Евгений Григорьевич АРТЕМОВ

ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА

На Октябрьской развилке

День 7 ноября уже давно не красный день календаря, но, тем не менее, никуда не деться от значимости события, произошедшего 25 октября (по старому стилю) 1917 года.
Об этом и о многом другом мы беседуем с руководителем Музея политической истории России (бывший музей Великой Октябрьской социалистической революции). С 1957 года музей находится в бывшем особняке Кшесинской, с балкона которого когда-то выступал Ленин. Недавно музей отметил 95-летие.

— Евгений Григорьевич, многие помнят, что достопримечательностью прежнего музея революции в особняке Кшесинской являлась, конечно же, панорама штурма Зимнего, где можно было почувствовать себя участником событий. В нынешней экспозиции Музея политической истории этой панорамы нет...

— ...Как, собственно, не существовало и того штурма Зимнего. Культ революции, существовавший в первые годы советского государства, требовал героических образов и символов. И Эйзенштейну к десятилетию Октября поручили сделать фильм и показать те события так, чтобы запомнился яркий образ великого события. Но на самом деле такого штурма, который запечатлен в фильме Эйзенштейна, не было!

Не было никаких баррикад, из-за которых отстреливались юнкера... Были просто поленницы дров, заготовленные для отопления Зимнего дворца, в большой части которого находился лазарет. С одной стороны поленниц были отряды Красной гвардии, по другую сторону — части, верные Временному правительству. Мятежники отправили правительству ультиматум с требованием сдаться. В ожидании ответа периодически вспыхивала беспорядочная стрельба. Были ранены два человека со стороны защищавших Зимний и шесть со стороны осаждавших. Когда парламентеры устали ждать, они пошли во дворец.

Историк Виталий Старцев, занимавшийся изучением революции, ссылался на слова наблюдателя, находившегося на крыше Зимнего дворца. Тот передавал Временному правительству: мол, теперь идет какая-то большая группа парламентеров — не такая маленькая, как была до этого. Вот это и был «штурм».

Часть солдат и матросов разбрелись по Зимнему дворцу. Интересный эпизод: они увидели портрет Николая II, подаренный ему монахинями екатеринбургского Ново-Тихвинского монастыря, и располосовали его штыками. Потом эта израненная картина стала нашим экспонатом. Ее сегодня можно увидеть в экспозиции, причем мы специально сохранили следы штыковых ударов как свидетельство эпохи.

— В апреле прошлого года музей открыл новую постоянную экспозицию — «Человек и власть в России в XIX — XXI столетиях». Возможно, не меньшим по значимости событием было открытие в 1987 году к 70-летию «Великого Октября» предыдущей экспозиции Музея революции...

— Да, по тому перестроечному времени это была одна из самых смелых экспозиций с точки зрения и интерпретации этого события, и музейного дизайна. Это было действительно новое явление.

Ведь прежде музей рассказывал об истории, напрочь отвергая человека в ней. Все было сосредоточено на событиях, государстве, руководстве, народных массах. Человек был на заднем плане. В экспозиции, открывшейся накануне 7 ноября 1987 года, мы показали и рядовых участников Октябрьского вооруженного восстания. Смелость была в том, что мы впервые представили тех, кто потом, уже после революции, был объявлен «врагом народа», тех, о ком долгое время запрещено было говорить, — причем еще до их официальной государственной реабилитации. Уже на следующий день после открытия именно на этом сделали акцент и «Радио Свобода», и Би-би-си, и «Голос Америки».

Посмотреть новую экспозицию приехала комиссия из Москвы — а мы подчинялись союзному Министерству культуры. Они посмотрели, неодобрительно покачали головами: «Ну, конечно, у вас тут же во главе Ленинграда член Политбюро Григорий Романов, вам все можно». И уехали — недовольные, но вместе с тем не сделав нам замечаний...

Потом приехала комиссия из Ленинградского обкома партии. Посмотрели — и тоже не согласились с тем, что мы тут показываем тех, кто еще числится официально «запрещенным». Но сказали: «Конечно, они ведь подчиняются Москве, ими союзное министерство руководит. Наверное, поэтому им все и позволено».

