Бизнес с европейской пропиской. Как иностранные компании выживают в пандемию

Во время пандемии непросто приходится многим представителям бизнеса. Но особые трудности возникли у иностранных компаний, большинство из которых не могут рассчитывать на государственную поддержку. Об особенностях их выживания и развития мы поговорили с Антоном РАССАДИНЫМ, председателем регионального подразделения Ассоциации европейского бизнеса (АЕБ), в которую входят более 110 петербургских и около 20 областных предприятий с зарубежной пропиской.

ФОТО Pixabay

– Пандемия по-прежнему испытывает бизнес на прочность. Но самые первые «штормовые» волны стали и самым тяжелым испытанием?

– Это верно, мы столкнулись с такой ситуацией впервые. Ограничения, запреты – и полная неопределенность. Никто не знал, что будет дальше. Больше всего пострадали тогда отельеры, турагентства, представители общепита. Хотя последствия первого локдауна ощутили на себе практически все члены нашей ассоциации, работающие на Северо-Западе России. Когда вынужден сидеть дома, прибыль не образуется, а ведь нужно сохранить коллектив, платить людям зарплату.

С QR-кодом – в любую дверь. Как система ковид-паспортов влияет на бизнес

Замечу: это рабочие места, создаваемые в России. Причем зарубежные компании оказались в особых условиях. Во время опроса весной 2020 года 88% респондентов ответили, что меры господдержки к ним неприменимы. Они не подпадали под критерии, при которых могли бы рассчитывать на субсидии со стороны государства.

Но если скажу, что властные структуры оставили европейских инвесторов один на один с проблемами, то погрешу против истины. Мы выстроили тогда живой диалог с профильными комитетами Смольного, приняв участие в разработке противоэпидемических мер, и с правительством Ленобласти. Оперативно отрабатывали запросы от бизнеса, направляли предложения в органы власти – и вопросы решались быстро, без бюрократических проволочек. Чтобы деловая активность не прерывалась, нужно было еще и плотно взаимодействовать с дипломатическими миссиями. Все это помогло улучшить ситуацию.

– В чем выражалась поддержка властей?

– Поначалу даже купить медицинские маски и дезинфицирующие средства было непросто, поставщики не успевали реагировать на повышенный спрос. А мы получали их контакты, обратившись к властям, и выходили напрямую, чтобы наши компании могли обеспечить себя всем необходимым. А когда появились вакцины, их сотрудникам не пришлось обивать пороги поликлиник, толкаться в очередях. Благодаря системе «единого окна», созданной для бизнеса, они опять-таки сделали это без потерь времени.

– И все же наверняка выжить удалось не всем?

– Да, кое-кому пришлось свернуть свою деятельность. Ограничительные меры привели к снижению потребительского спроса. И все же потери оказались не столь катастрофическими, как мы опасались, крупные производства устояли. А малый и средний бизнес в основном смог быстро переориентироваться, найти новые ниши, альтернативные рынки сбыта и т. д. Ведь преимущество таких бизнес-структур в том, что они более мобильны.

И потом нет худа без добра: пандемия заставила пересмотреть структуру затрат, избавиться от аренды дорогих офисов, заменить деловые командировки видеоконференциями. В общем, при всех колоссальных рисках и неопределенностях многим удалось преодолеть негативный тренд достаточно быстро. А в отдельных отраслях влияние пандемии нивелировалось благоприятными тенденциями. Так, в выигрыше оказались те, кто имеет дело с бытовой техникой. Развлечения и поездки стали недоступными, и люди начали тратить свои сбережения, приобретая ее с доставкой на дом.

– Но ведь пандемия ударила не только по спросу, но и по грузоперевозкам, нарушив многие логистические цепочки.

– Да, границы в какой-то момент оказались закрыты, груженые фуры выстраивались в очереди. Одни предприятия столкнулись с нехваткой контейнеров, другие ощутили острую нехватку электронных комплектующих – поставки из Китая прекратились. Высококвалифицированные специалисты не могли получить рабочую визу и въехать в Россию – включая тех, кто занимается монтажом и гарантийным ремонтом оборудования.

На видеоконференциях по оздоровлению экономики мы обсуждали положение дел с представителями Смольного и правительства Ленобласти, пытались сообща найти выход. Региональная власть в свою очередь выходила на федеральный уровень. Не скажу, что улучшить ситуацию удалось по щелчку пальцев: исправить такие перекосы непросто. Но все же со временем бизнес вздохнул свободнее, иностранные инвесторы не ушли, хотя проекты, связанные с модернизацией, не говоря о новом строительстве, пришлось отложить.

– Ваша ассоциация отмечает в этом году свое 25-летие?

