Гость редакции - Валентина Ганибалова
ФОТО Александра ДРОЗДОВА
Синяя птица
с черной отметиной
Балетным традициям Петербурга три века, нашему городу есть чем гордиться. В том числе именами знаменитых прим и танцовщиков Кировского театра второй половины XX века. Одной из самых ярких звезд того времени была заслуженная артистка РСФСР балерина Валентина Ганибалова, станцевавшая почти все главные партии репертуара. Сегодня у Валентины Михайловны юбилей, и она рассказывает нам о том времени и о себе нынешней.
- Наверное, непросто было распрощаться со сценой? Насколько сложен этот момент для артистов балета?
- Уход со сцены для артиста это самое тяжелое, для многих он становится настоящей трагедией. Физически ты уже не готов выдерживать нагрузки, а творчески к сорока годам только созреваешь. Актерская профессия в этом смысле более благодарная, а в балете в этом возрасте уже надо заканчивать.
Мне было в какой-то степени проще. Хотя уволилась в 1989 году - в 41 год, «умерла» для театра я на десять лет раньше. Может быть, из-за этого сумела подготовить себя для продолжения творческой деятельности, без которой не мыслила и до сих пор не представляю своего существования. В тот же год организовала Театр балета Валентины Ганибаловой. Мы продержались более десяти лет. Выступали на петербургских сценах, много гастролировали. Были поставлены несколько больших оригинальных спектаклей, такие как «Коппелия», «Пышка», «Прощание с Петербургом» Иоганна Штрауса и другие.
Позднее сама делала постановки - в частности, для театра в хорватском городе Сплит. Балетная труппа там была небольшая, но их руководство интересовала классика: «Лебединое озеро», «Дон Кихот», «Баядерка». Их постановку я и делала, разумеется, адаптируя к местным условиям - сцене и составу труппы.
Сейчас организую выставки художников, фотографов в различных залах Петербурга. А летом уже в четвертый раз будем проводить ежегодный детский творческий конкурс в Пушкинских Горах «Радость открытия», посвященный памяти известного реставратора, публициста, защитника памятников культуры Савелия Ямщикова, моего мужа. Так что творческая жизнь продолжается.
- В Театре оперы и балета имени Кирова, как тогда называлась Мариинка, вы проработали два десятилетия. Каким образом девочке из Ташкента удалось попасть на знаменитую сцену?
- Как ни странно, это случилось из-за большой трагедии: в апреле 1966 года произошло ташкентское землетрясение. Тогда весь Советский Союз помогал восстанавливать город, а Ташкентскому театру оперы и балета организовали гастроли в Ленинград, привлекли к ним и выпускной класс местного хореографического училища. Меня заметили, показали Наталье Михайловне Дудинской - и она пригласила в класс усовершенствования Вагановского училища, который вела.
А отвела меня в хореографическое училище, естественно, мама. Правда, из-за русской фамилии принимать в училище меня не хотели - говорили, что готовят национальные кадры. Но мама сумела настоять.
- Кстати, историю своей фамилии вы не пытались выяснить? Уж очень она звучная.
- Конечно, пыталась, и к знаменитому Ганнибалу она имеет отношение. Мама родом из подмосковного села Товарково. Это во время войны она оказалась в Ташкенте, куда в те годы многих эвакуировали. Я выяснила, что под Москвой были имения Ганнибала, подаренные ему Петром Первым. Видимо, крестьяне, которые в них жили, считались ганнибаловыми, отсюда и фамилия.
Через год моего обучения в Вагановском после выпускного спектакля я узнала, что принята в труппу Кировского театра. Конечно, была рада, хотя первый год в Ленинграде вспоминаю как самое холодное и голодное время моей жизни. Мама сильно помогать не могла, тем более из Ташкента. Помню, в интернате училища мне выдали пальто на ватине, а Наталья Михайловна подарила свои зимние сапожки.
Первой главной партией в театре для меня стала Асияд в балете «Горянка», поставленном Олегом Виноградовым на музыку Мурада Кажлаева. И вот как это вышло. Когда в театре ставят премьерный спектакль, то готовят три состава солистов на главные партии. Партию Асияд репетировали балерины Калерия Федичева, Наталья Макарова и Габриэла Комлева. Первый спектакль станцевала Комлева. Получить премьеру считалось очень престижно, тогда балерина остается в истории балета... Понятно, что Федичева и Макарова обиделись.
Потом Комлева заболела, и танцевать следующие премьеры «Горянки» (премьерой в театре считается не только первый спектакль, а несколько, иногда до десяти) оказалось некому. И Наталья Дудинская, которая была в театре ведущим педагогом солистов, в приказном порядке велела ввести меня в спектакль. Ослушаться было никак нельзя, да я и любила работать как можно больше. Пришлось выучить партию Асияд за три дня, по одному акту за день.
