Реванш Петра Великого
В одном из выпусков «Истории» (от 23 марта с. г.) мы рассказывали о популярной до нынешнего времени легенде о подмене Петра I. Напомним, ее рождение относится к участию царя в Великом посольстве 1697 – 1698 годов, с которым будто бы он вернулся совсем не таким, каким уезжал. Впрочем, легенда легендой, но Петр I действительно сильно менялся на протяжении своей жизни. И те европейцы, которые могли наблюдать русского царя во время Великого посольства, а потом спустя двадцать лет, когда он приезжал во Францию, свидетельствовали, что видели как будто бы двух разных государей. О метаморфозах, произошедших с Петром I, мы говорим с кандидатом исторических наук начальником энциклопедического отдела филологического факультета Санкт-Петербургского госуниверситета Владимиром ЯКОВЛЕВЫМ.
Картина художницы Луизы Марии Жанны Эрсан запечатлела знаменитый эпизод, когда Петр I во время визита во Францию в 1717 году взял на руки шестилетнего короля Людовика XV и произнес: «Всю Францию держу на руках». Из коллекции музея в Версале, Франция
– Владимир Васильевич, каким же предстал Петр перед европейцами во время Великого посольства?
– Начнем с того, что он был первым русским монархом, приехавшим в Европу. Такого не было не то что десятилетия, но столетия! Правда, в середине XVII века, при царе Алексее Михайловиче, из Руси были посольства в Европу, но без монарха. И выглядели они как настоящие «восточные караваны». Только слонов не хватало! Поэтому европейцы воспринимали Русь как нечто непонятное, дикое, азиатское. Петр это чувствовал. Но и ощущал их любопытство к России (тогда ее называли Московией, Тартарией) как к какой-то загадочной диковинке, хотя и «варварской»...
Когда Петр приехал в Европу, он оказался в совершенно неведомом для себя мире. До этого познакомиться с европейским образом жизни он мог лишь в Немецкой слободе в Москве. Смотрел, дивился, порой даже пугался... Вообще нам привычен классический, суровый образ Петра. А Петр пугливый, сторонящийся людей, совершенно не укладывается в наше представление. Однако именно о таком поведении царя свидетельствуют письма, записки, дневники, воспоминания европейцев.
То, что считалось нормальным в тогдашнем московском царстве, у них вызывало недоумение. Петр воспринимался порой как дикарь, варвар, который по определению не может себя вести прилично...
– Что же особенно бросалось в глаза в облике и поведении русского царя?
– Иностранцы подмечали его неуклюжесть, неопрятную одежду, обращали внимание даже на нечищенные ногти. Действительно, ему не могло прийти в голову заниматься маникюром... А европейцы напрямую говорили об этом Петру и сопровождавшим его лицам, порой даже открыто посмеивались над русским царем. К примеру, Петр был совершенно не знаком с европейским столовым этикетом...
Удивлял русский царь и своим поведением. Он пугался скопления людей. Когда Петра пригласили в английский парламент, он отказался присутствовать в зале заседаний и наблюдал за собранием через небольшое окошко, расположенное у потолка палаты.
Петр избегал посетителей и визитов любопытствующих лондонцев, многолюдных балов, встреч, раутов и тому подобных мероприятий – опять-таки потому, что боялся большого скопления людей, которые к тому же говорили на неизвестном ему языке. Да и вообще он не знал, как себя там вести. Ему приходилось наблюдать и учиться. Так, в Лондоне на балу в Сент-Джеймсском дворце царь присутствовал инкогнито: он ни за что не согласился выйти к гостям и находился в маленькой комнате, откуда мог видеть все, не будучи сам замечен присутствующими. Да и распорядок дня у Петра был необычен для европейцев: вставал он в четыре часа утра, а спать ложился в семь вечера...
Петр по возможности знакомился с лучшими европейскими учебными заведениями, коллекциями их музеев. По привычке он пытался сохранить инкогнито, когда приехал ненадолго в Оксфорд. Однако студенты и горожане догадались, кто перед ними, окружили его, и тогда Петр вынужден был сесть в карету и фактически просто сбежал, успев лишь заехать в Бодлеанскую библиотеку и Музей Эшмола.