– Строго говоря, юбилей следовало отметить еще в прошлом году. Хорошо, успели это сделать, проведя не так давно в Петербурге конференцию «От окна к мосту. Укрепление сотрудничества между Россией и ЕС на Северо-Западе», перед новой волной пандемии.

Вообще наша организация – это своего рода мост между Россией и странами Евросоюза. Некоторые крупные производители, такие как Siemens AG, работали в России с давних пор. Но большинство европейских инвесторов последовали их примеру в начале 1990-х. Пришли и стали строить заводы, учреждать здесь дочерние фирмы, открывать свои представительства. При этом возникали общие для них и разных отраслей трудности, системные проблемы, которые пытался «расшить» предшественник нашей ассоциации – Европейский деловой клуб, а затем и мы.

А наш региональный комитет, конечно, моложе: он появился в феврале 2010 года. К тому времени европейских предприятий в этом крае с активно развивающейся экономикой стало достаточно много, и они ощутили потребность в объединении своих возможностей.

– Какие компании являются «отражением» в Петербурге крупного европейского бизнеса?

– В городе на Неве прочно обосновался скандинавский бизнес, прежде всего финский. Здесь и концерн Fazer (производство хлеба и кондитерских изделий), и компания Atria Suomi (мясопереработка), и застройщик YIT.

Неплохо себя чувствуют здесь шведские предприятия: скажем, строительный концерн Bonava, мебельная Svenska Mobler и небезызвестная IKEA. Много немецких поставщиков – и не только корпорации Robert Bosch GmbH и Siemens AG, которые у всех на слуху. Хорошо себя чувствуют иностранные компании, которые оказывают юридические и консультационные услуги. Банковское сообщество представляют отделения крупных финансовых организаций, таких как UniCredit и Raiffeisen Bank. Эти и другие коммерческие структуры во время пандемии устояли.

– А новые появились?

– Сложившийся рынок устойчив, ниши заполнены, поэтому серьезного роста числа предприятий мы не наблюдаем. И надеяться на появление очередных зарубежных гигантов-инвесторов вряд ли стоит: кто намеревался прийти в Россию, уже это сделал. Они здесь укоренились и сегодня упор делают, скорее, на развитие имеющихся производств.

Да и процесс локализации продолжается – в Петербурге и Ленобласти возникают новые производственные площадки. Появляются теперь они, как правило, не в чистом поле, а в индустриальных парках, выросших по периметру Петербурга. Нередко туда перебираются также компании, работавшие на арендованных площадях...

– Что делают региональные власти для поддержки «пришлого» бизнеса?

– Набор методов у двух соседних регионов сопоставим, да и нормативная база в этих регионах схожая. Например, действуют региональные законы о поддержке инвестиционной деятельности, хотя исторически они формировались на разной основе. Ленобласть строила свое инвестиционное законодательство на заявительном принципе: правительство рассматривало проекты, и, если они власть устраивали, то бизнес получал налоговые преференции. А Смольный пошел другим путем, задействуя инструменты льготирования при соблюдении четких требований: такой-то объем инвестиций в конкретную отрасль, столько-то новых рабочих мест.

Но это нюансы – главное, власть подставляет плечо, если видит, что те или иные начинания перспективны. Другое дело, что перечень мер поддержки у регионов невелик, а некоторые в последние годы частично или полностью перешли на федеральный уровень.

– А что осталось?

– Например, таможенные преференции и налоговые льготы, помогающие осуществлять инвестпроекты резидентам петербургской особой экономической зоны. На ее Новоорловской площадке есть и компании, входящие в АЕБ, – прежде всего фармакологические. В Ленобласти неплохо развиваются предприятия, расположенные в индустриальных парках («Левобережный», «СЗНЦ», «Гринстейт» и др.) и в городе Пикалево, получившем статус территории опережающего социально-экономического развития.

С другой стороны, не все меры поддержки применимы к бизнесу в полном объеме. Взять региональный инвестиционный контракт: одно из условий для его получения – отсутствие у компании обособленных подразделений за пределами региона. Но многие уже успели обрасти ими, открывая логистические и сбытовые объекты «на стороне» – это отвечает потребностям бизнеса. Кроме того, рассчитывать на такой контракт могут только инвесторы, запускающие новые проекты. А если компания намерена роботизировать технологическую линию, что тоже требует колоссальных средств, ей в этом откажут.

– И все же региональных инструментов поддержки хватает?

– В принципе да. Хотя тут есть над чем поработать. Допустим, европейская компания собирается локализовать производство в России. Ей нужно подобрать поставщиков, чтобы обеспечить его качественными комплектующими. Но представим, что таких не нашлось, а помочь партнерам дорасти до нужного уровня за счет подобных мер поддержки нельзя – они не предусмотрены. А ведь это бы тоже способствовало улучшению инвестиционного климата в регионе.

