Удача и крепкие нервы

Минувшее лето надолго запомнится молодой солистке Мариинского театра Евгении Муравьевой: она неожиданно для себя дебютировала в титульной партии в премьере оперы «Леди Макбет Мценского уезда» Шостаковича под управлением маэстро Мариса Янсонса на главном европейском смотре — Зальцбургском фестивале. А также — в партии Саломеи в одноименной опере Рихарда Штрауса в Мариинском театре. Евгения рассказала музыковеду Владимиру ДУДИНУ о том, что такое «проснуться знаменитой».

ФОТО предоставлено Зальцбургским фестивалем

— Как вы решились принять вызов судьбы и заменить заболевшую звезду?

— Да, рано или поздно выпадает такой шанс, чудеса случаются. Я исполняла партию Аксиньи. Она маленькая, но совсем не простая: в ней было над чем поработать. Она требует большого голоса, перекрывающего оркестр, хор и ансамбль солистов. Как ни парадоксально, но первую репетицию оперы начали именно со сцены насилия над Аксиньей.

Когда же мне позвонили и слезно попросили хотя бы просто спеть партию Катерины на репетиции, я согласилась, потому что знала ее по спектаклю в Мариинском театре. Нина Стемме уже свой второй спектакль провела очень напряженно. И агент снова позвонил мне с просьбой заменить певицу. Я сначала не поверила, но быстро собралась, за два часа мы отрепетировали, и на следующий день я спела спектакль. Не скрою: было тяжело, я не знала всех мизансцен, мне подсказывали по ходу действия, куда я должна пойти и что сделать. Нина спела два первых спектакля, я — три оставшихся.

— «Быстро собраться» вам помогла, полагаю, школа Мариинского театра, которая приучает к авральному режиму работы, к внезапным командировкам, неожиданным вызовам и заменам?

— Да, могу поблагодарить Мариинский театр, главным образом концертмейстеров, которые со мной работали, прежде всего Ирину Юрьевну Соболеву, увидевшую во мне певицу, способную спеть Катерину. А в Зальцбурге ангелом-хранителем для меня стал Марис Арвидович Янсонс, который заметил: «У тебя крепкие нервы».

Маэстро знал, что в моем репертуаре есть партия Катерины, и не сомневался, что я спою красиво. Он волновался, не слишком ли я молода, чтобы полностью раскрыть образ героини во всем его трагизме. В итоге дирижер остался доволен: ему понравилось и как было спето, и как было сыграно.

Он провел неоценимую работу, одухотворяя всех, работая с самой первой до самой последней репетиции, не пропустив ни одной. Меня восхищает, насколько этот человек преданно и самоотверженно относится к делу своей жизни. Маэстро просил меня взглянуть на образ главной героини так, чтобы Катерина была над всеми, возвышалась, как Катя Кабанова — луч света в темном царстве. И режиссер, и художник выделяли ее особость цветом и светом.

— С оркестром не пришлось бороться?

— Венский филармонический оркестр — что-то запредельное. Сказать, что с ними работать одно удовольствие, не сказать ничего. С ними было очень комфортно работать, а ведь я впервые и почти без репетиций вышла к этому оркестру. Маэстро Янсонс, казалось, дышал вместе с певцами, существуя в каждой ноте. Это было как волшебство, когда выходишь и все само собой получается. Я однажды позволила себе заметить Марису Арвидовичу: «С вами спеть плохо просто невозможно».

— Постановка «Леди Макбет Мценского уезда» в Мариинском театре очень содержательная и за многие годы морально не устарела. Но все же вы, вероятно, почувствовали большую разницу в эстетике спектаклей у нас и на премьере Зальцбургского фестиваля?

— Спектакль в Мариинском действительно очень интересный, режиссер поставил оперу так, что она живет до сих пор, не чахнет. Зальцбургскую постановку Андреаса Кригенбурга я бы не назвала более жесткой. Но она была больше приближена к нашему времени, а значит, на мой взгляд, нам, певцам, более понятна, и оттого играть можно было естественнее, легче. В любом случае в жизни все бывает еще жестче. В театре этого натурализма и не передать.

— Минувший сезон заставил говорить о вас и после вашего ярчайшего дебюта в заглавной партии в «Саломее» Штрауса в Мариинском театре, поставленной Маратом Гацаловым. Я слышал вас в театре «Санкт-Петербург опера» в «Богеме» Пуччини, где вы пели Мими, в Мариинском театре в «Свадьбе Фигаро» Моцарта, где пели Графиню. Услышав вас в «Саломее», я был поражен, как необыкновенно изменился с тех пор ваш голос.

— Вероятно, вы слышали меня до рождения дочери, которой уже три года. С того момента действительно произошла метаморфоза: голос изменился — стал больше. Никогда не думала, что буду петь Саломею, пока мне не предложили попробовать. Я попробовала: она у меня получилась легче, чем Катерина Измайлова. После того как был выучен немецкий текст, я купалась в красивейшей музыке. С немецким репертуаром я прежде не сталкивалась, готовила лишь Гутруну в «Гибели богов» Вагнера, которая стала для меня разминкой. Постепенно я втянулась в стихию и ритм языка, и пошло легче, немецкий стал ближе.

— Как вам работалось с режиссером, для которого «Саломея» стала первым опытом работы в оперном жанре?

— Необычно. Я не сталкивалась прежде с модернизмом такого толка. И режиссер оказался не из тех, кто привык работать с певцами. Много нового и интересного узнала. По требованию режиссера пришлось прочитать «Мир как беспредметность» Малевича.

Согласно концепции Марата Гацалова, «Саломея» — это противоборство структуры, слова (в лице Иоанна) и стихии и гармонии (в лице Саломеи). Он не рассматривал ее историю как нечто бытовое, связанное с конкретным убийством, для него это очень высокая абстрактная материя. На этой идеологии у него все и замешано.