Помощник хранителя музея в Оксфорде Уильям Уильямс, сопровождавший Петра, сообщал в частном письме своему начальнику: «Царь был в музее в субботу, очень неотесанный парень в черном длинном парике и непонятного вида платье с золотыми пуговицами. Его шпага висела так, будто он никогда раньше ее не носил. Он сильно сутулился, его руки грязны и расцарапаны, как будто у него чесотка, его лицо не брито, хотя я не видел его полностью из-за его объемного уродливого парика, скрывавшего лицо»...
Австрийский посланник Гофман, рассказывая о визите короля Вильгельма III к Петру в дом на Норфолкской улице в Лондоне, описывал, что на английского монарха произвел неприятное впечатление «испорченный воздух в комнате» – по причине того, что в ней помимо Петра ночевали еще не менее четырех человек. Австрийский дипломат граф Ауэрсперг, находившийся в это время в Лондоне, резюмировал: «Здешний двор, кажется, утомлен его причудами».
При этом в узком кругу, когда Петр был среди понятных ему людей, в том числе иностранцев, с которыми он мог общаться (царь понимал по-голландски, в дальнейшем изучил и другие языки, даже знал латынь) и хорошо выпивать, он чувствовал себя совершенно комфортно. Да и любопытство и природная любознательность часто перевешивали неуверенность. Для того чтобы чему-либо научиться, ознакомиться с техническими диковинами, приобрести научные приборы и инструменты, всякие редкости и прочее, он довольно много общался с учеными и простыми мастеровыми.
Как свидетельство «русского варварства» англичане восприняли и ситуацию с полным разгромом, который Петр и сопровождавшие его лица учинили в лондонском поместье Сейз Корт в пригороде Лондона Дептфорд, где они остановились.
– О чем идет речь?
– Владелец поместья Джон Ивлин – писатель, мемуарист, коллекционер и садовод – сорок лет занимался тем, что превратил прилегающую территорию в один из самых красивых садов своего времени. Петру же этот дом приглянулся потому, что он был довольно уединен и находился близко к верфям. Оттуда царь мог беспрепятственно ходить к докам, наблюдать за постройкой кораблей. Слуга Джона Ивлина, остававшийся в доме, сообщал своему хозяину: «Дом полон народа ужасно грязного».
После отъезда Петра арендатор дома Джон Бенбоу пришел в ужас от увиденного и направил в английское правительство жалобу на разорение дома и сада. Он указывал, что за два месяца пребывания здесь русского посольства все поместье было вытоптано, мебель в доме искалечена и изуродована.
Есть английские архивные документы, в которых скрупулезно подсчитано все, что было испорчено. Вот лишь несколько пунктов: «японский карниз кровати сломан», «туалетный столик, обитый шелком, сломан и изрезан», «14 голландских плетеных стульев все сломаны и испорчены», «20 прекрасных картин сильно замараны, а рамы все разбиты». В саду «трава помята и земля взрыта от прыжков и выделывания разных штук», «песчаные дорожки изрыты ямами и запущены», «много вреда нанесено деревьям и растениям, что уже оказывается непоправимым»...
После этого эпизода некогда роскошная усадьба пришла в полное запустение, восстановить ее уже не удалось. В течение XVIII века дом использовали для хозяйственных нужд, пока он совершенно не развалился...
Английское правительство выплатило Ивлину компенсацию за ущерб размером 350 фунтов 9 шиллингов и 6 пенсов – в пересчете на 2015 год эта сумма эквивалентна 40 тысячам фунтов стерлингов. Кстати, еще один счет, на 27 фунтов 12 шиллингов и 10 пенсов, выставили в Гринвичской обсерватории. Петра принимали радушно, но он и там по неловкости «начудил»: испортил инструменты и оборудование...
– Что же впоследствии заставило иностранцев иначе взглянуть на Петра?
– В первую очередь его военные победы в ходе Северной войны. Он заставил европейцев считаться с собой. Свою роль сыграл и культурный обмен между Европой и Россией, когда к нам стали приезжать иностранцы. Кто в гости, кто в поисках работы. Своими впечатлениями они делились с родными. В Европе с большим интересом относились к тому, что где-то на Руси на болоте строится новый европейский город. Соответственно, менялось и отношение к Петру.
– Итак, прошло почти двадцать лет, и в 1717 году Петр снова приехал в Европу. Каким он был теперь?
– Совсем другим. Разница была колоссальной. Он был героем, он уже себя показал, много чему научился. За эти двадцать лет произошли кардинальные изменения не только в политике, но и в самом характере Петра и в его отношении к Европе и европейцам.
