Россия глазами иностранцев
Записки европейцев о России, сделанные ими в XVIII - XIX веках, нередко ломают стереотипы об их исключительной неприязни к нашей стране. Об этом мы говорим с кандидатом исторических наук Геннадием КОВАЛЕНКО, ведущим научным сотрудником Санкт-Петербургского института истории РАН. Он один из составителей вышедшей недавно книги о том, какие картины русской жизни открывались иностранцам в XIX веке и как они их воспринимали.
Вид Петербурга французского художника Андре Дюрана из его альбома «Живописное и археологическое путешествие по России»
- Геннадий Михайлович, из всех иностранных сочинений о России XIX века чаще всего, пожалуй, вспоминают путевые записки маркиза Астольфа де Кюстина «Россия в 1839 году». Взгляд француза в какой-то мере справедлив, но уж очень он неприязненный. Это характерная точка зрения или все-таки исключение из правил?
- В целом я могу сказать, что записки иностранцев, собранные в эту книгу, - это своего рода анти-Кюстин... Конечно же, европейцы смотрели на Россию через призму своих ценностей. И нет ничего необычного в том, что их видение России довольно часто было предвзятым, пристрастным и в целом негативным. В этой связи Екатерина II заметила, что «нет народа, о котором было выдумано столько лжи, нелепостей и клеветы, как о народе русском».
Так, например, еще в XVII веке немецкий ученый и путешественник Адам Олеарий писал, что московиты «хитры, упрямы, настырны и дерзки ... и не ведают ни стыда ни совести; силу ставят превыше здравого смысла и попрали добродетель во всех ее проявлениях».
Швед Юхан Йерне, побывавший в Петербурге в 1725 году, в своем дневнике причислил к порокам русских людей, в равной степени простолюдинов и дворян, пьянство, воровство, жадность, нечестность, двуличность, коварство, жестокость и нечистоплотность. И сделал вывод о том, что наилучший способ управлять такими людьми - жесткое самодержавное правление. По его словам, было бы лучше, чтобы русские так и пребывали в варварском состоянии, «ибо если они станут цивилизованными, то осознают собственную силу и будут представлять угрозу для соседей, поскольку у них нет недостатка ни в людских, ни в материальных ресурсах»...
Отношение иностранцев к России, конечно же, зависело от того, в каких отношениях находились с ней правители их стран. Поэтому Россия представлялась им то далекой и загадочной страной, то серьезным политическим или военным соперником, то выгодным торговым партнером, то объектом научного интереса. А иногда поездка в Россию становилась первым шагом на пути к успеху в своем отечестве. Не случайно Екатерина II считала, что Россия была для многих иностранцев пробным камнем их достоинств: «Тот, кто успевал в России, мог быть уверен в успехе во всей Европе».
- По отзывам самих иностранных путешественников, что представляло для них наибольшие трудности в России?
- Ответ вряд ли поразит вас оригинальностью - дороги! Французская художница Элизабет Виже-Лебрен, ехавшая из Петербурга в Москву в 1800 году, отмечала: «Проехать по сему тракту даже в сильные холода и то едва возможно, ибо настил из бревен постоянно трясется, давая то же ощущение, что волны на море. Карету мою, ехавшую на полколеса в грязи, толкало и бросало во все стороны, и я в любую минуту могла отдать Богу душу».
Довольно часто иностранцы обращали внимание на неблагоустроенность провинциальных городов, «неказистые улочки», «убогие хижины», «заброшенные дворы», «грязные полуразвалившиеся мелкие лавчонки», на контраст между богатством и нищетой. Порой их раздражали бытовые неудобства, в том числе гостиничные клопы и тараканы.
Впрочем, бывали и приятные дорожные впечатления. Даже маркиз де Кюстин, которому многое в России пришлось не по душе, так писал о гостинице при почтовом дворе: «Я пишу вам из дома, который изяществом своим разительно отличается от унылых домишек в окрестных деревнях; это разом почтовая станция и трактир, и здесь почти чисто. Дом похож на жилище какого-нибудь зажиточного помещика, подобные станции, хотя и менее ухоженные, чем в Померании, построены вдоль всей дороги».
- Что еще восхищало иностранцев в нашей стране?
- Немецкий путешественник Фридрих Мейер, побывавший в России примерно в то же время, что Кюстин, отмечал, что главные черты русского национального характера составляют такие добродетели, как «порядочность, услужливость, спартанская выносливость и добровольный отказ от необходимейших потребностей жизни, мужество, несгибаемая выдержка, непоколебимая стойкость».
Еще одной добродетелью русских, по его мнению, служили веротерпимость, распространенная в широких слоях русского общества. Он считал, что наиболее характерные качества русских «превосходят приписываемые им отрицательные стороны национального характера этого народа».
Надо еще заметить, что иностранные путешественники в России, с одной стороны, представляли ее жителям свою культуру, с другой - формировали имидж России в Европе, влиявший на принятие политических и экономических решений. Например, под влиянием сочинений Матвея Меховского и Сигизмунда Герберштейна, написанных в начале XVI века, европейский торгово-ростовщический дом Фуггера развернул бурную деятельность по расширению торговли с Русью. А для английских купцов они послужили толчком к развитию русско-английской торговли на севере Европы.
- Удается ли находить сегодня новые, неизвестные (или малоизвестные) источники, раскрывающие взгляд европейцев на Россию?
- Архивы и библиотеки Европы хранят еще немало материалов, о которых не знают не только широкая публика, но и специалисты. К числу подобного рода сочинений можно отнести «Своеручные поденные записки» Аделаиды Хаусвольф, о которых мы уже вели речь на страницах «СПб ведомостей» («Путешествие... в плен. О чем рассказали записки дочери шведского офицера» от 19 августа 2016 г. - Ред.). А также дневник Эрика Густава Эрстрема «Для меня и моих друзей», изданный в Швеции под названием «Москва горит».
Эти произведения вошли в нашу книгу. Оба автора оказались в России в результате Русско-шведской войны 1808 - 1809 годов, проигранной Швецией. Они были выходцами из той страны, с которой мы воевали, и, казалось бы, в связи с этим можно было бы ожидать, что русские будут изображены в них с негативной стороны. Но на деле все получилось с точностью наоборот.
Эрик Густав был участником этой войны, но, после того как Финляндия вошла в состав Российской империи, был направлен в Московский университет для изучения русского языка, который потом должен был преподавать финляндским студентам. Его пребывание в Москве совпало с нашествием Наполеона на Россию, и он был вынужден эвакуироваться с университетом в Нижний Новгород.
В дневнике Эрстрема - «невоенная» история войны, повседневная жизнь русской провинции, не затронутой войной. А за пять месяцев пребывания в Нижнем Новгороде он имел возможность наблюдать быт и нравы крупного провинциального города и даже успел пережить романтическое увлечение.
Эрик Густав, как и Аделаида Хаусвольф, воспринимал российскую действительность через протестантскую систему ценностей и отмечал такие стороны российской действительности, как плохие дороги, пьянство и суеверие простолюдинов. Тем не менее в целом его дневник отличает непредвзятость, в нем нет следов высокомерия по отношению к России и русским, свойственного иным иностранцам. Он отмечает гостеприимство русских людей, их набожность, богобоязненность, милосердие в отношении пленных.
Вполне вероятно, это связано с тем, что Эрстрем уже идентифицирует себя как российского подданного: «Да, я швед, я прожил в России семь месяцев. Моя родина в Новой Финляндии, и с осени 1809 г. я - российский подданный».
Комментарии