Вместе с тем в Петербурге и Ленобласти бизнес взаимодействует с властями через «единое окно», что очень удобно. Скажу больше: во многих сферах цифровизация в России достигла такого уровня, которого нет пока в ряде стран ЕС. Это и банковские услуги, и получение госуслуг, и электронный документооборот, который предусматривает оформление документов с использованием цифровой подписи.

Правда, на практике мы сталкиваемся с ситуацией, когда приходится распечатывать бумагу, ставить печать, подписывать, сканировать и отправлять чиновнику. В бюрократическом аппарате есть разные люди. Тем не менее прогресс по части цифровизации в России неоспорим.

– А как быть с административными барьерами – они-то остались?

– Увы, это так. Но все познается в сравнении: лет десять назад их было существенно больше. Да что там, ситуация заметно изменилась за последние пять лет! Так, по результатам прошлогоднего опроса выяснилось, что только каждая четвертая компания, входящая в АЕБ, не может быстро получить разрешение на подключение к энергосетям, а в 2016 году на это сетовали 50% респондентов. Проблемы со своевременным подключением к водо- и теплоснабжению в 2020-м испытывала в России каждая шестая европейская компания, а пять лет назад на это указали треть опрошенных.

Медленнее, чем хотелось бы, но улучшения налицо. И подключиться к инженерным сетям теперь можно быстрее. В 2017 году 38% опрошенных заявили, что этот процесс занимал у них два года и больше. Прошлогодний же срез мнений показал, что 50% компаний тратят на это от трех месяцев до полугода, а 25% из них – от шести месяцев до года. На избыточные проверки и непростые отношения с естественными монополиями в 2017 году указывали 38% опрошенных членов АЕБ, а год назад – только 15%.

Государственная машина по-прежнему работает не блестяще, и административные барьеры полностью не исчезли. Бывает, одни пропадают – и тут же появляются новые. Но работа по их устранению, в которой мы участвуем, не бесполезна. Подвижки есть.

– Каков, по-вашему, инвестиционный климат в Петербурге?

– Да как сказать... На его уровень влияет не только наличие институтов развития и хорошая законодательная база. Северная столица во всех рейтингах занимает высокие позиции, и условия для ведения бизнеса здесь привлекательнее, чем во многих других регионах России.

Это с одной стороны. А с другой, если оценивать открытость и доступность органов власти, их готовность разговаривать с инвесторами на равных, позиция Смольного на данный момент еще требует, я бы сказал, определенной модернизации. В Ленобласти меньше бюрократических препонов, а руководство больше нацелено на коммуникацию с бизнесом. Хотя сопоставлять мегаполис, где проживают больше людей, чем в Финляндии, и соседний регион сложно. Это как оценивать результаты турнира, где выступают атлеты разной весовой категории.

– А бремя западных санкций, от которых страдают многие российские компании, чувствует и европейский бизнес?

– Любое ограничение предпринимательства – вещь неприятная. Но санкции Евросоюза точечные, они затрагивают в большей степени отдельные направления деятельности и узкие сферы, а также конкретных людей. Поэтому нельзя говорить о том, что эти меры давления плохо влияют на все без исключения зарубежные компании, работающие на российской земле.

Некоторых эта история действительно коснулась. Могу упомянуть запрет на использование оборудования от Siemens при строительстве теплоэлектростанций в Крыму. Но ее российские подразделения продолжают работать, запуская новые проекты.

Что тут можно сделать? Мы пытаемся доказать участникам противостояния, что разрушать бизнес неправильно: это рабочие места, налоги, благополучие многих людей. Со связанными руками он развиваться не может – без обмена технологиями, знаниями, товарами и услугами. Да, отношения между Россией и странами Евросоюза оставляют желать лучшего. Но, несмотря ни на что, европейские предприятия, «осевшие» здесь, в целом чувствуют себя неплохо.

– Какие сферы наиболее перспективны для бизнеса?

– Прежде всего это цифровизация и роботизация, за этим направлением будущее, вне всякого сомнения. Второе: транспортно-логистическая отрасль, которая в Петербурге успешно развивается. Хотя не очень понятно, что ее ждет с учетом озвученных планов по переносу Большого порта «Санкт-Петербург» за пределы города.

Еще одна перспективная сфера – экологически чистая энергетика и, говоря шире, «зеленая» промышленность, экономика замкнутого цикла. Европейские штаб-квартиры членов АЕБ с такими требованиями столкнулись, и уже ясно, что они будут распространяться на действующие в России предприятия. Это те направления, которые будут определять ландшафт новой экономики.