Показательно, как Петр вел себя во Франции. Не могу сказать, что нагло (многие отмечали его учтивость и доброжелательность), но всем было очевидно: в Европу приехал монарх, знающий себе цену. Он как будто бы брал реванш за те унижения, которые испытал двадцать лет назад.
Еще во время Великого посольства Петр хотел побывать во Франции – не в последнюю очередь, чтобы познакомиться с Людовиком XIV. По понятным причинам: это был Король-Солнце, как называли его современники, самый известный монарх того времени. Но тогда, в конце XVII века, французы не пожелали общаться с русскими и отклонили этот визит. Теперь, в 1717 году, Короля-Солнце не было в живых, престол занимал Людовик XV, тогда еще совсем юный. Петр уже не спрашивал разрешения – просто известил, что приедет во Францию, чтобы встретиться с королем. И хотя регент герцог Орлеанский, как говорили современники, с удовольствием отклонил бы этот визит, деваться было некуда – пришлось «высказать свое удовлетворение».
Процитирую отрывок из обширных мемуаров герцога де Сен-Симона, в которых он рассказывает в том числе и о пребывании Петра в Париже: «Все в нем свидетельствовало об обширных знаниях и о некой непреходящей значительности. Высочайшее, благороднейшее, утонченнейшее и возвышенное величие, ничуть, правда, не стесняющее, когда он со всей непринужденностью демонстрировал его, поразительно сочеталось в нем с учтивостью... Ему была свойственна некая непринужденность, доходившая до вольности, однако в ней еще сохранился отпечаток давнего варварского состояния его страны, что проявлялось в порывистых и даже стремительных манерах, в непостоянстве желаний, причем он не выносил никакого их стеснения, а уж тем паче прекословия...».
Петр во Франции вообще никого не считал себе за ровню. Как отмечали французы, он повсюду чувствовал себя владыкой. Мог совершенно спокойно остановить на улицах Парижа первую попавшуюся карету и, невзирая на владельца, «реквизировать» ее для своих собственных нужд.
– И как к этому отнеслись французские дворяне?
– Даже регенту, с которым он держался «с величественным видом превосходства», приходилось смиряться со столь непривычным поведением. Например, в опере во время представления Петру захотелось пива. Регент лично взял поднос с бокалом и стоя подал его Петру. Тот выпил и поставил пустой бокал на поднос, который продолжал держать регент, после чего последний взял тарелку с салфеткой и также преподнес ее царю. Так и напрашивался образ герцога Орлеанского – официанта.
«Это было крайне поразительное зрелище», – писал очевидец. Что же оставалось делать простым дворянам? Терпеть и взирать с любопытством и восхищением. А принцы крови принципиально не сделали ни одного визита царю, вероятно, решив таким образом высказать свой ответ Петру. Но тот никак на это не отреагировал.
Еще один показательный штрих. Петр очень хотел познакомиться с такой легендарной личностью, как мадам де Ментенон – одна из любовниц Короля-Солнце. Та испугалась этой встречи и всячески отказывалась от нее. Но Петр, несмотря ни на что, категорически настаивал: как это может быть не исполнено его желание?
По словам герцога де Сен-Симона, узнав о любопытстве царя, мадам де Ментенон легла в постель, велев зашторить все окна, оставив лишь одно полуоткрытым. Царь вошел в ее спальню, отдернул портьеры на окнах, а потом и занавеси постели, пристально посмотрел на Ментенон и, не сказав ей ни слова, даже не поклонившись, ушел. А взгляд у Петра был, как вспоминают многие современники, очень тяжелый. Редко кто мог его выдержать, не отводя глаза...
«Я узнал после, что она была очень удивлена и еще более оскорблена таким поступком», – отмечал Сен-Симон. Для французов этот эпизод был скорее каким-то театральным действом, а для Петра это было совершенно нормальным поведением.
В целом о том несколько двойственном впечатлении, которое произвел русский царь на французов, хорошо сказал все тот же Сен-Симон, писавший о нем как о государе, достойном «высочайшего восхищения даже самых отдаленных потомков, невзирая на многие пороки, причиной которых являются варварское его происхождение, варварство его родины и полученного воспитания». По словам Сен-Симона, Франция взирала на Петра, как на чудо, и была очарована им.
Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 115 (5732) от 29.06.2016.
Комментарии