Таким образом, мы ушли от серьезной критики, которая могла бы заставить нас вообще убрать то, что еще официально не разрешалось к показу. Мы оказались победителями, и все, что происходило в стране после 1987 года, уже работало на наше видение истории. Но все равно в то время мы еще оставались музеем одной партии. Противоборствующих сил, оппозиции, да и вообще всего спектра политических течений, с которыми боролись большевики, в экспозиции не было.

— То есть экспозиция, открытая в 1987 году, очень быстро устарела...

— Совершенно верно. События нарастали очень быстро, все менялось стремительно. Уже к концу следующего года мы поняли: такой экспозиция оставаться не может. Стало понятно, что нужна коренная перестройка не только всего музея, но и нашего восприятия политической истории отечества.

Нам нужно было думать, как музей будет жить в новых условиях, как вернуть посетителя? Ведь в советское время у нас было до 450 — 500 тыс. человек в год. Но это были «вынужденные» посетители: их централизованно привозили парткомы или профкомы предприятий и учреждений.

А в переломные 1989 — 1990 годы к нам перестали ходить. Вставал вопрос: зачем вообще нужен музей Октябрьской революции, если она стала оцениваться как трагическая веха в истории России? Нам пришлось серьезно задуматься. Звучали даже предложения закрыть музей, выселить нас из особняка Кшесинской, устроить тут бизнес-центр или Дом балета...

Мы понимали, что не выживем, если не осуществим коренной перестройки всего музея и нашего понимания истории. И первое, что мы сделали, — расширили показ спектра политических сил России. Достали из спецхрана запрещенные прежде к показу материалы. В 1989 году мы устроили очень смелую выставку «Разрешается к обозрению». Причем самое интересное, что она готовилась по заказу обкома партии для Дома политического просвещения. Мы показали в том числе противников советской власти и Коммунистической партии, правозащитников, диссидентов, невозвращенцев.

Когда мы сделали эту выставку, вынуждены были предъявить ее отделу пропаганды обкома. Дискуссия была яростной, но в итоге музейщики победили. Не то что мы переубедили инструкторов обкома — просто у них не осталось аргументов против. И когда мы открыли выставку, она имела настолько широкий резонанс, что посетители попросили ее продлить. Это была своего рода наша первая проба показать историю без изъятий.

Тогда мы подготовили все, что необходимо, для переименования музея и преобразования его из музея одной партии в Музей политической истории России. 14 августа 1991 года приказ о переименовании был подписан в Москве. А 19 августа мы должны были открывать выставку «Демократия или диктатура?». Но в тот день случился... ГКЧП. Некоторые мне говорили: нельзя открывать эту выставку, нас всех отправят делать музей где-нибудь в Магадане... Но мы открыли ее, несмотря ни на что...

— Как вам удалось привлечь нового посетителя?

— Мы стали делать смелые, злободневные выставки, откликавшиеся на жаркие события, происходившие в России, экспозиции, откровенно говорившие о тех трагических страницах, которые долгое время замалчивались. И люди к нам вернулись. Не в таком количестве, конечно, как в советское время, но это был уже качественно иной посетитель, который шел в наш музей по собственному выбору. Человек думающий, которого интересовала правда истории.

И еще подчеркну одну важную мысль: перемены в обществе происходят тогда, когда происходят перемены в детях. Мы поняли, что если мы хотим преобразований в России, чтобы она двигалась в демократическом, гражданском направлении, то нам нужно воспитывать детей. И в 1994 году на нашей площадке был создан Детский исторический музей, который очень быстро завоевал искренние симпатии.

В 2001 году Министерство культуры одобрило стратегию развития музея, новую научную концепцию экспозиции — и мы десять лет шли к ее реализации. Собственно экспозицию делали четыре года — с 2010-го по 2013 год. В ней мы выделили именно те события, которые ставили Россию перед выбором, по какому пути идти. Мы выбрали 12 развилок, на каждой из которых даем возможность посетителю прочувствовать, как выбирался этот путь.

«Советский» посетитель на старых экспозициях и экскурсиях только проглатывал готовые выводы. Сегодня такого нет! Посетитель приходит поспорить. Закончился монолог, приходила эра диалога. И нам приходилось перестраиваться... А чтобы был диалог, мы предлагаем познакомиться с разными точками зрения на события, представить основные мнения современников исторических событий, включая самые полярные. Новая экспозиция дает возможность посетителю самостоятельно мыслить, находить ответы на вопросы. Мы нигде не даем собственных оценок. Экспонат «говорит» своим голосом.

