Трагедия на мосту
В рамках культурного проекта Theatre HD, показывающего зарубежные драматические и оперные постановки на экранах кинотеатров, состоялась премьера спектакля лондонского театра «Янг Вик» «Вид с моста» по пьесе Артура Миллера. На недавно состоявшейся церемонии награждения премии «Оливье» эта работа получила приз за лучший спектакль, его постановщик Иво ван Хове был назван лучшим режиссером, а Марк Стронг – лучшим исполнителем мужской роли. Во всех многочисленных достоинствах постановки российская публика может убедиться своими глазами.
Мирная семейная мизансцена обернется неожиданной развязкой.
ФОТО предоставлено организаторами Theatre HD
Иво ван Хове – один из самых известных и модных современных европейских режиссеров. Он не в первый раз работает в Англии, но такого триумфа там еще не добивался. Сам факт сотрудничества столь «продвинутого» континентального режиссера с местными актерами заслуживает особого внимания.
Все помнят о том, что британский театр консервативен: актеры, режиссеры (которые не столько пребывают на вторых ролях, сколько делают вид), зрители, критики, продюсеры. Не дают английскому театру забыть о его консерватизме и просвещенные европейские соседи, заранее отказывая ему в художественной актуальности и ставя в вину ориентацию на коммерческий успех.
Иво ван Хове и сам – в коротком документальном фильме о работе над «Видом с моста» – признается в предубеждении против английского театра. С каковым предубеждением ему и пришлось расстаться, как только актеры вышли на сцену. Задачи, которые им не под силу, еще не описаны в манифестах авангардистов.
Главный британский критик Майкл Биллингтон, признавая заслуги постановки ван Хове, заметил невзначай (как обычно), что в принципе «Вид с моста» можно ставить и «по старинке» (то бишь более бытовыми средствами). Новаторство Иво ван Хове, пожалуй, заключается в том, что он о быте не думал вовсе. И, полностью очистив пространство сцены от «реалистических деталей», а материальные мотивы сделав лишь далеким фоном происходящих событий, он до конца, до кровавого мифа оголил трагическую сущность пьесы Артура Миллера. В связи с этой постановкой писали о греческой трагедии, об Эдипе – и в самом деле: в истории нью-йоркского портового грузчика Эдди Карбоне слышится тяжелая поступь античного Рока.
Сюжет пьесы (известный, может быть, по фильму Сидни Люмета 1962 года) прост и мучителен: главный герой живет в Бруклине с женой и юной племянницей Кэтрин, которую растил всю жизнь. Однажды ему приходится исполнить родственный долг и приютить в своем доме дальних родственников – двух братьев-сицилийцев, Марко и Рудольфо. Они прибыли в Америку нелегально, чтобы спасти свою семью от нищеты и голода (в послевоенной Италии живется тяжко).
Между Кэтрин и младшим, Рудольфо, завязываются романтические отношения. Эдди не в силах этого перенести: выясняется, что он не просто любит маленькую Кэтрин – он влюблен в нее. Страшная тайна, в которой герой не способен признаться самому себе, но которая не укрылась от глаз пораженных свидетелей. Чем яростнее он отрицает собственную преступную страсть, чем ожесточеннее сражается с Рудольфо, Кэтрин и всем миром – тем ближе неминуемая развязка. Эдди совершает немыслимое, «табуированное» предательство: доносит на братьев в иммиграционную службу. Поруганная честь, финальная смертельная схватка и убийство подчеркивают реальную высоту разразившейся трагедии, простирающейся далеко за рамки любовных неурядиц и проблем нелегальной иммиграции.
На пустой сцене тела актеров становятся главным выразительным средством. Стремительный пробег Кэтрин, встречающей Эдди с работы (прыгает на шею, зацепившись ногами за пояс), – камертон «слишком телесных» отношений племянницы и дяди, горячих, искренних, совершенно невинных и откровенно двусмысленных. В каждой мирной домашней мизансцене очевидно: Кэтрин и Эдди – вместе, жена Эдди – рядом, но отдельно.
Миролюбивое, доброжелательное и сочувственное поначалу отношение Эдди к братьям-сицилийцам (им трудно живется, но они знают главное, а главное – это семья) сменяется скрытым соперничеством, а потом и явной враждебностью. И в каждой сцене чрезвычайное душевное напряжение сопровождается (хотя и не подменяется) чисто физическим: даже неподвижные тела актеров источают угрозу, готовность к отражению агрессии или побегу. А уж в эпизодах, где много движения, где комнатное боксирование – уже почти битва, а беспощадный поцелуй не отличим от нападения, – «предчувствие троянской войны» становится почти непереносимым. Этот современный пластический «атлетизм» (без видимых усилий дающийся актерам) изгоняет со сцены остатки «пищеварительного театра».
Но сила английских актеров всегда состояла в умении создать иллюзию материальности мысли, духовного движения. Одна из лучших сцен в спектакле – мирный диалог гостеприимных хозяев и их благодарных гостей (о доме, об Италии, о фонтанах, нью-йоркских достопримечательностях и детских болезнях). Они сидят очень тихо, словно придавленные невидимым грузом, перебрасываются вежливыми фразами, но всякий раз, прежде чем прозвучит очередной малозначительный вопрос или ответ, все герои успевают попеременно обменяться долгими тяжелыми взглядами, продолжая молчаливый диалог о том, о чем невозможно говорить словами. А в это время громкий звук падающих капель отсчитывает мгновения до кровавой развязки.
Марк Стронг заслужил своего «Оливье». Долго игравший импозантных злодеев, криминальных «рок-н-ролльщиков» и темных личностей, он оказался и неожиданно лиричен, и забавен, и остроумен – причем в роли, где для этого не так много места. А трагическую высоту он взял попросту без разбега: его сильный, добрый, спокойный, физически мощный герой полон такой внутренней мрачной тревоги и так отчаянно слеп, когда дело касается его собственных чувств и мотивов, что о подлинной глубине его страстей можно только догадываться – с неизменным ужасом. (Так, как делает это его жена Беатрис – изумительная актриса Никола Уолкер, уже сыгравшая в разных телесериалах и жену маньяка, и дочь маньяка, знает толк в невыразимых кошмарах.) Даже самые невинные сцены, где любовь Эдди из последних сил пытается выдать себя за отеческую заботу, рождают подспудный ужас. Потому что такая страсть, такая мука и такая ревность не подвластны человеку и на самом своем дне прячут натурального дракона, подобного тому, что прилетел за детоубийцей Медеей. Не совершивший преступления, но унизившийся до подлости герой обречен на гибель.
Кровавый дождь, обильно поливающий тела героев, сплетенные в последнем усилии роковой финальной схватки (скульптурный клубок из рук и ног, где уже неважно, кто дерется, а кто разнимает) отменяет и былые предубеждения против британского консерватизма, и общие места европейского театра (кто только не использовал там щедрые потоки крови!), создавая единый незабываемый образ современной трагедии.
Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 079 (5452) от 06.05.2015.
Комментарии