Анастасия Долгошева

Страна и мир 27 марта 2023

Единственная в России. Биолог Мария Орлова изучает паразитов, обитающих на летучих мышах

Биолога Марию ОРЛОВУ называют единственным в России экспертом по паразитам, обитающим на летучих мышах. Когда она защищала кандидатскую, скептики комментировали: да ну, тема не прикладная. Теперь с Марией постоянно на связи институты Роспотребнадзора. С ученой из Тюмени мы встретились в Петербурге на всероссийском конгрессе, организованном Зоологическим институтом РАН. Интересно, что конгресс был хоть и по летающим, но не мышам.

ФОТО из личного архива М. Орловой

— Мария, что может заинтересовать специалиста по паразитам летучих мышей на орнитологическом форуме?

— Разделять паразитологию по отдельным объектам, по хозяевам — неправильно. Такая позиция, на мой взгляд, губит человечество. История с летучими мышами это показала. Долгие годы считалось, что и они сами, и их пара­зиты — экологически изолированная группа, я еще десять лет назад выслушивала: «Господи, чем ты занимаешься, аспиранточка!». Ковид показал, что это не то что не изолированная от нас группа, а имеющая к нам прямое отношение.

Я очень сочувствую тем, кого эта болезнь коснулась, у меня самой она тяжело проходила: заболела в первую волну, а последствия до сих пор ощущаю. Но надо признать: ковид продемонстрировал актуальность моей работы.

Статья по теме:

Ученые создали 3D-модель древнего крокодиломорфа

— Почему «аспиранточка» вдруг решила, что эта тема важна, если никому она таковой не казалась?

— Я не считала ее важной. Мой муж занимается летучими мышами, я ему помогала на полевых работах. Как‑то берет он мышь за крылышки, разворачивает — а по ней что‑то бегает, на паучка похожее. Так я впервые увидела кровососку. И мне поплохело. Они крупные, полсантиметра. Если соотнести ее размеры с хозяином — это как если бы по человеку хомяк бегал.

Стала писать коллегам: кто‑нибудь занимался паразитами летучих мышей в нашем регионе? Отвечают: вроде никто. И я решила: раз никто, значит, займусь я. Это притом что диплом у меня был по мамонтовой фауне.

— Ничего себе: специалист «по мамонтам» переключается на… кровососов у кровососов.

— Нет-нет, это в Америке летучие мыши кровососущие, даже научная статья про их паразитов называлась Vampires of Vampires, «Вампиры вампиров». А наши — насекомоядные.

— Вы — молодая ученая и как‑то странно про вас читать «единственный в России специалист» и так далее…

— Правильнее будет сказать, что я осталась едва ли не последней. Так исторически сложилось, что летучими мышами занималось очень ограниченное количество людей. Когда я начинала, жива была Генелина Викторовна Фарафонова в Москве, специалист по кровосос­кам, она меня многому научила. Было еще несколько специалистов в стране. Я ездила к ним, удивлялась: почему меня так радостно везде встречают? Потом поняла: у них учеников не было. А тут хоть одна общая ученица. Потом многие отошли от этой тематики. А я вижу свой научный долг в том, чтобы эту работу продолжать. Если специалисты Роспотребнадзора сталкиваются с инфекцией, то не всегда могут определить хозяина. Вот тут я могу помочь.

— Неужели и зарубежных исследований не было?

— Были, но не очень много, хотя и явно больше, чем в России. По пуб­ликациям очень заметно, что популярность темы исследований рукокрылых и их паразитов растет параллельно с появлением новых заболеваний: в 2002 году случилась атипичная пневмония, в 2015-м — ближневос­точный респираторный синдром, потом Эбола. Произошли вспышки смертельно опасных вирусов Нипах и Хендра, тоже непосредственно связанных с летучими мышами.

А потом случился ковид. И, кажется, уже никому ничего доказывать не надо. Роспотребнадзор, например, разворачивает программу по изучению летучих мышей и их паразитов.

— Как вы работаете?

— Для начала надо поймать хозяина, мышь. Выезжаем на территорию — допустим, в заповедник. Находим колонию мышей. Если зима, можно просто их спящих поснимать. Вычесываем мышь — снимаем паразитов. Еще берем пробы генетического материала, смыв из пасти, немного крови и образец фекалий.

