Михаил Пиотровский. Справедливость как ящик Пандоры
Недавно опять прозвучало предложение переименовать Петербург в Петроград. Похоже, когда-то этим и кончится. С нынешним названием возникает неопределенность: чье имя носит город - своего покровителя или основателя? Петроград - название определенное, хорошее русское слово.
Имя Санкт-Петербург городу дали, но мы оказались не совсем его достойны. Прежде всего не научились корректно употреблять. Санкт-Петербург - официальное название, оно существует на бумаге. А говорить надо бы просто - Петербург.
Предполагается, что Петербург - европейский город. Тут все должны говорить на пяти языках. У нас получился Питер, деревня вокруг пяти дворцов.
Сегодня популярно понятие - восстановление исторической справедливости. Мало кто понимает, что у этого процесса есть границы, нарушая которые, можно далеко уйти. К примеру, при рассуждениях, кому принадлежат вещи из того или иного музея, может возникнуть вопрос, а как насчет их первоначальных хозяев?
Классический пример. Рядом с Эрмитажем есть улица, которая носила имя Халтурина. Восстанавливая историческую справедливость, название поменяли. Улица стала Миллионной. Почему не Луговая или Немецкая, у нее было пять названий? Миллионная не самое лучшее, провинциальное.
Главный пафос проявляется, когда понятие исторической справедливости применяется в отношении церкви. Пафос должен быть снижен, большая часть знаковых объектов церкви передана. Найден консенсус, что с ними делать. Храмы Кремля используются как музеи, и там проводятся службы. К той же категории относится наш Исаакиевский собор.
Во многих других местах идет речь уже о постройках хозяйственных, тех, в которых живут люди.
Сегодня в центре внимания московский Андроников монастырь. Есть план его развития, утвержденный Министерством культуры и Советом по культуре при патриархе. В нем программа, как при существовании музея будет развиваться монастырь, постепенно выделяться места для монашеской жизни. Вдруг появляются идеи немедленно все освободить...
Андроников монастырь знаменит, у него особое место в отечественной истории. Там располагается Музей древнерусской культуры и искусства имени Андрея Рублева, он во много раз более важен, чем просто один из российских монастырей. Это место, где сохранялась эстетическая память о религии.
Религию в нашей стране сохранили не старушки, которые ходили в церковь, а интеллигенты, хранившие религию в душе. Они собирали и спасали иконы, в нужный момент стали показывать их людям. В результате появился музей Андрея Рублева. Его основатели проповедовали духовность, готовили людей к тому, чтобы православие, когда были сняты препоны, стало важной частью общественной и культурной жизни страны. Их заслуги велики.
Нынешний год стал годом коллекционеров. Мы вспоминаем их поименно.
Художник творит, затем продает работы торговцам, у тех их покупают коллекционеры. Потом коллекции приходят в музей. Должны быть рецепты, как хранить память о собирателях. О них написаны книги, время от времени открываются выставки, рассказывающие, кто и как вещи собирал.
В Эрмитаже открыта выставка сюрреалиста Макса Эрнста из коллекции французского дилера Арама Мурадяна. Он делал первую выставку художника, потом хранил его работы. Долгое время коллекцию никто не видел, сейчас мы ее показываем.
В Николаевском зале Зимнего дворца развернута выставка о Павле Строганове - потрясающем собирателе, имя которого оставалось немного в тени. Он собирал коллекцию в Италии, хранил у себя дома в Петербурге, в тамбовском имении. Строганов дарил Эрмитажу вещи, в том числе аукционные каталоги XIX века - сокровище для изучения истории искусств. После революции из его собрания к нам пришли изумительные картины. Мы вспомнили о Строганове, собрали вещи из Тамбова, ГМИИ, рассказали о нем, как о меценате.
Скоро мы откроем совместную с Лувром выставку, посвященную маркизу Кампано. Ему принадлежала одна из самых значительных в мире частных коллекций XIX века. Кампано был банкиром, проворовался, сел в тюрьму, коллекцию конфисковали. Когда она продавалась, соревновались Александр II и Наполеон III. Лувр и Эрмитаж поделили ее между собой. Нам досталось самое лучшее - античная коллекция, громадный Зевс, большая часть ваз... Мы с Лувром не собираемся что-то отнимать друг у друга, вместе делаем выставку, чтобы мир знал о музее Кампано и его коллекции.