- В результате эта партия для вас стала одной из звездных...
- Я не люблю это слово, кстати, тогда такого понятия у нас в балете вообще не было. После исполнения Асияд я завоевала право стать балериной. После этого как на танцовщицу из кордебалета на меня больше не смотрели. С тех пор готовила уже главные партии.
За годы работы в Кировском перетанцевала практически весь репертуар. Но больше меня интересовали драматические роли. Лирические партии мне казались скучными. Хотя они тоже могут быть интересными. Например, я никогда бы не стала танцевать Марию в «Бахчисарайском фонтане», хотя Галина Уланова сделала эту партию великолепно. По-настоящему мои партии - Мехменэ Бану в «Легенде о любви», Никия в «Баядерке». То есть те, в которых заложен большой драматический материал, в них ты можешь находить больше красок, ярче выразить свои чувства.
- Тем не менее лирическая партия Жизели была одной из ваших лучших и, наверное, любимых?
- Там по ходу спектакля очень широкий диапазон переживаний и смен настроения. Одна сцена сумасшествия чего стоит. Эту партию могут исполнять лирико-драматические балерины, а не просто лирические. И все же партию Жизели может танцевать не обязательно балерина, а скажем, первая танцовщица. А вот если ты станцевала Одетту - Одиллию, пусть даже на четверку, то, значит, уже полностью состоялась как балерина. Например, я не помню, чтобы Майя Михайловна Плисецкая танцевала в «Жизели», а вот «Лебединое озеро» - ее коронный спектакль. «Лебединое» я танцевала десятки раз, и выходить на сцену в этом спектакле всегда было большим счастьем.
- В 1972 году вы стали лауреатом знаменитого в те времена Всесоюзного конкурса балета в Москве. Звание лауреата - это много или мало?
- Конкурс был очень престижный. В том году его лауреатами стали и такая замечательная балерина, как Людмила Семеняка и Надежда Павлова из Перми. «Золото» дали Павловой. Заслуженно, конечно. Хотя, по сути, мы выступали в разных категориях - возрастных. Мне было уже 24 года, а Надежде Павловой - 15 лет. Перед жюри, наверное, стоял сложный выбор.
Звание лауреата мне многое дало, я стала известна на всю страну. Даже когда приезжала на родину в Узбекистан, меня там узнавали уже не как выпускницу Ташкентского хореографического училища и даже не как солистку Кировского театра, а именно как лауреата Всесоюзного конкурса.
- Еще одним результатом того конкурса стало ваше знакомство с известным уже тогда реставратором Савелием Ямщиковым.
- Для творческой московской аудитории не посетить этот конкурс в те времена было нельзя. Друг Саввы, знаменитый уже в то время премьер Большого театра Владимир Васильев, посоветовал ему обязательно дождаться моего выступления. И хотя я танцевала последней, Савелий выдержал, просмотрел шесть па-де-де с черным лебедем из «Лебединого озера» с другими балеринами, но все же дождался моего выхода на сцену. Потом через каких-то людей пригласил посетить его мастерскую в Савельевском переулке, теперь он Пожарский, известную всей творческой Москве. Мне было очень интересно, Савелий произвел колоссальное впечатление. И уже вскоре мы поженились, родилась дочка Марфа.
Но прямых путей в жизни не бывает, тем более когда живешь на два города. Был и развод, но последние два десятилетия Савелия Ямщикова мы провели вместе. В 1990-х Савва пережил огромную депрессию, около десяти лет он практически не выходил из дома. Сказалось и физическое состояние, и болезнь дочки. Но особенно он переживал из-за событий в стране. Все мы перестройку восприняли как путь к какой-то свободе, хотя это слово сейчас затерто, почти потеряло свой смысл. Мечтали о новых возможностях для творчества. Но вместо этого пришли к анархии, вседозволенности...
- В памяти многих Савелий Ямщиков остался очень сильным человеком.
- Детство и юность Саввы выпали на военные и послевоенные годы. Он рос в Москве в старообрядческой семье, но была и уличная компания на Павелецкой набережной, а на улице справедливость всегда воспринимается обостренно. Таким он и остался - нетерпимым к любой несправедливости. К тому же его характер формировался в годы, когда страна переживала победу в Великой Отечественной войне, когда русский народ находился, по определению Льва Гумилева, тоже нашего большого друга, на пике своей пассионарности. И когда эта страна обрушилась, мир для него тоже перевернулся.
Тогда я и пришла на помощь, а как иначе! Надо было выводить из этого депрессивного состояния и дочку, и Савву. Началось с публикаций. Его, конечно, не забывали, навещали многие известные люди, предлагали высказать свое мнение. И я говорила: пиши так, как ты думаешь, не оглядывайся ни на кого. Иди, как таран, ты это умеешь.
