Голос, призванный Вагнером. Евгений Никитин стал лауреатом оперной премии Casta diva
Солист Мариинского театра бас-баритон Евгений Никитин стал лауреатом российской оперной премии Casta diva в номинации «Певец года». Исполнитель, отмечающий 25-летие творческой деятельности, оказался во время и после карантина в Петербурге на радость своим многочисленным поклонникам. Евгений НИКИТИН рассказал музыковеду Владимиру ДУДИНУ о том, как Вагнер призвал его голос, почему скучен Байройт, чем сильна русская школа и почему миру без оперы не выжить.
© Мариинский театр. Фотограф Наташа Разина. 2020 г.
– Недавно вы со своими коллегами из Мариинского театра выступили в Парижской филармонии с концертным исполнением оперы «Хованщина» Мусоргского. Как это было?
– Поездка была нелегкой, но она того стоила. Чартерным рейсом мы долетели до Меца, откуда автобусом еще часа четыре добирались до Парижа. В зале Парижской филармонии было, согласно распоряжению, не более тысячи человек, но возникло ощущение переполненного зала. Концерт прошел с огромным успехом, все музыканты были в отличной форме, на кураже, соскучившись по гастролям. Нам аплодировали стоя. Слушатели говорили, что это было первое серьезное музыкальное событие с февраля: «Наконец-то мы услышали музыку!».
– Концерт, как я понимаю, прошел в особом статусе как исключительный. Но в целом у вас, наверное, многие контракты отменились?
– Да, к сожалению. Но у меня намечается «Саломея» в Венской Штаатсопер в январе. Предстоит решать задачу по получению специальной рабочей визы, потому что по простой туристической сегодня не пускают.
– Увы, сегодня много неудобств. Отрадой для вас стало получение премии Casta diva в Москве. Приятно получать награды?
– Эта премия стала первой в моей жизни. До сих пор у меня не было ни «Золотой маски», ни «Золотого софита». Даже в Большой театр меня ни разу за все эти годы не приглашали. Наверное, потому, что я «играю за «Зенит»... Принять участие в церемонии мне было очень интересно. Я никогда не был в таком положении, даже купил по этому случаю новый смокинг и ботинки, которые предварительно «выгулял» в партии Дагона в «Самсоне и Далиле» Сен-Санса. Словом, в год 25-летия творческой деятельности я получил прекрасный подарок. На «Певца года» я, скажем прямо, напел, номинацию выписали правильно. Хотя в целом отношусь к премиям спокойно.
– О вашем плодотворном сотрудничестве с нью-йоркским театром «Метрополитен-опера» можно судить, заглянув на сайт этого театра, где транслировались спектакли с вашим участием – «Тристан и Изольда» и «Парсифаль» Вагнера. Ведущая трансляций знаменитая сопрано Дебора Войт назвала вас среди лучших вагнеровских певцов.
– Эх, лучше бы я туда приехал и спел там эти спектакли... В январе этого года я еще успел спеть там два «Летучих голландца» вместо десяти в постановке Франсуа Жирара и благополучно улетел оттуда перед закрытием страны. Я – член вагнеровского общества, которое меня периодически приглашает. Там существует традиция встреч с публикой перед премьерами.
– С первых ваших появлений в вагнеровских партиях меня восхищала редкая органичность вживания в образ. Как это происходит?
– Вагнер призвал к себе мой голос. Я ведь попал в Мариинский театр как раз в тот период, когда началась вагнеровская волна – ставились «Парсифаль», «Кольцо нибелунга». Я на Вагнере фактически вырос, хотя не могу сказать, что он был мне как-то близок тогда. Просто выбирать не приходилось.
– Слушая ваших вагнеровских героев, даешься диву, как вы наследуете традиции носителей языка – немецких певцов ХХ века.
– Разумеется, голос пришлось точить, строгать, обрабатывать, чтобы быть в этой вагнеровской обойме. Я много работал и над произношением, особым светлым звуком. Мы же, русские, все темним, нас и учат заглублять, уводя на «о», а в немецком нужно высветлять на «а». Когда поешь по-немецки, нужно применять вокальные хитрости, совсем другую технику исполнения. В Европе и Америке на любой постановке есть специальный коуч, который контролирует произношение, артикуляцию. Я в свое время дооткрывал звук так, что чуть не потерял низкий регистр. Сейчас, после пандемийного молчания на протяжении нескольких месяцев, понял, что у меня все снова встало на свои места. Захотелось попеть баском. Русский язык все ставит на свои места.
– Анна Нетребко любила раньше говорить, что русские оперы не ее репертуар, поэтому она их и не поет.
