Сумбур ради музыки

В рамках фестиваля «Звезды белых ночей» нидерландская певица Ева-Мария Вестбрук исполнила на сцене Мариинского театра главную партию в опере Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда».

ФОТО предоставлено пресс-службой Мариинского театра

Певица с красивейшим сочетанием имен Ева и Мария - прародительницы и Богоматери - приехала в Мариинский театр по приглашению Валерия Гергиева уже во второй раз. Несколько месяцев назад она впервые выступила в Концертном зале Мариинского театра, представив сцены из опер Вагнера и Штрауса. Партия Катерины Измайловой - из числа ее любимых, она знает ее очень хорошо по многочисленным выступлениям под управлением разных дирижеров. Первым был Марис Янсонс, с которым Ева-Мария готовила эту партию для Амстердама. Те, кто увидел тогда эту новую работу Вестбрук, были поражены точностью попадания в образ, глубиной понимания стиля Шостаковича и уникальными драматическими способностями актрисы. В постановке Мартина Кушея 2006 года сюжет очерка Лескова был перенесен в наши дни, оттого органика существования певицы, возможно, ощущалась с особой остротой.

Спектаклю Ирины Молостовой в Мариинском театре, в который фактически без сценической репетиции попала Вестбрук, чуть больше двадцати лет. Он выдержан в костюмной стилистике, близкой литературному первоисточнику, а декорации создают метафоричный образ гигантской, тяжелой избы-трансформера. Спектакль противостоит коррозии времени. Лаконичность его стиля (художник-постановщик Георгий Цыпин) предельно обнажает и заостряет конфликт, давая при всем трагизме ситуации почувствовать и атмосферу «деревянной Руси». Взрывчатая музыка Шостаковича, будоражащая музыкантов, каждый раз создает иллюзию «как нового».

Ева-Мария призналась, что репетиций на сцене под оркестр было очень мало. Но, возможно, именно это придало энергии действу. Мы любим и ценим, когда на сцене все работает как часы, когда в оркестре все звучит так, как написано. Но любим мы и впечатление «на глазах рождающегося шедевра», ощущение пульсации живого нерва спектакля с неизбежными шероховатостями и непредсказуемостью. Валерия Гергиева ценят в мире за то, что он умеет оставить музыке ее музыкальность, поддерживая высокую температуру бурления смыслов, ассоциаций, нюансов - всего того, что лежит за границей тактовых черт. Маэстро делает все для того, чтобы широко открыть слушателям двери в область подсознания, заставляя балансировать на краю бездны.

Валерий Гергиев высветлял образ Катерины вслед за композитором, а окружающую среду, напротив, максимально затемнял, делая враждебной - хищной, дикой, по-византийски жестокой, не терпящей инакости. Жители «страны-тюрьмы», о которой писал Шостакович вслед за Лесковым, до сладострастия обожают быть побитыми хозяевами, своего мнения не имеют, но готовы доносить и мстить. Ощущение хаоса и какофонии, творившегося периодически в оркестре, время от времени напоминало печально знаменитую статью о «сумбуре вместо музыки», в то же время приводя к мысли о том, что этот сумбур можно использовать и во благо музыки. И тогда все медленные ариозные построения Катерины оказывались моментами истины - прозрения женщины, вставшей на путь «мужней жены», но оказавшейся в обессмысленном плену у мужа-обузы, мечтающей, подобно птице, улететь из этого болота жизни.

Ева-Мария изумляла не столько чистотой артикуляции русского языка, который местами оставлял желать лучшего, но цельностью вокально-драматического наполнения роли. Истинную трагедию ярче можно увидеть со стороны, и Ева-Мария трагедию Катерины увидела и о ней спела. В образе ее героини словно бы отразились два имени певицы: от Евы ей досталась сокрушительная чувственность, а от Марии - кротость, мягкость и покорность. Объемный, невероятно красивый и технически подвижный голос позволял Еве-Марии уходить на шелестящее пиано и восходить на грозное, но не кричащее, а ровное и плотное симфоническое форте, рисуя многогранный образ богатой натуры ее персонажа.

Партнером Вестбрук в тот вечер был тенор Сергей Семишкур в партии любвеобильного балбеса-сердцееда Сергея, которого женщина любила до безумия, пока не поняла, уже оказавшись на каторге, что ее преступления ради любви оказались напрасны. Их дуэты поражали правдивостью страстей. Контраст подлинного чувства Катерины, мечтающей раствориться в любимом, оттенял мелкие намерения Сергея, точно и жестко переданные Сергеем Семишкуром. Кульминацией спектакля стала финальная сцена прозрения Катерины, решившей кинуться в пучину вод после измены Сергея, легко променявшего ее на примитивную Сонетку.

Песня Старого каторжника в пронзительно-нежном исполнении баса Михаила Кита стала тихим отпеванием заблудшей души Катерины и всех каторжников, плывущих в никуда.