Совместно с ГМИИ, фондом Луи Виттон, Третьяковской галереей мы вспоминаем коллекционеров Щукина и Морозова, двух великих русских собирателей. Делаем то, что никто до нас не делал: обменные выставки (их шесть) в Париже, Москве и Петербурге - венок, который мы сплели в память о коллекционерах. Выставка в Париже благодаря пиару сделала Сергея Щукина самым знаменитым коллекционером нового искусства в мире.
Пиар выставок хороший, но на его фоне возникли неточности и преувеличения по поводу восстановления исторической справедливости.
Справедливость не в том, что про коллекционеров вспомнили; о них не забывали. Не впервые и коллекции оказались вместе. После революции существовало два отдельных музея, потом их объединили в Музей нового западного искусства. Идея деления искусства на отечественное и западное сама по себе сомнительна. На щит поднимался авангард. Он стал одной из основ идеологии, по которой продавались за границу эрмитажные коллекции. Считалось, что классическое искусство - барахло. Гитлер запрещал современное искусство, потом его продавал. У нас современное искусство превозносилось, а классическое не ценилось. Недолго, но это было.
Звучат слова о «репрессированном Музее нового западного искусства». Главным репрессированным музеем в стране был Эрмитаж. У него отняли громадную часть коллекции, передали в другие музеи, в частности в ГМИИ, а затем стали продавать.
Восстановление исторической справедливости - ящик Пандоры. Передел музейных коллекций ведет к их продаже. Если можно передать вещи из музея в музей, почему затем нельзя их продать? В США это принято, в Европе - нет. У нас тоже не принято, потому что мы знаем, чем кончается музейный передел.
Далее возникает история про трагический раздел Музея нового западного искусства в 1948 году. Все было не совсем так. Когда начинают говорить, что Эрмитаж много чего себе в тот момент забрал, мы реагируем спокойно. Потому что за все «заплачено» картинами Рембрандта, Мурильо, Пуссена, Боттичелли... 200 картин - основа ГМИИ - плата за Матисса, Пикассо, Гогена...
Среди неточностей есть самая важная. «Оплата» эрмитажных коллекций началась не в 1948 году, а еще до войны, когда в 1930-е годы в Эрмитаж было передано около сорока картин. Тогда отчетливо осознавалось, что это компенсация за вещи, перемещенные в Москву. В 1948 году был второй этап.
Теперь говорят, что завершилась вражда между ГМИИ и Эрмитажем. Вражды не было и нет. Специально насаждаемый тезис абсолютно неверен. Действительно, в какое-то время была провокация с криками: восстановим Музей западного нового искусства. Несмотря на это, мы сотрудничали. На Декабрьских вечерах в ГМИИ всегда присутствуют картины из Эрмитажа, мы делаем вместе выставки. Сейчас музеи не преодолели какие-то разногласия, а еще раз показали пример сотрудничества.
Историческая справедливость в том, чтобы созданные художниками вещи работали на потомков, позволяли им развиваться. Будь то наследие церкви или художников. Про коллекционеров надо помнить, но при всем уважении к Щукину Матисс важнее.
Смешно сегодня собрать коллекцию и повесить в дом Щукина. Есть другие идеи для сохранения памяти. Мечта Щукина - фонд помощи молодым художникам. Можно учредить конкурс молодых художников имени Щукина.
Сенсации в показе вещей на выставках в Париже, Москве и Петербурге нет. Эти картины знают все, кто ходит в музеи. Фокус в том, как сделаны выставки. Они очень разные. В Москве - выставка про московских купцов, московскую жизнь. Драматичная история братьев Щукиных. В Париже другая, французски препарированная выставка: шедевры, где-то имена художника, пейзажи, женские портреты...
В Эрмитаже - рассказ не о семье Морозовых, а о шедеврах. Начинается с двух портретов братьев Морозовых, а завершается Боннаром. Посередине кураторы собрали вещи так, чтобы они «заиграли». На выставке в Москве восстановлен «иконостас» Гогена, который был у Щукина. Мы сделали реплику гостиной Мориса Дени в доме Морозова. Обычно мы так не поступаем, на этот раз отошли от традиций, немного «поиграли» с картинами. Как, возможно, поступил бы сам Морозов, если бы развешивал их в Главном штабе.
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 124 (6477) от 10.07.2019 под заголовком «Справедливость как ящик Пандоры».
Комментарии