Не по паспорту. Ученые активно ищут способы замедлить старение
Человечество может впятеро продлить жизнь червю нематоде, но само пока не научилось массово доживать до своего «видового» предела 120 лет. Впрочем, цель не просто доживать, а делать это, по возможности, здорово (с ударением и на первый, и на второй слоги). Для этого надо отодвинуть старость с ее характерными болезнями. Сейчас «возрастные» болезни у японцев и швейцарцев проявляются в среднем в 76,1 года, у французов — в 76 лет, у американцев — в 68,5 года. У нас — в 59,2 года. Россияне очень торопятся стареть.
ФОТО Unsplash License
Акула времен Ришелье
Как организмы развиваются, наука понимает хорошо. Как стареют — гораздо хуже. Нет даже четкого ответа на вопрос, почему мы стареем: накапливаются нарушения? Работает некая программа?
Такое «непонимание» не случайно, говорил на одном из заседаний президиума РАН академик Сергей Лукьянов, ректор Национального исследовательского медуниверситета им. Пирогова Минздрава РФ. У старения могут быть очень разнообразные траектории.
Обычно чем организм больше, тем дольше живет. Гренландский кит дотягивает до 200 лет. Но гренландская полярная акула вдвое, а то и втрое его меньше, а живет почти до 400 лет. Да, теоретически где‑то сейчас плавает акула, которая родилась при Ришелье или, скажем, при царе нашем Михаиле Федоровиче, первом из Романовых.
У большинства существ так: чем старше, тем больше вероятность умереть. У возрастного грызуна голого землекопа (который умудряется жить 30 лет, вдесятеро больше подобных млекопитающих) она не выше, чем у молодого. Считалось даже, что погибнуть он может только от внешних причин — допустим, от травмы. Но нет — и болеет, и стареет. Но крайне медленно.
Максим Скулачев (Институт физико-химической биологии им. А. Н. Белозерского МГУ) обращает внимание на внешнюю особенность голого землекопа. Он всю жизнь похож на новорожденного крысеныша.
— Такое ощущение, что он остановил часы на стадии новорожденного. А дети не стареют, — комментирует Скулачев.
В этом смысле у нас с голым землекопом есть общее. Мы больше похожи на детенышей обезьян, чем на взрослых особей: мохнатая голова, почти безволосое тело, как у новорожденного шимпанзенка. И вот, пожалуйста: геном человека и шимпанзе различается на процент, а живем мы гораздо дольше. Наш доказанный рекорд — 122 года, у шимпанзе — 59 лет.
Приказывают долго жить
Пути эволюции порой неисповедимы. «Жить долго» — вовсе не обязательная ценность для нее.
Одно из первых млекопитающих на планете, маленькое животное морганукодон, жило 14 лет. Похожая на него современная землеройка живет 1,5 года. В этом случае укорочение жизни стало эволюционным преимуществом. А голый землекоп, не исключено, приобрел долголетие случайно. Просто в довесок к каким‑то другим выгодным качествам.
На человеке опыты по продлению жизни не поставишь: во‑первых, неэтично, во‑вторых, сам помрешь, пока результата дождешься. Экспериментируют на модельных животных.
Если старение — накопление случайных поломок, то картина довольно пессимистичная. Если за ним стоит конкретный механизм, все гораздо веселее: механизмом можно научиться управлять.
Например, достаточно было поработать с двумя генами нематоды, и она прожила в пять (!) раз дольше. Манипуляции с теми же двумя генами продлили жизнь плодовой мушке на 80 %, а мышке — на 30 %.
В Институте биологии Коми (Уральское отделение РАН) век дрозофилам продлевали с помощью темноты, голода/холода и субстанций, потенциально защищающих от старения. Мушки жили рекордные 213 суток. При положенных 60.
В Университете имени Пирогова изучают особенность иммунитета слепыша (Spalax) — похожего на крота млекопитающего. Задача иммунитета — понятно, дать отпор чужаку. Казалось бы, чтобы врага быстро распознать в следующий раз, надо его запомнить. Адаптивный иммунитет человека так и работает. Если упрощенно: наивные Т-клетки активируются, когда встречаются с «врагом» (мутацией, инфекцией), часть из них становится Т-клетками памяти, такими «бойцами запаса» — они при повторной встрече с неприятелем его быстрее узнают и дают бой. До 70 лет количество наивных Т-клеток в процессе постоянного противостояния болезням сокращается. Становится больше «обученных» Т-клеток памяти. Все бы ничего, но иногда происходят ошибки и иммунные клетки могут атаковать здоровые ткани организма, а опухолям, наоборот, помогать расти.
А у слепыша иммунитет «незлопамятный». Иммунная система, разделавшись с чужаком, его забывает. Т-клетки памяти не накапливаются, а количество наивных Т-клеток и их разнообразие с возрастом не уменьшается. Как результат (или побочный эффект): слепыш живет до 20 лет. В три-четыре раза дольше крота.
Вот что выявили в Университете имени Пирогова: если до 70 лет у человека наивные Т-клетки убывают, а Т-клеток памяти становится больше, то у людей старше 80 лет их доли примерно как у 40‑летних. Нет, процесс вспять не идет. Просто до такого возраста и доживают те, у кого иммунитет сохраняет популяцию наивных клеток и высокое разнообразие Т-клеточного иммунитета.