Знания, пропущенные через душу, превращаются в сознание. Для этого нужно эмоциональное состояние, чему способствуют созданные в музее инсталляции. Некоторые называют нашу новую экспозицию «тотальной инсталляцией». Она не тотальная, но близка к тому. А миссия нашего музея, как мы ее видим, — это помощь в формировании политической культуры гражданского общества. Именно поэтому ответственное, гражданственное понимание свободы есть у всех наших героев новой экспозиции.

— Как посетители приняли новую экспозицию?

— По-разному. Вот, к примеру, молодая девушка, студентка, написала: «Вы напрочь разбили стереотип о политическом музее. Здесь так клево!». Другие студенты пишут: «Пришли на полчаса, чтобы доложить преподавателю о посещении музея на зачете. Застряли на три часа. Здесь круто!». А есть и такие отзывы: «А почему вы только черными красками рисуете нашу историю?». Значит, человек обратил внимание только на темные страницы истории. Его тоже можно понять: наверное, он до сих пор не примирился с тем, что и компартия, и советское время ушли в небытие... Но мне важно, что молодежи интересно в нашем музее. И она выходит отсюда с мыслями.

— Возвращаясь к теме Октябрьской революции: как она оценивается в новой экспозиции — как трагедия или как великое позитивное событие?

— Нет и не должно быть однозначной оценки. То, что Октябрь был событием, повлиявшим на ход мировой истории, признают сегодня все исследователи. Вместе с тем революция была трагедией, которая привела к Гражданской войне. И это нельзя игнорировать.

Выделять Октябрьскую революцию из общего хода событий, начиная с Февраля 1917 года, нельзя. Судите сами: в 1917 году было несколько альтернатив — демократическая, военно-диктаторская, монархическая, лево-большевистская... Все эти развилки у нас показаны, чтобы человек понимал, в какой ситуации находилась Россия.

Поэтому не то чтобы мы забыли свою «кормилицу» (а именно революция «кормила» наш музей почти семьдесят лет), но просто она сегодня заняла то место в ряду событий, которое ей и соответствует. Это одно из ряда важных событий, когда России пришлось делать выбор.

— Через несколько лет будет столетие Октябрьской революции. Готовитесь?

— Уже начинаем. Тем более что мы обладаем одной из самых больших коллекций по истории этого события. Я думаю, что мы устроим большую комплексную выставку, на которой постараемся показать весь спектр политических сил 1917 года, а также по возможности и спектр оценок этого события.

— Иногда все-таки можно услышать мнение, что новая экспозиция вашего музея «антисоветская»...

— Абсолютно не согласен. Она исторически объективная. В чем заключается миссия честного историка? С гордостью говорить о славных делах и с печалью, не скрывая, — о трагических страницах отечественной истории. Уверен, что именно так звучит и настоящая формула патриотизма. И самое главное: патриот — этот тот, кто делает хоть что-то, чтобы Россия продвигалась в направлении свободы человека, общечеловеческих ценностей...

Были достижения у Советского Союза, были страницы, которыми мы сегодня гордимся? Да, конечно, несомненно. Но были и те страницы, за которые стыдно, которые вызывают боль, негодование. Но это не значит, что мы должны показывать только белое или черное. Мы показываем все, что было, — переписать это невозможно.

Приступая к разработке новой концепции музея, мы дали «обет политического безбрачия». В чем ее смысл? Мы можем придерживаться различных политических взглядов, но только за пределами нашего музея. Здесь же все должно быть подчинено объективному показу политической истории России без изъятий и личных пристрастий.

Мы рассчитываем, что лет двадцать наша новая экспозиция не устареет, во всяком случае та ее часть, которая посвящена XIX и XX векам. Что же касается самых последних текущих событий... мы так далеко не можем заглядывать: в нашей стране все меняется очень стремительно. Мы реагируем на то, что происходит, но без оценок. Помните, как сказал Алексей Толстой в своей поэме «История государства Российского от Гостомысла до Тимашева»? «О том, что очень близко, мы лучше умолчим». Пусть улягутся эмоции — тогда наступит время беспристрастного, объективного показа нашей новейшей политической истории.

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 209 (5335) от 07.11.2014.