– Анечка может петь все. А русское с итальянским дружит, школа по большому счету одинаковая. А вот немецкая школа другая. Я всегда говорю, чтобы мне дали попеть что-то русское, так голос обретает иной масштаб.
– То есть сейчас ваш голос, вокальная техника находятся в таком состоянии, что могут лихо перестраиваться в разные стилевые регистры?
– Когда поешь «Бориса Годунова», требуется один объем звука, когда «Летучего голландца» – совсем другой, для чего нужно два совершенно разных инструмента. Это как у любого слесаря должен быть набор отверток: петь все одним «помолом» не получится, как ни старайся, как не удастся и одной отверткой проворачивать разнокалиберные шурупы. Для Верди – один инструмент, для русской музыки – другой. Поешь романсы – четвертый. Просто надо иметь при себе набор этих «инструментов». Это нормальный, даже элементарный профессионализм.
– Вагнеровский мир для многих обывателей по-прежнему кажется высоким, закрытым. Хотя певцы рассказывают, что на когда-то очень снобистском фестивале в германском Байройте с некоторых пор стало все очень демократично, дружелюбно.
– Фестиваль в Байройте на самом деле стал местом, куда приезжают просто отдохнуть. Там в простой обстановке люди проводят лето, репетируют, берут уроки, спокойно спеваются и спиваются. В Байройте скукотища такая – идти некуда, делать нечего.
Я там в результате ничего не спел, но порепетировать успел, просидев месяц. Атмосфера действительно самая доброжелательная. Оркестр всегда везде вместе, на перерыв уходим вместе, пиво пьем вместе. Там нет репетиционной сцены как таковой, они, по давней традиции, идут в столовую, буквально в буфет. Если честно, я не понял этого до конца.
К сожалению, интерес к фестивалю падает, поэтому там в последние годы все чаще прибегают к устроению скандалов, чтобы мелькать в прессе. На Зальцбургский фестиваль все рвутся, потому что там деньги, а Байройт очень мало платит, твердя только о Ruhm und Ehre («славе и чести». – Прим. ред.). Там больше оставишь, чем заработаешь. Туда ездят больше ради престижа.
– Думаю, что везде сужается круг любителей Вагнера, стареет...
– Вагнеровскую музыку начинаешь понимать лишь с определенного возраста. Когда в училище мы проходили зарубежную музыкальную литературу и нам ставили увертюру к «Лоэнгрину», меня ну совсем не «втыкало», это казалось такой тягомотиной, длящейся целую вечность. Знаете ведь, как в детстве тянется время и как оно ускоряется с годами, когда мозговые клетки отмирают и все несется быстрее. Вагнера адекватно воспринимать можно только тогда, когда временной континуум сжимается и ты можешь спокойно отсидеть часов пять на пятой точке. В 16 лет все время куда-то надо бежать. Вагнер хорош, когда тебе за 40 – 50.
– Немецкий знаете в совершенстве?
– Знаю со словарем, но это зубрежка в любом случае. Вагнеровские тексты даже немцы далеко не все понимают: настолько витиевато и архаично они написаны. Одно предложение примерно как про дуб у Льва Толстого – на две страницы. У Верди в итальянском все попроще – стандартный набор слов orror, terror, amor, nel cor...
– В чем своеобразие «русского Вагнера» в Мариинском?
– Словосочетание «русский Вагнер» само по себе звучит несколько смешно, но этот феномен, безусловно, существует. Вы не представляете, какого «Летучего голландца» я видел в Байройте! Тихий ужас! Наш по сравнению с ним – чистая классика, сказка.
– Вы противник модернизма в опере?!
– Я ни в коем случае не ретроград и не зануда. Я не против поисков – я против маразма. Это уничтожает все, мешает слушать музыку.
– Скажется пандемия на характере гонораров?
– Она может сказаться на количестве народа. О гонорарах ничего не могу сказать. Но если два года мир будет в такой заморозке, все придется начинать с начала. Кто-то выплывет, кто-то нет. «Метрополитен» в отличие от нас, например, объявил о закрытии до конца 2021 года. Представьте себе человека, 15 лет работавшего там второй скрипкой в оркестре, который купил дом в кредит за 3 миллиона на 20 лет выплаты, нарожал детей – и лишился работы. И куда пойдет? В такси не устроиться, потому что там пакистанцы и индийцы. Тарелки мыть в ресторан – мексиканцы не пустят. Что остается? Только подземный переход: открываешь футляр и начинаешь наигрывать...
А ведь опера и в трудные времена нужна, музыка нужна. Она нас везде сопровождает. Представляете себе мир без музыки?..
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 213 (6811) от 23.11.2020 под заголовком «Голос, призванный Вагнером».
Комментарии