Человек своего времени

Мне хочется написать о Константине Симонове, воспользовавшись как поводом его столетним юбилеем, потому что с детства помню, что «ничто нас в жизни не может вышибить из седла», и убеждена, что неблагодарно и неумно забывать тех, на чьих книгах многие росли и становились собой.

ФОТО Валентина МАСТЮКОВА/ТАСС

Родившийся 28 ноября 1915 года в Петрограде Кирилл Симонов – Константином он назвал себя позже, чтобы избавиться от не произносимых им «р» и «л», – первые стихи опубликовал в 1936-м, в двадцать один год. Начал, как многие в то время, с обычных газетных стихов, энергично рифмуя «гранат-бригад» и «отцам-мертвецам», и поэм о любви с такими же характерными для возраста чувствами и рифмами: «мужчины-морщины», «вечер – без встречи», «на пороге – тревоги». Много позже, уже очень зрелым человеком, размышляя о знаменитом, потрясшем страну сталинском обращении к народу «Братья и сестры! Друзья мои!», Симонов, точнее, его герой политрук Синцов, задался вопросом: «Неужели же только такая трагедия, как война, могла вызвать к жизни эти слова и это чувство?».

Да, именно великая трагедия войны ненадолго превратила военного корреспондента Константина Симонова в национального поэта, автора нескольких великих стихотворений. Вспомните поразительную молитву «Жди меня», которую вслед за поэтом повторяла в военные годы вся страна. Молитву, захлебывающуюся, отчаянную и страстную, в которой смешаны просьба ждать в настоящем и обещание вернуться в будущем, и уже случившееся в невероятном прошедшем времени последней строфы счастливое возвращение. Характерно: Симонов не собирался публиковать «Жди меня» – написал для себя, для любимой женщины, читал друзьям – и пошли переписываемые от руки строки гулять по стране. В декабре 1941 года в газете «Правда» напечатали уже всенародно известное стихотворение.

А рядом, в той же книге «С тобой и без тебя», датированное тем же 1941 годом стихотворение «Майор привез мальчишку на лафете...» с одним из самых сильных и страшных образов войны: «Отец был ранен, и разбита пушка.//Привязанный к щиту, чтоб не упал,//Прижав к груди заснувшую игрушку,//Седой мальчишка на лафете спал». Перечитывая стихотворение сейчас, не удержалась и отметила на полях строчки о горе, которое «оборвало сердца».

В том же 1941 страшном году – «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины...», обернувшееся символом новой веры, горьким и берущим за душу образом родины. В этом стихотворении неразделимое единство прошлого и настоящего, людей и природы, войны и жизни вечной. Удивительное для правильного советского человека и поэта ощущение того, что «за каждою русской околицей,//Крестом своих рук ограждая живых,//Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся// За в бога не верящих внуков своих». Надо понимать, когда это написано, и в какой стране, и какого воспитания человеком. Что с ним тогда случилось? Война, непрошено выдавшая новое «жестокое» зрение. В этом «гневном» зрении казавшееся большим оказалось малым или вовсе даже несущественным. «И обратно не все увеличится//В нашем горем испытанном зрении», – думалось Константину Симонову в том самом, оказавшемся главным для него и его поэзии 1941 году.

Но когда война закончилась, все вернулось на круги своя, и опять пошли никакие газетные вирши, которые ему бы не писать, а некоторые ни в коем случае не печатать. Про литературно-политические командировки, руководящие должности, правительственные награды и многочисленные премии интересующиеся могут прочитать в «Википедии». Симонов не был героем – он был человеком своего времени: клеймил, восхвалял, осуждал, подписывал. Легко, но непорядочно кидать в него за это камни, самому не будучи героем, к тому же из другого, тоже не богатого на проявления гражданского мужества времени. Полезно, однако, помнить, что именно благодаря усилиям Симонова, при его самом непосредственном участии были у нас опубликованы «По ком звонит колокол» Хемингуэя, булгаковские «Мастер и Маргарита», «Сашка» Кондратьева. Это должно зачесться Симонову-человеку «на том и этом свете».

Мне кажется важным помнить, и не только в день юбилея, что роман «Живые и мертвые», вышедший – подчеркиваю – в 1959 году, был одной из первых настоящих книг о войне. Я перечитывала роман в параллель с подлинными дневниками военного корреспондента Константина Симонова. Эти дневники легко найти в Интернете. Они называются «Сто суток войны». Это блокнотные записи июня – сентября 1941 года, скорректированные видением и пониманием апреля 1942 года, когда Симонов диктовал их стенографистке. Трудное и захватывающее чтение, при котором постоянно всплывают в памяти то строки военных стихов, то эпизоды романа. Оттуда, из дневников, «отвратительное ощущение неизвестности», которым мучается политрук Синцов. Оттуда винтовка со штыком, но без ремня, которой герой романа, не желая этого, убивает человека. Оттуда страшный эпизод расстрела «нашими» самолетами со звездами на крыльях, но уже с немецкими летчиками в кабинах выбравшихся из окружения людей. Оттуда сцена со стариком и старухой «в избе под Борисовом», вошедшая и в стихотворение, и в роман. Оттуда – из дневников – правда, которая поражала людей, прошедших и помнящих войну с самого начала.

В конце 1960-х Константин Симонов издал эти свои военные дневники с намного превосходящим их по объему комментарием – взглядом на события предвоенные и первых военных месяцев из нового времени. Этот комментарий – попытка разобраться в происходившем и суд над собой. Рассказывая о давнем, 1941 года, обсуждении пьесы «Парень из нашего города», поэт отмечает «корявость» своего выступления, которую легко было бы устранить при публикации, но «мне не хотелось задним числом править эту довоенную стенограмму». Он пишет о недоговоренности пьесы и тут же признается: «Больше тогда сказать в печати и со сцены было невозможно, и я понимал эту невозможность и не пытался переступить границу». Он размышляет о Сталине, а больше о своем тогдашнем к нему отношении и о новой его оценке. Он пишет о том, что масштаб ответственности политического деятеля должен соответствовать масштабам власти, и тут же – о том, что «даже в самых сложных условиях существует еще и ответственность общества, когда оно по ходу своей истории вручает слишком обширную власть в руки одного человека».

Константин Симонов закончил свой «Комментарий», который назвал печальной историей, «необходимым, хотя в данном случае горьким признанием: я был человеком своего времени».

Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 222 (5593) от 26.11.2015.