Гончие ада, котики рая. На экраны вышел «Грех» Андрея Кончаловского
Амбициозный российско-итальянский проект, посвященный жизни и творчеству великого Микеланджело Буонаротти, стоил 15 миллионов евро (1,06 миллиарда рублей, часть затрат взял на себя Алишер Усманов), во время визита в Ватикан был презентован Владимиром Путиным Папе Римскому Франциску II, а самим автором Андреем Кончаловским был назван «второй частью «Андрея Рублева» (фильма-легенды Андрея Тарковского, соавтором сценария которого был Кончаловский). Это первое - и самое впечатляющее - из того, что мы узнаем о новом фильме. Деньги (огромные), власть (наиглавнейшая), амбиции (фантастические) - все это неотъемлемая часть «Греха», и его сюжета, и процесса его создания, и последующей публичной судьбы. Дело за малым - фильм по определению должен оказаться шедевром, по крайней мере значительным художественным достижением.
Почему «Грех»? Казалось бы, очевидно (во всяком случае до просмотра фильма иных версий не обнаружилось): у итальянского гения была весьма сложная и насыщенная личная жизнь (гомосексуальные связи - ее неотъемлемая часть), да и на пушкинский вопрос: «иль не был убийцею создатель Ватикана?!» ответ предполагается уклончиво-утвердительный, «скорее да, чем нет». Словом, «гений и злодейство» в их самом классическом, легендарном варианте.
Однако нет, «Грех» назван «Грехом» из соображений куда более туманных и многозначительных. «Грехов» как таковых за главным героем фильма числится немало, но все они далеки от смертных. Микеланджело у Кончаловского убийцей не был ни в коем случае - лишь горевал над трупами, если доводилось, а уж винил себя впоследствии и каялся - любо-дорого. Зато (вместо убийства) он никогда не успевал сдать работу в срок (это ужасно, по поводу этого досадного свойства величайшего мастера острят практически все пишущие о фильме, грешащие тем же самым, но такой титанический срыв дедлайнов - на годы - простым смертным и не снился). Микеланджело мухлевал со счетами и нарушал важнейшие пункты рабочих контрактов. Он присваивал себе деньги (и покупал на них недвижимость в Тоскане, как все серьезные люди и по сей день). Он дурно отзывался о коллегах (доброе слово о Рафаэле сказал только, когда тот был при смерти). Он продавал свой талант омерзительным сановникам и правителям (ну кто ж так делает?!). Он всю жизнь метался между богатейшими семьями Медичи и делла Ровере, лавируя, изворачиваясь, клянясь и лжесвидетельствуя - и, не закончив надгробие папы Юлия (из рода делла Ровере), движимый страхом, жаждой денег и амбициями, брался за фасад церкви Сан-Лоренцо (для Медичи). Он третировал учеников и подмастерьев, кормил их невкусной вареной треской (от скупости, «едим дома», так сказать) и бил их палкой (и это самое интимное из того, что ему было позволено в этой сфере Кончаловским). Он отбирал контракты у собратьев-скульпторов - а все потому, что гордыня художника повелевала гению делать все самому. Вот тут, вероятно, тень смертного греха начинает робко маячить - но тут же и улетучивается, потому что на этой мысли - как и на любой другой - фильм особенно не настаивает. «Грех» потому что грех. Кто ж без греха?!
Фильм (снятый Александром Симоновым, оператором Балабанова, уже дважды сотрудничавшим с Кончаловским) умело демонстрирует публике картины «повседневного быта Италии эпохи Возрождения»: узкие улочки Рима и Флоренции немноголюдны, каменные полы в домах выметены, в покоях царит полумрак - естественное освещение и полузакрытые окна обеспечивают необходимое живописное «сфумато», на головы прохожим из соседних домов то и дело сбрасываются потоки нечистот, детишки вперемешку с курицами мельтешат под ногами. Тень Данте приходит, когда ее зовут, адские псы с горящими глазами охотятся за жертвами в переулках, пушистые котятки просятся на ручки титану Возрождения на флорентийской площади. Под ногтями художников - грязь, на ногах Папы Льва X - пренеприятные язвы, рубахи подмастерьев пропитаны потом, каменотесы из Каррары грубы, солидны и сноровисты, дама с горностаем смотрит в окно (Юлия Высоцкая с чучелком на руках).
«Андрей Кончаловский в своем фильме «Грех» разрушил поддельную вселенную эпохи Возрождения, изобретенную кино и сериалами», - не без гордости говорит консультант фильма Антонио Форчеллино. Восторг историка (специалиста по Микеланждело) можно понять - визуальная сторона фильма честно выдержана в духе французской школы «Анналов» с ее вниманием к «культуре повседневности». Но, судя по всему, историк не большой любитель кино, даже родного, итальянского. Иначе он бы наверняка знал о том, что именно итальянский кинематограф дал несколько образцов безупречного воплощения Средневековья и Возрождения на экране - взять хотя бы фильмы «Великий Медичи: рыцарь войны» Эрманно Ольми или «Магнификат» Пупи Авати. Так что заслуги Андрея Кончаловского перед исторической правдой неотменимы - но совсем не исключительны.
Кончаловский и в самом деле, кажется, не прочь в своем фильме сразиться с сериалами. Режиссер давно уже не в лучшей творческой форме и выбирает соперника по плечу. «Грех» идеологически и стилистически тяготеет к спорам с несуществующими противниками (и уж точно с теми, кому бюджет 15 миллионов евро недоступен), к интеллектуальным эскападам и цитатам в духе оттепельных 1960-х годов. Переживания и метания Микеланджело в исполнении Альберто Тестоне целиком исчерпываются формулой «мал и мерзок, но не так, как вы, - иначе» (уже не столько пушкинской, сколько хрестоматийной), а результат его творческих мук столь же легко укладывается в цитату «но зато дуэт для скрипки и альта!». Учитывая же тот факт, что Микеланджело в фильме не прочь пофилософствовать: «Я всю жизнь хотел воспеть величие Бога, а воспевал лишь красоту человека!» или (обращаясь к коллеге-скульптору): «Нет в тебе ничего титанического!», - по совокупности достижений фильм оказывается не более чем досадным соединением анахронизмов, банальностей, а то и попросту пошлостей.
Самым откровенным сведением старых (очень старых) счетов выглядит та самая обещанная автором «вторая часть «Андрея Рублева». То, что в «Рублеве» было Колоколом, в «Грехе» стало «Монстром» - гигантской глыбой белого каррарского мрамора, которую ценой невероятных усилий и даже человеческих жизней рабочие спустили с горы на равнину, однако в ходе сложной интриги никто за нее не заплатил - и остался никому не нужный Монстр мозолить глаза почем зря. Боюсь предположить, но, кажется, этим монументальным (буквально) образом Кончаловский намеревался подчеркнуть тщету всего сущего в основании европейской цивилизации. Огромный, баснословно дорогой, бессмысленный монстр - квинтэссенция «Греха» как такового.
Впрочем, при виде невыразимо прекрасного (то есть более-менее любого) итальянского пейзажа у главного героя наворачиваются слезы на глаза, он, как положено, дивится красоте Божьего замысла - и с энтузиазмом топает по дороге, держа в руках макет будущего собора Святого Петра. А ведь мог бы по-прежнему гладить котят. Разницы особой нет - круг ада для этого «Греха» остается неизменным.
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 224 (6577) от 28.11.2019 под заголовком «Гончие ада, котики рая».
Комментарии