Тренировка человечности. Зрители – о спектакле «Я стою на берегу»
Спектакль «Я стою на берегу» Роман Каганович, лауреат «Прорыва-2019» как лучший молодой режиссер, поставил по книгам Рубена Гальего. Их объединила в пьесу молодой драматург Мария Огнева, тоже отмеченная на разных конкурсах. Каждый раз после спектакля – обсуждения со зрителями и традиционный вопрос: «Кому бы вы посоветовали посмотреть?». Ответы – от «каждому» до «никому». Эти обсуждения стоило бы документировать.
Приход в интернат людей из большого мира (в данном случае – жизнерадостной испанской студентки) крайне нежелателен. / ФОТО Натальи КОРЕНОВСКОЙ, предоставлено пресс-службой «Балтийского дома»
Рубену Гальего сейчас 53, но в памяти почему-то так и отпечаталось фото его 35-летнего – лауреата русского «Букера» за автобиографичное страшное «Белое на черном». Чернявый парень в очках, с очень красивым лицом. На фото не видно, что в инвалидной коляске, «ни рук ни ног», как он сам про себя написал.
Вообще редкий текст про Гальего обходится без цитаты из той его книги, ну и мы не обойдемся: «Если у тебя нет рук или ног – ты герой или покойник. Если у тебя нет родителей – надейся на свои руки и ноги. И будь героем. Если у тебя нет ни рук, ни ног, а ты к тому же ухитрился появиться на свет сиротой – все. Ты обречен быть героем до конца своих дней. Или сдохнуть. Я герой. У меня просто нет другого выхода».
Родился в Москве в 1968-м, родители – студенты, венесуэлец и испанка. Детский церебральный паралич. В полтора года забрали в больницу – матери сказали, что умер.
Не читавшего книгу удивит фраза из Википедии: «Детство провел, скитаясь по детским домам и домам престарелых». В дом престарелых «неходячие» дети-инвалиды попадали, достигнув совершеннолетия.
Актер — номинант нынешнего «Прорыва» Владимир Байков в роли Гальего рассказывает о соседе по палате: парень, две нормальные руки, плечи, голова светлая. Ниже пояса две скрюченные ножки. Отправили в дом престарелых. «У Сережи, не знаю с чего, развилась депрессия. Ему не дали сменного белья, сказали, что положено менять раз в десять дней. Так он пролежал три недели, не ел и старался меньше пить». Умер.
В спектакле несколько слоев.
Первый – мальчики в детдоме. Умник-философ Миша, который в фантиках от конфет прячет таблетки и за три года накопил их достаточно, чтобы избежать дома престарелых. Коля, исписавший тетрадь в 96 листов обращениями к маме – двумя буквами «М» и «А». Генка, который щелкает задачки по физике университетского уровня.
Второй слой – яркий цирковой дивертисмент: размалеванные силачи, акробаты, фокусники. Цирк уродливый, будто из тех времен, когда калек выставляли публике на потеху. Усатый шпрехшталмейстер в шляпе-цилиндре с хохотом сыплет прибаутками. «Иду, никого не трогаю, думает безрукий мальчик, ха-ха-ха!». «А знаешь, как называется старичок, которому парализовало всю правую часть? Олл райт!» Старичок – реальный персонаж, в прошлом офицер дальней разведки. Знал, что смерть не самое худшее. У него был маленький тупой перочинный ножик, в доме престарелых он жить не стал, потому что жить не стал.
В «Балтдоме» на этом спектакле отдельные места для зрителей с инвалидностью. Отдельные, потому что надо коляску разместить, а неслышащим нужно и на действо смотреть, и на сурдопереводчика.
В некоторых зрительских рядах по ходу спектакля слышен недовольный шепот. Потом, уже во время обсуждения, проясняется: театр пригласил работников ПНИ и детских домов для инвалидов.
