«Санкт-Петербург-опера» открылась премьерой «Норма» Беллини
«Санкт-Петербург-опера» открылась премьерой минувшего сезона – легендарной «Нормой» Беллини.
ФОТО предоставлено пресс-службой театра «Санкт-Петербург-опера»
В последние десятилетия «Норма» в России держалась на протяжении нескольких сезонов лишь в репертуаре московского театра «Новая опера». В Петербург, где эту оперу слышали до революции, «Норму» привозил несколько лет назад оперный театр с родины Беллини – из Катании. Заглавную партию исполняла гречанка Димитра Теодоссиу на сцене тогда еще Малого театра оперы и балета им. М. Мусоргского. Долгие годы «Норму» не решается ставить даже маэстро Валерий Гергиев в Мариинском театре, располагая ресурсом, но понимая, как велик риск ставить это название в репертуар. Ведь придется искать если не сопрано на титульную партию, то наверняка – лирико-драматического тенора на партию ее возлюбленного-изменника Поллиона. Опера лишь несколько раз звучала в концертном исполнении.
Зато «Норму», как правило, каждый сезон представляют в нью-йоркской «Метрополитен-опера» и лондонском «Ковент-Гардене», понимая, что это манифест о полной художественной состоятельности оперного дома, способного содержать у себя репертуарный бриллиант.
Постижение «Нормы» как роли и образа и в самом деле непростое занятие не только для певиц, но и для режиссеров. Непростое, но благородное, коль скоро сам композитор Беллини считал, что во время кораблекрушения именно «Норму» нужно спасать в первую очередь. Да, многие безошибочно узнают знаменитую молитву Нормы Casta diva, которую включают в свои сольные концерты многие сопрано. В ней как на ладони слушателям открываются и техника, и интеллект певицы. Но «Норма» – это почти три часа музыки, состоящей из соло, дуэтов, ансамблей и хоровых сцен. Главная сложность для постановщиков – как показать этот древний ритуальный мир друидов, противостоящий римскому нашествию, как не испугать зрителей XXI века дремучими лесами и хламидами 50 года до нашей эры.
Режиссер Юрий Александров и художник Вячеслав Окунев не испугались и воплотили фантазийно-легендарные реалии на маленькой сцене театра на Галерной, старательно, как увлеченный ребенок, замалевав ее от пола до потолка. Примерно так же, как они делали это в «Искателях жемчуга» Бизе и «Электре» Штрауса. Поразительно, как академический консервативный стиль большой оперы, от которого молодой бунтующий Юрий Александров убегал как от огня, завлек в свою пучину мастера в нынешнюю пору его бурной творческой деятельности. И более чем скромные габариты тесной сцены его театра, которые, казалось бы, требуют изощренных художественных решений пространства, не становятся для него проблемой. Туда же запихивается и хоровая (пусть и количественно сокращенная) масса, создавая впечатление бесконечной тесноты. Когда же на этой сцене принимаются танцевать, кажется, что артисты того и гляди свалятся в оркестровую яму и поранят себя смычками.
Вячеслав Окунев изобразил глухую сакральную чащу друидов, нарисовав пышные одеяния персонажей, бросив пятна видеокрасок на задний план для изображения рассветов и полыхающих закатов, мистических свечений и отблесков в небесах, на воде и на суше. Глаз зрителя затянут в этот 3D-аттракцион. Но, когда Адальджиза неуклюже выстраивала позы отчаяния, сгибаясь в три погибели, Поллион застывал в виде восковой фигуры римского воина, а верховный жрец друидов Оровез свирепо сверкал глазами, занося свой посох над неугодными, возникал вопрос, что за театр перед нами? Сколько в этом постановочном рецепте серьезности и иронии и не потешаются ли постановщики над старомодными манерами «старинного многоярусного театра», а заодно и над зрителями? Аутентизм или «исторически информированное исполнительство» прекрасны, когда границы стиля деликатно и любовно соблюдаются. Но он превращается в пародию и карикатуру, стоит лишь чуть пережать.
Непросто было слушать и оркестр под управлением Александра Гойхмана, которому хотелось и погромче сыграть, и требованиям стиля соответствовать. С одной стороны, контекст нежнейшего бельканто в его беспримесном виде, с другой – азарт сюжета, подстегивавшего поддать жару и дать засверкать римским латам на груди Поллиона и оружию при свете луны.
Уже увертюра показала, как важны мелкая техника и жесточайшая артикуляция. В этом смысле музыка Беллини схожа в своей требовательности с музыкой Моцарта. Отдушиной спектакля оставались солисты, каждому из которых судьба дала шанс в этом дебюте взять очень высокую планку. Сопрано Мария Бочманова, ученица Тамары Новиченко, присутствовавшей на премьере, сумела мужественно преодолеть страх перед этой великой партией. Она продемонстрировала и лирику, и драму в своем вокале и создала противоречивый образ жрицы, выдерживающей натиск долга и чувства. Хотя в этой партии нет пределов совершенству и поискам психологических нюансов. Весталку Адальджизу, соперницу Нормы по интересу к Поллиону, виртуозно исполнила Диана Казанлиева, сверкавшая ярким тембром и вокально-техническими возможностями.
Оплотом стабильности в спектакле от начала до финала оставался уверенный в своих силах бас Геворг Григорян в партии отца Нормы – верховного жреца друидов. Открытием спектакля стал и еще один бесстрашный дебютант – молодой стройный тенор Ярамир Низамутдинов. При немалом числе интонационных огрехов, тенденцией к завышению, вызванных волнением, в сложной партии Поллиона он держался абсолютным осанистым героем. Это заявка на блестящее будущее, если тенор умело распорядится своим роскошным вокальным ресурсом.
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 183 (7020) от 30.09.2021 под заголовком «В дебрях «Нормы»».
Комментарии