Если это будет доказано, нужно дознаться: нельзя ли механизм распространить шире, чтобы не только у долгожителей работал.
Что старому хорошо, то молодому не очень
Видовой порог долгожительства человека не сдвигается, говорит членкор РАН Евгений Рогаев, завлабораторией Института общей генетики им. Н. И. Вавилова РАН. Топчемся вокруг 120 лет. Есть гипотеза: к максимальной (а не просто долгой) продолжительности жизни имеют отношение не распространенные, а редкие генетические варианты. Если так, надо определить, какие именно, и исследовать их свойства. Возможно, в них есть что‑то, что защищает от болезней пожилого возраста, рассуждает Евгений Рогаев. Во всяком случае у 104 долгожителей, чей геном исследовали в Институте Вавилова, некоторые мутации встречались гораздо чаще, чем у других людей.
А вот средняя продолжительность жизни человека в отличие от максимальной изменилась кардинально. Только за последние 150 лет выросла вдвое. До 75 – 80 лет. Но растет и количество болезней старения, их еще называют возраст-зависимыми, или возраст-ассоциированными. Они и молодых не обходят, но с возрастом их вероятность возрастает.
— Мы наблюдаем небывалую эпидемию фибрилляции предсердий, сердечной недостаточности, — говорит членкор РАН Ольга Ткачева, директор Российского геронтологического научно-клинического центра в Университете имени Пирогова.
Возрастные недуги помимо сердечно-сосудистых — онкоза- болевания, болезнь Альцгеймера, сахарный диабет 1-го типа, болезнь Паркинсона, остеопороз. Есть гериатрические синдромы, они необязательно связаны с конкретной болезнью. Например, основной синдром — старческая астения (снижение функций многих систем организма) наблюдается почти у 46 % россиян 65 – 74 лет. То есть слишком рано и у слишком многих.
— Наша задача — отодвинуть момент клинических проявлений старения, — говорит Ольга Ткачева.
Выгоды человечество уже и в деньгах подсчитало. Чтобы отложить старение, нужно раскошелиться на 3 трлн 043 млрд долларов: наука, медицина и т. д. Зато выгода от сохранения трудоспособности, активности — 7 трлн 112 млрд.
Исследования длиной в жизнь провести затруднительно, поэтому изучают разные возрастные группы. И у каждого возраста защищающий от старения фактор свой. «Часто то, что хорошо для молодых, противопоказано пожилым», — комментирует Ткачева. Например, у молодых чем ниже уровень холестерина, тем лучше. А у людей старше 85 лет высокий уровень общего холестерина может быть защитным фактором. У молодых и пожилых, по словам ученой, «абсолютно разные показатели уровня гликемии, разный подход к контролю веса, к питанию, к лекарственной терапии».
Отдельный вопрос — с самим возрастом. Один человек в 80 лет марафоны бегает и лекции читает, другой нуждается в посторонней помощи. По паспорту — ровесники, но биологический возраст у них разный. Гораздо показательнее для медицины биологический возраст, но ориентируется она до сих пор на паспортный. И гериатрия пока едва ли не единственная область медицины, которая учитывает биологический возраст. Существует множество способов его подсчитать, в Университете имени Пирогова разрабатывают свой калькулятор, основываясь на состоянии артериальной стенки.
Использовать резерв
Сейчас в мире ведется несколько крупных исследований старения — Балтиморское BLSA (началось в 1958 г.), Европейское исследование биомаркеров старения Mark-Age (идет с 2015 г.). В этом году должно начаться российское исследование.
Продолжается американское исследование ТАМЕ (Targeting Aging with Metformin): изучают геропротекторные эффекты метформина. Это вещество используют при лечении сахарного диабета, одного из возраст-ассоциированных заболеваний. Метформин продлевал жизнь лабораторным животным, причем профилактировал не одно возрастное заболевание, а весь комплекс. Если исследования завершатся удачно, человечество получит первое лекарство, в инструкции к которому будет написано что‑то вроде «влияет на процесс старения». Но до этого еще далеко.
При средней продолжительности жизни 75 – 80 лет оставшиеся до видового предела 35 – 40 лет — это биологический резерв жизни. В силу разных причин (стресс, болезни, вредные привычки, плохая экологическая обстановка и т. д.) он заблокирован, говорит членкор РАН, директор петербургского Института биорегуляции и геронтологии Владимир Хавинсон. «Геронтология должна его активировать». В институте больше 30 лет исследуют геропротекторные свойства пептидных регуляторов. «Мы показали увеличение длительности жизни на 30 % у дрозофилы, мыши и крыс», — говорит Владимир Хавинсон.
Ольга Ткачева, как клиницист, сетует: много результатов получено в экспериментах, в области фундаментальной геронтологии, но мало какие из них перенесены в клинику.
Но есть доказанные способы профилактики преждевременного старения, и они вполне доступны. Соблюдение биоритма день — ночь, ограничение калорийности питания, физкультура. И рекомендация по когнитивной активности, справедливая для всех возрастов: сколько бы вам ни было — не упускайте случая пораскинуть мозгами.
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 185 (7268) от 04.10.2022 под заголовком «Не по паспорту».
Комментарии