И вот с этим добром возвращаемся. Видовую принадлежность пара­зитов я определяю под микроскопом, смывы и кровь отдаю на молекулярные исследования в Институт вирусных инфекций.

Кстати, материал, летом собранный нами в Казахстане, дал три положительные пробы на коронавирус. Что неудивительно: это в принципе группа вирусов, ассоциированная с летучими мышами.

— Не вполне понятно: уже бояться или ничего страшного?

— Ситуация такая: мы не знаем, что в летучих мышах опасно для человека, а что нет. Это первое. Второе: то, что вчера не было патогенно, ­завтра может стать таковым.

Да, паразиты (а к ним и вирусы можно причислить) настроены биохимически на своего хозяина. Но вирусы мутируют так активно, что могут заражать и новых хозяев. В том числе человека. Произошедшее на уханьском рынке как раз такой пример. Там крыланы свисают просто гроздьями, а поскольку они фруктоядные, то, пардон, гадят много — из‑за большого количества клетчатки. И эти фекалии распространяются вокруг. Так что вирусам раздолье.

Опасные вирусы Хендра и Нипах тоже были переданы через фекалии: летучие мыши гадили в кормушки для скота. А потом вирус перешел и человеку. И для нового хозяина он особенно опасен. Это уже потом возможно обоюдное приспособление.

— Смертность от ковида снизилась, ВОЗ даже собиралась объявить конец пандемии. Но ощущение, что теперь человечество уже никогда не расслабится.

— Я сама, как и многие ученые, в начале пандемии была настроена оптимистично. Дело в том, что похожие заболевания возникали, но удавалось их быстро локализовать. Теперь, конечно, невозможно поручиться, что не будет новой пандемии. Люди мигрируют в небывалых масштабах: туризм, командировки, доставка из интернет-магазинов по всему свету.

Из-за изменения климата меняются ареалы и хозяев паразитов. Есть такой нетопырь Куля. Малюсенькая такая мышенька. Еще в середине ХХ века обитала в Закавказье — а сегодня ее ловят в Москве. По-хорошему, за инвазивным видом, то есть тем, который внедряется на новую территорию, положен надзор.

— О летучих мышах до сих пор представление как о чем‑то экзотическом, а они — второй по величине отряд млекопитающих.

— Да, изначально это тропическая группа, и в тропиках их больше. В наших краях обитает подотряд Microchiroptera, мелкие мыши. Видов у нас поменьше, но численность довольно высокая. И в городах их сколько угодно. Как ни странно, многие виды летучих мышей склонны к синантропизации, то есть к жизни рядом с человеком.

Например, двухцветный кожан. В конце лета у этого вида начинается разлет — это когда материнская колония распадается. Раньше эти мыши улетали в теплые края, но в последние годы все больше особей остаются зимовать в городе — в канализации, вентиляции. Но как случается оттепель (а это может произойти и в декабре), мышь просыпается и падает из вентиляции кому‑нибудь на голову.

В Тюмени мы дали свой телефон службе спасения: туда перепуганные горожане звонят, когда им в форточку мышь залетает. Летом мы почти каждые сутки на вызовы в новые районы-человейники выезжаем. Мышь видит дом как скалу, а форточки для нее — пещерки. Была история: звонят — «спасите, влетела мышь, под шкаф забралась!» Приезжаем. Шкаф отодвинули — обнаружилось, что она там еще и родила.

— А что вы с ними потом делаете?

— Измеряем, взвешиваем, паразитов собираем — и мышь выпускаем. Если травмирована — оставляем у себя, пока не предоставится возможность отправить ее в центр реабилитации при Московском зоопарке.

— Вы с такой симпатией о них говорите.

— Летучие мыши, несмотря на высокую численность, — охраняемая группа. Животное, которое рожает в год одного-двух детенышей, по определению уязвимо. В крупных городах появляются реабилитационные центры: в Краснодаре, Воронеже, Москве. В Петербурге есть волонтеры.

Кроме того, летучая мышь очень полезна. За рубежом провели масштабное исследование: накрыли часть леса сеткой, изолировав от летучих мышей. И в этой части леса насекомых-вредителей оказалось существенно больше. В Сочинском национальном парке, например, специально устанавливали дуплянки для летучих мышей: они борются с огневкой самшитовой, которая пожирала реликтовые деревья.

— Города наступают на места обитания животных — раз. Летучие мыши, как видим, не возражают — два. Вирусы мутируют — три. Что делать?