– Спектакль не посоветую никому! Сидела и была возмущена, – говорит сотрудница павловского детдома № 4. Она благодарит актеров, признается, что плакала, но... «Зачем все это показывать, если это не правда сейчас?!!»
Представитель Федерации спорта инвалидов тоже возмущен: «Я знаю детдома и интернаты, коррекционные школы. Нам показали вариант советского времени, сейчас такого и близко нет!».
Да, о том, что спектакль про семидесятые – восьмидесятые, и правда забываешь. Тем более что в нем еще один пласт, современный, документальный, видеоинтервью.
На экране молодая мама Анастасия. У сына почти тотальная слепота и задержка в развитии. Реабилитация в неврологическом центре, специальный детсад. Одиннадцать курсов иглорефлексотерапии, в курсе по 15 процедур. Влетает в копеечку. Логопедический массаж тоже надо делать каждый день, стоит 700 рублей. В реабилитационном центре можно получить пять бесплатных занятий, говорит Анастасия, они быстро исчерпываются. Есть бесплатные врачи, продолжает, но бесплатный невролог смотрит не на ребенка, а в компьютер. Бесплатный педиатр был прекрасный, но на такой зарплате не продержался. Мальчику 3,5 года, он почти не узнает маму. Но «он самый лучший», она и помыслить не может, чтобы его отдать. И среди ее знакомых с такими детьми нет ни одного, кто отдал.
Интервью с Маргаритой Урманчеевой, президентом Ассоциации общественных объединений родителей детей-инвалидов ГАООРДИ. Говорит: в Петербурге в интернатах живут 160 тысяч человек, детей-инвалидов – 18 тысяч. В интернатах, по ее словам, некоторые инструкции остались с еще советских времен. В эти учреждения уже стали пускать волонтеров, «начались изменения, но сколько еще пройдет времени...».
Зрители – сотрудники детдомов и ПНИ – начинают роптать при слове «волонтеры»: организации «Перспектива» и «Шаг навстречу», да, помогают, «но есть волонтеры, которые преследуют свою какую-то цель и порочат!».
– Вы говорите, что сейчас этого не существует. Я ездила в Приозерский детский дом. Это есть, – говорит театральный критик Софья Козич. Она волонтерила.
– А-а-а, так вы волонтеры! Ну тогда понятно, – говорит мужчина из ПНИ.
– А-а-а-а, так вы начальники, тогда понятно, – парирует Софья.
– У меня было очень плохое детство. Врагу не пожелаю, – берет слово зрительница, выпускница детского дома. Судя по возрасту, не очень давняя. Номер детдома не называет. – Тех, кто не слушался, несколько раз оправляли в психушку. Если заглянуть в глубинку, там то же самое продолжается.
Периодически оппоненты примиряются: благодарят актеров, благодарят работников интернатов за их действительно тяжелый труд. Потом стороны опять мягко, но настойчиво гнут свою линию. «Укажите, что спектакль про семидесятые, что сейчас такого нет!» – «Почему вы так уверены, что такого нет?»
– У меня неврологическое заболевание. Я сама себя не обслуживаю и прекрасно понимаю: как только в окружении кто-то, не дай бог, умрет, что меня ждет, – под занавес подводит черту зрительница, девушка в инвалидной коляске. – В моем окружении ребята, которые живут дома, стараются работать на двух, трех, а кто-то и на четырех работах. Чтобы оплачивать себе помощь, сиделку. Никто не хочет в спецучреждение. Я не буду спорить, что где-то лучше. Но люди, которые годами живут в семьях, попадая в спецучреждение, умирают максимум через полгода. И фотографии ребят с пролежнями – это не фотографии из 1970-х. Это происходит у нас в стране сейчас.
Как сказала одна из зрительниц, «спектакль нужен, чтобы тренировать человека быть человеком». А вообще если его кому посоветовать – то, пожалуй, любому, кто считает, что у него проблемы. Так, соизмерить.
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 206 (7043) от 02.11.2021 под заголовком «Мы стоим на берегу».
Комментарии