: на Дальнем Востоке был хороший улов, и его надо было сбыть, – убирали конкурента.

У нас настолько благодарный объект для выращивания, что пока нет необходимости что-то изобретать. Мы свои усилия на другое направляем. У нас ведь как: шесть месяцев в году лето, шесть зима, а у рыбы температура тела равна температуре окружающей среды. Выше температура – выше скорость обменных процессов. Казалось бы, надо просто подогреть воду. Но есть и ограничения. Чем выше температура воды, тем меньше кислорода в ней растворяется, и при определенной температуре рыбе просто не хватит кислорода в воде.

Форель, к примеру, хладолюбивая рыба, для нее хороша температура в районе 16 градусов, и мы придумываем всякие технические штуки, чтобы эту температуру подольше удержать. Где-то малька зимой начинаем выращивать, подогреваем воду, и он у нас к маю уже пятиграммовый, а к осени вырастает в полкило.

Мы в свое время обследовали Неву, определили выше по течению места, где вода для рыбы хорошая, но когда дело дошло до куска земли у этих мест – все уходило в песок. Я три совещания в правительстве выдержал, а потом заявил: вот когда скажете, что землю выделите – я приду и за лето 300 тонн рыбы тут выращу. В Неве форель будет запросто плавать.

У нас в области не так много мест, где можно много рыбы разводить. На Вуоксе я сделал хозяйство еще в перестроечное время, даже к ледоходу приспособились. Водная система Вуоксы позволяет выращивать 20 тысяч тонн рыбы. Но таких мест, повторю, немного. Ладогу я бы не стал сильно зарыблять: это питьевой водоем города, перегружая его органикой, можно сдвинуть равновесие.

Тут еще какая штука: последний кадастр водоемов Ленобласти – 1956 года! Причем выборочный. Из всей 156-километровой Вуоксы исследована была только середина, озеро Вуокса. Когда начинают говорить «ах, аборигенные виды!», я отвечаю: да для начала исследовать надо, есть эти виды или их уже нет.

– Как в магазине рыбу выбирать – в общем, известно, да? Глаза выпуклые...

– Ну да. На мясо надавили – ямки не должно оставаться. У форели, если нарушается температура хранения, ребра начинают вылезать – такую не берите. Селедка тихоокеанская очень хороша, причем вкуснее, если в банке не много, а штуки две, большие. Суши-роллы есть в кафе – упаси господь...

– Вы сейчас просто убили все «восточноазиатские» кафе.

– На сегодня рыба – самый безопасный продукт. От рыбы можно заразиться всего тремя паразитами, причем это паразиты человечьи, но передаются через рыбу, таким вот круговоротом в природе. Первый – солитер, не опасный. Второй – печеночный сосальщик, это до смертельных исходов, но на Северо-Западе этих случаев не отмечено бог знает сколько времени. Есть еще у рыбы паразит лигула, наподобие солитера: если в рыбе заводится, она начинает плавать поверху, их называют верхоплавками, – я, будучи на втором курсе, то есть сильно ученым уже, эту лигулу прилюдно жарил и ел – доказывал, что она не опасна.

Но если рыба в герметичной упаковке... Бактерии ботулизма развиваются в анаэробной среде, без доступа воздуха, и если продукт помещают в такую среду, есть возможность заразиться. Все это, конечно, проверяется, но... Сколько та рыба в кафе лежала, сколько рук ее касались – никто не знает.

Вообще, чтобы вы понимали, какая рыба хорошая, а какая не очень, надо попробовать настоящую свежую. Покупаете в хозяйстве форелину, солите филе, щедро так, заворачиваете во что-нибудь, чтобы не пачкалась, – и в холодильник. Утром оставшуюся соль убираете, пробуете. Если для вас сыровата – опять в холодильник. Вечером попробовали. Ну и пока не дозреет до вашего вкуса. Вот эту рыбу хоть сырую ешьте.

Икру тоже попробуйте из хозяйства какого-нибудь – поймете, какую гадость вы в магазинах покупаете.

Хотя консервы тоже могут быть отличными. Дальневосточные консервы, в собственном соку, хорошие. Бычки в томате хороши от Белгород-Днестровского рыбзавода. Я там начинал учиться. Нам преподавали «классики», начинатели рыбоводного дела в России: вот учебник по рыбоводству И. И. Кузнецова – и тут же сам Кузнецов лекцию читает. В учебном кабинете – чучела рыб со всего света. Я как-то незачет получил, балбес был, потом сидел в кабинете, всю рыбу перебирал, изучал – и заинтересовался.

– А что интересного? Хладнокровное, даже не мяукнет.

– Ну... Вот что такое вода?

– Аш два о.

– А почему «аш два о»? И почему у нее такие странные физические свойства: при остывании становится все тяжелее, а достигнув плюс 4, вдруг раз – и становится легче?

А что такое рыба, которая в этой странной среде живет? Во-первых, это существо, которое почему-то имеет плодовитость от двух-трех икринок, или пяти, как колюшка, – до 300 миллионов, как луна-рыба. Во-вторых, растет со скоростью, на которую ни одно теплокровное животное не способно. В-третьих, это существо потребляет корм один в один: килограмм корма – килограмм привеса, а может и полгода не есть или замерзнуть, а потом отогреться и ожить.

В этой отрасли работают люди увлеченные – либо те, кто к месту привязан, либо азартные, кто почувствовал перспективу. Это не работа, это образ жизни.

– Это у вас наследственное?

– Нет. Мои предки по другой части были. Деды делали революцию в этом городе. Родители воевали. Они медики, с передовой на Невском пятачке раненых вытаскивали. Дядька у меня создавал танки Т-34, зам. генерального конструктора Кировского завода был. Трижды лауреат Госпремии, орден Ленина – все его регалии в Артиллерийском музее. Ну и вся порода такая. Я вот один рыбовод оказался. И сын младший за мной пошел.

Подготовила Анастасия ДОЛГОШЕВА

Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 030 (5403) от 20.02.2015.