— Изучать и учиться соседствовать. Это не только летучих мышей касается. Малоизученных групп довольно много. К примеру, рептилии всерьез не считались фактором, способствующим циркуляции инфекций, хотя на них вполне себе живут иксодовые клещи, которые переносят энцефалит, боррелиоз.

Прошедшей зимой мы исследовали то, что собрали с полосатой ящерицы на Кавказе. Результаты ошеломительные. Один из клещей дал положительную пробу на энцефалит. Для Кавказа это первый экземпляр с энцефалитом, подтвержденный молекулярно-генетическим (то есть самым надежным) методом. У нас, ученых, радости‑то специфические: «О, энцефалит доказали на Кавказе!». А каково населению… Возможно, и там со временем будет необходима вакцинация, как в других регионах.

— Мы по несколько раз в год читаем: обнаружен вирус такой, сякой. Но до масштабов ковидной пандемии не доходит. То есть человечество не такое уж хрупкое.

— Тут надо правильно понимать. Это не они у нас в гостях, а мы у них. Вирусы появились, когда жизнь на Земле была представлена молекулами. И эволюция двигалась во многом благодаря вирусам. В геноме человека огромное количество их остатков, то есть они нам для чего‑то полезны. Например, за нормальное формирование плаценты у нас отвечает фрагмент вируса.

Гибель от вируса — несчастье для конкретных людей. А для популяции в целом — лучшая выживаемость.

— Вы и о вирусах с пиететом говорите. А как оправдать конкретно паразитов? Что они такого сделали, что нельзя сказать: боженька, ну вот эту пакость никчемную ты зачем создал?

— Если говорить о макропарази­тах — клещах, блохах, глистах, — то у человека с ними довольно своеобразные отношения.

У более благополучной части населения планеты паразитов значительно меньше, чем у обитателей, скажем, некоторых регионов Африки, Южной и Центральной Америки. Но в «отсталых» регионах нет такого высокого уровня аутоиммунных патологий: астмы, аллергий, рассеянного склероза, ревматоидного полиартрита.

В развивающихся странах не знают, что такое болезнь Крона. И дело не в том, что не выявляют. Возможно, если иммунная система не встречает объект, с которым она должна сражаться, она ошибается и атакует организм. В последнее время даже предложена паразитотерапия. Я читала, в Центральной Америке некоторые клиники — уж не знаю, насколько они легально действуют, — заражают аутоиммунных больных простенькими гельминтами вроде аскарид.

Пример вообще‑то не новый. В XVIII – XIX веках сифилис лечили малярией. Антибиотиков не знали, смертность от сифилиса была высокой, сама смерть — ужасной, а малярийную лихорадку уже умели держать под контролем, потому что кора хинного дерева (источник хинина — эффективного противомалярийного вещества) в Европе к тому времени была известна. И человека заражали малярийным плазмодием. Больного лихорадило, температура тела превышала 40 градусов — бактерия-возбудитель плохо это переносит. Но тут надо соизмерять, насколько поможет это «меньшее зло». Эффективность такого лечения была процентов тридцать, а еще тридцать — погибали в ходе «лечения».

— Дойдет до того, что мы пара­зитам еще и спасибо скажем.

— То, что вчера считалось паразитом, завтра может оказаться мутуалистом. Так называют объекты, с которыми у хозяина выстроены взаимовыгодные отношения. Например, перьевые клещи, живущие в опахале пера у птиц, считались паразитическими, пока не выяснилось: они не перья поедают, а объедают с них органические остатки, полезную работу делают.

В человеческом кишечнике ряд бактерий, которые поддерживают наше пищеварение и здоровье, начинали с паразитизма, а потом «передумали». Вообще задача паразита — приспособиться так, чтобы организм поменьше атаковал его своей иммунной системой, а для этого надо хоть какую‑то пользу приносить. Так что нормальный паразит стремится к мутуалистическим отношениям.

Вот вы предположили, что человечество не такое и хрупкое. Адаптивность вида доказывается именно фактом выживания. Выжил — значит адаптивный. Посмотрите: сколько ни выкашивали эпидемии, человек каждый раз выживал. Мы не хрупкие. А с учетом того, сколько людей на планете, — еще и очень адаптивны.

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 53 (7382) от 27.03.2023 под заголовком «Это не вирусы у нас, это мы у них».