Потом Савелия уже было не удержать. И он успел еще сделать очень многое в искусстве и в общественной жизни. Открывал удивительные произведения и замечательных художников в русской провинции. Бился за сохранение памятников истории и культуры на Псковщине, много сделал по защите музея-заповедника «Пушкинские Горы» от нашествия нуворишей. Последние десять лет мы ежегодно по нескольку раз ездили в Кижи и в Пушкиногорье - это были два его любимых места. В Пушкинских Горах он и похоронен. Поэтому я провожу там конкурс «Радость открытия». Это фраза Савелия, которую он не раз произносил, когда удавалось обнаружить неизвестную дотоле картину или реставрировать, освободить от наносных слоев старинную икону.
- Но что же произошло в театре? После великолепного начала, блистательных испанских гастролей, когда пресса писала о вас не иначе как «ночная звезда»?
- Я делю годы работы в театре на три периода. Первые пять лет - взлет, еще пять лет - равнина. А последующие более десяти лет как черная яма, когда у меня уже не было никаких гастролей, никаких премьер. И танцевала я в основном, выходя на замену: когда основная труппа уедет на гастроли, когда кто-то заболеет. Кстати, сама я ни разу за все годы больничный не брала и никогда не отказывалась выходить на замены.
Но такой черный период не что-то необычное, для театра это почти нормально. Театр живет по очень жестоким принципам: если у соперника, конкурента обнаружилось слабое место, то надо его добить. Чтобы от конкурента избавиться.
- И какое слабое место нашли у вас?
- Тогда на крупные зарубежные гастроли ездили только два театра - Большой и Кировский. И если ты попадал в «невыездные», то на тебя в театре уже ставку никто не делает, как творческая единица ты театру не нужна. Напротив, надо как можно больше задвинуть такую балерину в тень, чтобы зарубежная пресса вдруг не заинтересовалась, почему этот человек не выезжает на гастроли. Это и произошло со мной.
А невыездной стала по очень простой причине: развод с Савелием, к тому же дочка жила у свекрови в Москве. Этого было достаточно, чтобы поставить на мне крест. Кроме того, у меня не сложились отношения с главным идеологом театра того времени Ириной Александровной Колпаковой - официальной примой театра, депутатом Верховного Совета СССР, Героем Социалистического Труда. Хотя одно время она была даже моим репетитором, очень хорошим репетитором, кстати.
Спектаклей в Кировском мне не давали, но я много работала с Борисом Эйфманом. С замечательным балетмейстером Игорем Чернышевым делала свои творческие вечера. Мы проводили их здесь в Ленинграде и в Таллине, Риге. В общем, работала везде, где возможно.
- А ведь были еще съемки в 1976 году в советско-американском фильме «Синяя птица». Уникальное для советского времени событие.
- Роль Воды в фильме должна была исполнять Майя Плисецкая. Но она по каким-то причинам от нее отказалась. Имела право, Майя Михайловна сама легенда. Тогда вызвали меня. Режиссер Джордж Кьюкор только посмотрел на меня и сказал, что никаких проб не надо, чтобы на следующий день приходила на съемку.
Съемки продолжались почти месяц, как будто на другой планете побывала. Работали с Кьюкором, который снимал Вивьен Ли и многих других мировых звезд. Здесь же на съемочной площадке - не где-то на Западе, а в Ленинграде - Джейн Фонда, Ава Гарднер. А с Лиз Тейлор мы вообще подружились. Она любила выпить рюмочку водки, закусывая селедочкой и картошкой. А в конце съемок подарила мне уникальное ожерелье. Бижутерия, конечно, но очень красивая.
- Как вы считаете, насколько вы реализовали свой потенциал как балерина в Кировском театре?
- Процентов на 30, не более, остальные 70 были загублены. Конечно, мной тоже делались какие-то ошибки. Во мне течет две крови - русская и восточная, поэтому по характеру я очень терпеливая, но какая-то последняя капля приводила к взрыву. И это мне мешало. Но балет, театр дал мне очень многое в плане формирования как творческой личности. И это стало самым главным.
- Жизнь у вас непростая, но ваши друзья говорят, что никогда не видели вас в состоянии уныния. У вас его просто не бывает или умеете хорошо скрывать?
- Я это состояние знаю. Но уныние даже по Библии - большой грех. Как оно только предчувствуется, надо немедленно от него уходить. Я, например, начинаю петь. Просто что-то делаю в квартире и пою. Или выхожу в свет - к знакомым, друзьям. Жизнь меня ими не обделила. Вот и юбилей мне предложили отметить выставкой фотографий, сделанных за все годы моей сценической карьеры. Она откроется 16 марта в галерее Карла Буллы на Невском. Тоже своего рода творческая работа, которой я продолжаю заниматься.
Подготовил Олег РОГОЗИН
Комментарии